Старый рыцарь - Дилара Маратовна Александрова

сказками. Сложно отрицать смерть, если она кричит тебе в лицо, сложно не замечать страшные чудеса, если они косят, словно чума. Безумный кричал сильнее всех. «Посмотрите на меня, вот он я, я есть, я могуч, силен, нет никого крепче меня. Посмотрите на мои черные одежды, взгляните в горящие зеленые глаза, вот он я, я существую. Вы видели других? Нет? Потому что их и нет никого кроме меня», — иногда Фолкмар представлял себе, что именно хочет сказать ему Безумный и в голову не приходило ничего, кроме этих слов. Признаться, он был единственный, кто показал свое лицо. Иногда старику казалось, что ни на небе, ни на земле действительно нет никого, только он один, а дюжина всего лишь выдумка.

— Так какой же это храм? — в недоумении спросил Дуг, — Они же не строят его из камня и не ставят свечи на ступеньки. Тогда этот храм больше походит на палатку.

— Что, думаешь, там и красть нечего? — усмехнулся Фолкмар, — Его поставят клирики, значит, это храм.

— Хм… — Дуг задумался, — Но стены все равно останутся тряпичными. Значит, их сдует ветер. Храм не может сдуть ветер, он прочнее всякого дома. И даже городской стены. Значит, это палатка.

— Будешь препинаться, получишь по уху, — спокойно ответил Фолкмар, поднимая невесомое тело Ницеля. Насупившись, Дуг отвернулся. Обиделся, понял старый рыцарь, надо бы пореже обещать ему наказание, или уж отодрать за уши, чтобы и обещать не пришлось. Но это нужно дойти до Хельги.

— А почему Отверженному не строят храмы? — шмыгнув носом, глухо проговорил Дуг.

— Покуда мне знать? Его называют богом, которого нет, видимо, люди решили, что и храм ему не нужен, — Фолкмар спрыгнул в яму и уложил Ницеля на дно. К счастью, не пришлось его туда сваливать, так как он был так легок, что справился даже старик.

— А почему вы решили найти именно его?

«Да потому что я глупый старик, который хватается за любую надежду. За надежду, которую сам себе и придумал».

— Провидица сказала. Одолеть этот дурацкий дар сможет только равный ему. И я молился, долгие годы молился. Но никто из богов не ответил на мои молитвы. Ницель всегда говорил, что боги глухи как тетерева и выполняют просьбы только тогда, когда им от тебя что-то нужно. Что им нужны подношения, и что это неправильно. Каменные нахлебники, не иначе, — Фолкмар смотрел на старое мертвое тело своего единственного друга и раненое сердце его кольнула слеза, — Видимо, небо так далеко, что они не слышат ни шепота, ни криков. А просьбы и подавно. Я подумал, что если встречу Отверженного, если он будет передо мной из плоти и крови, то хотя бы выслушает меня. И, может, не откажет. Я хочу посмотреть ему в глаза и попросить даровать мне смерть. Что ты смотришь на меня? Думаешь, я совсем выжал из ума?

— Я думаю, что вы слишком много ворчите, сьер, — ответил Дуг. Он встал, когда Фолкмар вылез из могилы и взглянул на нее сверху.

— Конечно, я же старик, — ответил рыцарь, бросив первую пригоршню земли на тело Ницеля, — Старики все ворчат, им по возрасту положено. Так что терпи, коли сделал свой выбор, — он повернулся к Дугу, — Не надумал еще уйти?

— Вы кормите меня горячей похлебкой и орешками. И сделаете меня рыцарем. Проклятье не мешает этому и мне все равно.

— Это не проклятье, — проворчал Фолкмар и замолк.

«Значит, он не верит, что я его найду. Или не поверил мне. Точно не поверил, иначе бы спросил, что ему делать дальше, когда он найдет Отверженного и отдаст концы. А на что ты рассчитывал, Фолкмар? Что твои россказни воспримут всерьез?»

Наверное, нужно было сказать прощальную речь, но слова застревали в горле. Молиться он не хотел. Толку от глупых слов.

— Вы ничего не скажете? — спросил Дуг, задрав вверх бурый, словно медвежий мех, голову. Он все еще кутался в шерстяное одеяло и ветер теребил его полы, открывая голые пятки.

— Ты сделал больше, чем все эти боги вместе взятые, друг, — со скрипом исторг из груди слова Фолкмар, — Помнишь, как я хотел утопиться в море, только мне стукнуло восемьдесят? И утопился. Ты вытащил меня и отнес на руках, а потом тащил на спине. Я умирал и воскресал, снова захлебывался водой и снова воскресал. Ума не приложу, что было бы, останься я на морском дне. Когда вода вышла из груди, ты намазал меня своими мазями. Не знаю, зачем. Я же говорил, что та красная слишком сильно жжется, — Фолкмар тяжко вздохнул, нагнулся, взял лопату в руки. Ницель свернулся в могиле, словно ребенок. За целый день он так и не окоченел и пятки его торчали из-под коротких штанов, — Спасибо тебе за это время. Спасибо, что не ушел, что терпел мое ворчание. За все спасибо… и прости, что без сапог.

Когда могила Ницеля почернела земляным холмом, солнце уже село. Далекие крики чаек немного угомонились, когда бледная полоска заката перестала цепляться за горизонт. Удивительно, в этот вечер Фолкмар не заметил сумерек. Обычно он всегда ждал, когда краски мира теряли свой цвет, делая похожим одно на другое. Он и сам становился сер и безлик, сливаясь в единое с миром. Тогда он не чувствовал себя уже таким другим, отдельным от него. На этот раз Фолкмар пропустил приятные мгновения, которых и не могло быть много. Сумерки всегда были стремительны. Теперь придется ждать до сонного рассвета, который мало отличался от заката, но ходил задом наперед. Странно, что природа начинала и заканчивала одинаково.

Фолкмар помог забраться Дугу на спину боевого коня, до последних мгновений набивавшего брюхо сочной травой. Видимо, ему понравилась зелень и не хватило овса. У Чемпиона был такой же бездонный желудок, как и у Дуга.

— Мы переночуем у Хельги, она обещала дать два тюфяка в конюшне на постоялом дворе, — произнес Фолкмар, пришпорив коня.

На небо выплыла огромная, полная луна. Настолько яркая, что залила серебром и холмы, и город, и белые стены. Теперь они казались стальными, и челюсть могла перекусить любого дракона, ни сломав при этом ни одного зуба. Старик и мальчик ехали по петлявшей проселочной