Свет далекой звезды. Книга вторая - Василий Лягоскин

Меч охотника угрожающе шевельнулся, словно Свет намеревался перерезать центральный столб, и кузнечик, дернувшийся вслед этому движению, мысленно завопил:

– Нет! Не делай этого! Ты же не хочешь, чтобы здесь повторилось то, что произошло семьдесят четыре круга назад?!

– И что же тогда произошло? – с угрозой в голосе спросил охотник, подводя лезвие еще ближе к серому пульсирующему жгуту.

– Это был мой корабль, – нехотя признался иномирец.

– Катастрофа?

Одноногий кузнечик на сидении, мало напоминающее трон, выпрямился, выражая всем телом возмущение:

– Нет! Так было задумано. Выбрал безлюдное место, и высвободил энергию, которая послала меня на краткий миг вперед – теперь я опережаю все вокруг на доли самого малого круга.

– Ага, – как-то сразу сообразил охотник, – и поэтому тебя уже семьдесят четыре года никто не может найти. Ходят прямо по тому месту, где ты только что был, и не видят ничего – ни люди, ни их приборы.

– Так, – с трудом склонил голову кузнечик; его глаза не отрывались от ноги, которую он потерял – скорее всего при том самом взрыве.

– Сорок мегатонн, – вспомнил Свет цифру из компа Мыльникова, – однако крепкий же у тебя организм, незнакомец.

– Меня зовут Информатор, – тут же представился иномирец.

– Просто Информатор?

– Когда-то был номер, – нехотя признался в голове Света новый знакомый, – пятизначный. Но после того, как мне поручили эту великую миссию, я стал просто Информатором. Других на Земле нет.

– Понятно, – кивнул Свет, чуть-чуть отводя лезвие от информационного жгута, – и как же ты вернешься домой?

– Никак, – все с той же гордостью, без всякого намека на печаль, сообщил кузнечик, – и никогда. Я буду тут вечно…

– Это мы еще посмотрим, – пробормотал охотник, и задел волшебной сталью один из жгутиков – самый тонкий.

Одноногое тело в кресле, опутанное жгутами, словно муха паутиной, заметно вздрогнуло. А Свет непонятно как, но ощутил, что в прошлом – всего доли секунды назад – Земля испустило облегченный вдох, словно лишаясь одной из тех пиявок, которые бесконечно долго сосали ее кровь. Меч продолжил свою работу. Кузнечик уже не вздрагивал; он сжался в своем кресле, закрыв глаза. А жгут, который тянулся от его головы в немыслимую даль, налился тревожным красным цветом.

Охотник представил себе, что это действительно пиявки, извиваясь в предсмертных конвульсиях, отдают последние капли крови далеким хозяевам. Он занес меч в замахе, собираясь обрушить его на толстый жгут, ставший уже кроваво-красным, но в последний момент удержал руку, потому что наткнулся на взгляд иномирца. На торжествующий взгляд существа, готового в свое последнее в жизни путешествие захватить врага. Он понял, что не остановись он сейчас, и окружающее это болото пространство ждет катаклизм – может не менее ужасный, чем тот, что повалил когда-то деревья на десятки верст вокруг.

И тогда в грудь Информатора полетела его собственная нога, высушенная за десятилетия до каменного состояния. Кузнечик судорожно прижал конечность к острой сегментной груди, которую теперь не закрывала сеть тонких информационных потоков, и уже не видел, как подскочивший со стороны спинки Свет могучим рывком послал его вместе с несуразным сидением вверх, навстречу недостижимой родине. Сам же охотник встал на это место, широко расставив руки, словно хотел обнять землю, которая отчаянно вскрикнула. Жизнь на десятки километров вокруг замерла в ужасе, еще не понимая, что сейчас та самая сила, что в далеком одна тысяча девятьсот восьмом году обрушила на окрестности десятки мегатонн энергии, сейчас начнет вбирать такую же прорву жизненной силы обратно. Уже через доли секунды – те самые доли, что отделяли охотника от его настоящего – температура вокруг него должна была мгновенно скакнуть до абсолютного нуля. И эта волна холода, не менее смертельная, чем бушующее пламя – быстрее звука, быстрее треска, с которым будут переламываться от жуткого мороза толстые древесные стволы – помчится навстречу подступающему уже пожару. Помчится, убивая все живое на своем пути.

Реактор, обратный ядерному, не начал свою работу. Потому что в него щедро полилась, гася морозную энергию, сила, которой когда-то поделились со Светом звезды. А он еще и послал этой же энергией мысленный пинок беззвучно вопящему кузнечику. То место, которое в душе Света занимала звездная энергия, еще быстрее стала заполнять информация, которую жгут, увеличившийся в диаметре в разы, безвозвратно выкачивал из каких-то хранилищ. И то была информация, собранная не только одноногим информатором. Нет – сейчас где-то опустошались ячейки памяти, собираемые цивилизацией инсектов многие тысячи лет.

Свет даже не пытался осмыслить ее, реагируя только на знакомые имена или события. Вот промелькнуло, попытавшись затеряться где-то в голове охотника, первое из них…

Глава 40. Пожар в тайге

Для Насти Соколовой это был первый сезон в экспедиции. Сейчас она должна была сидеть где-нибудь на лекции, и строчить в тетрадке бесполезную, в общем-то, информацию. Бесполезную – потому что она уже знала, что главное, чем она будет заниматься, лежало тут, аккуратно упакованное в брезентовые мешки. Это были осколки Тунгусского метеорита. Нет – осколками те удивительные железки, которые экспедиция нашла на дне неглубокого болота, назвать было нельзя. Обломками космического корабля пришельцев, которым, скорее всего, скоро признают метеорит в ученом мире – да. Вот этими обломками, в которых пока не было ничего понятного, Настя и собиралась заниматься всю оставшуюся жизнь. Молодости вообще свойственны горячие и безапелляционные порывы; Соколовой же едва исполнилось двадцать лет.

Впрочем, сама себя Настя считала умудренной жизненным опытом женщиной. И влюблялась уже не раз, и расходилась с парнями – порой трудно, с болью в сердце. Сейчас сердце Анастасии было свободно.

А опыт – в том числе и совсем небольшой научный – подсказывал, что в брезентовых мешках лежит Нобелевская премия; быть может, даже не одна. Первая, как подсказывал все тот же опыт, достанется руководителю экспедиции, профессору Ображенскому, Николаю Петровичу. Сама Соколова надеялась на одну из следующих. Но это было в далеком будущем, а пока профессор тревожно посмотрел в небо, по которому сильный, почти штормовой ветер нес клубы дыма. Неба над ними уже не было видно. И дым этот словно вытеснил собой не только свежий воздух, но и иные виды эфира. По крайней мере, радиоэфир – точно. Потому что Коля Мержицкий – третий член экспедиции, основной ее работник, и по совместительству радист, безуспешно пытался сейчас собрать в одно целое радиостанцию, в которой вчера что-то сломалось.

Четвертый, и последний человек в их маленьком коллективе – супруга профессора Нина Михайловна – стояла сейчас рядом с мужем и научным руководителем в течение многих лет, и так же хмурила брови, запрокинув голову к затянутому черным дымом небу. Она, кроме всего прочего, кормила всех четверых, и совсем недавно вышла из небольшого домика, срубленного кем-то в незапамятные времена из толстых лиственничных бревен. Рядом еще стояла банька, размерами не уступавшая избе. Анастасия едва сдержала улыбку, вспомнив, как в первый же день, точнее вечер, когда экспедиция совершенно случайно набрела на заимку, Николай сунулся в баню, где домывалась Настя. Сунулся, чтобы, как сам потом сказал: «Ничего такого, просто спинку потереть».

У этого рукастого мужичка было четверо детей; делать ему пятого, даже совершенно случайно, Соколова не собиралась. Потому и плеснула в него шайкой кипятка, которую как раз набрала из гигантской бочки, как-то вмонтированную в еще большую печь.

Впрочем, улыбка тут же стерлась в ее лица, потому что Николай со вздохом отложил неисправную радиостанцию, а Ображенский вскинул руку вперед – там творилось что-то непонятное. Ветер по-прежнему гнал дым в сторону, где стояли мертвые деревья, свидетели гибели космического корабля. А навстречу ему вдруг взметнулось выше крон деревьев жаркое пламя.

– Отрезаны, – обреченно вздохнул профессор, невольно вздрогнув, потому что супруга еще сильнее вцепилась в его руку, – теперь нас даже вертолет отсюда не вытащит.

Он посмотрел назад. Там обзору мешала изба, которая не давала сейчас видеть, что огонь полностью окружил маленькую поляну, на которой теснились три маленьких бревенчатых строения – изба, баня и сарайчик. На чердаке последнего хранились старые запасы сена. Сено это было на удивление свежим, словно скошенным этим летом, и Анастасия едва удержалась от новой улыбки. Вспомнила, как Николай, залечив немного ожоги, кивнул ей однажды на сеновал. Потом он долго лечил шишку на голове – в руках Анастасии как раз был один из объектов их исследований. Нина Михайловна потом пошутила, что Мержицкий стал первой жертвой инопланетного «оружия».