Девочка-мебель - Евгений Енин

Московский ребёнок, прошедший суровую школу копания в песочницах, называемых так скорее по традиции, потому что вместо песка их наполняли главным образом глина, пивные пробки и окурки, со снегом мог сделать всё что угодно.

Штаны она натянула на валенки, варежки примотала к рукавам скотчем, шапку под подбородком завязала узлом. В руках – лопатки, за поясом – совочки. В карманах – формочки. Во рту – ириска. Не то, что в снег, в космос запускать можно.

Янка залезла на подоконник, открыла окно, отступив в сторону, чтобы её прямо в квартире не засыпало, и зарылась в снег.

Если бы Москву залило таким же количеством бетона, москвичи загрустили бы надолго. Отбойный молоток не у каждого в кладовке. А снег для тех, кто привык давиться в час пик в метро – препятствие досадное, но преодолимое. Главное, поднажать. Скоро пятиэтажный слой снега напоминал яблоко, густо населённое червяками.

Человекоточины шли от окна к булочной. От подъезда к метро. От метро к поликлинике. Где-то это были узенькие норки на одного человека: из форточки к мусорному баку. Где-то они соединялись в широкие подснежные тоннели, идущие над бывшими дорогами.

Сверху, по снегу, почти никто не ходил. Это же надо прокопаться на пять этажей вверх, дойти по снегу туда, куда собрался, потом прокопаться на пять этажей вниз, да ещё умудриться попасть туда, куда тебе надо.

Подснежная навигация оказалась делом очень непростым. Куда копать, чтобы попасть, к примеру, в школу? Ну, если из окна, то примерно в ту сторону примерно под таким углом. Копаем. Шкряб. Стена. Ага, значит левее. Копаем. Дзынь. Забор. Значит, правее. Копаем. Бум. Дерево. Не пойдём сегодня в школу.

Ориентироваться приходилось не в двухмерном пространстве, на плоскости, а в трёхмерном, в объёме. К привычным «налево» «направо» прибавились «вверх» и «вниз». Вот старушка, докопавшись до булочной, чуть-чуть ошиблась и оказалась на три этажа выше входа. Стала копать вниз вдоль стены, щупая водосточную трубу. Упала на крыльцо, пришибив покупателей. Купила хлеба. А потом долго стояла, задрав голову в прорытый ход, ловя очками снежинки. Вниз копать дело нехитрое, а вот вверх по этому ходу лезть… Но кто-то решил помочь старушке:

– Бабушка, вы где живете? На Краснопрудной? Вам нужно рыть вперёд, метров тридцать, потом вверх, на полтора этажа, потом вниз на этаж, потом направо метров сто, потом прямо вверх под углом тридцать градусов.

В результате она заблудилась, дорылась до окна другой старушки, залезла в форточку, подружилась и осталась у неё жить. Вот так сходила бабушка за хлебушком.

Проложив поначалу ход кривой и закрученный, как кудряшка у барашка, его постепенно спрямляли. Так что через неделю многие вылезали на улицу без копательных приспособлений. Но это только если ползёшь в школу, и никуда не надо копнуть по дороге. Так теперь говорили, не «зайти», а «копнуть».

Постепенно все приспособились.

Хотя случались скандалы.

Кто-то рыл свой ход слишком близко к чужому и заваливал его. А хозяин хода выходил утром на работу в лёгком пальто и без лопаты. Кто-то не дорывался до мусорного бака и закапывал мусор посредине двора, а другие на него натыкались. Мало приятного: только что рыл снег, и вот уже роешься в грязных подгузниках.

Появлялись новые привычки.

Подъездами почти никто не пользовался, из домов выбирались через окна, так быстрее. Хорошим тоном стало, встретив кого-то, предложить воспользоваться прорытым тобой тоннелем.

Выходили недоразумения.

Роется кто-то к кому-то в гости, договариваются встретиться посередине между домом и станцией метро. Первый дорывается до метро, второй – до его дома, созваниваются: ты где, что случилось? Оказывается, промахнулись, их тоннели не состыковались. Роют обратно. Снова промахиваются. И так раз пять.

Где-то через неделю жизнь вошла в новую колею. А ещё через неделю начались странности.

На то, что снег по стенкам тоннелей, по полу и даже по потолку вдруг начинал бугриться, бежать сухими холодными снежными ручейками, не сваливаясь при этом вниз, вначале не обращали внимания.

Потом кого-то, спешащего на четвереньках по своему лазу на работу, подняла такая снежная волна и потащила вперёд, а на повороте впечатала в стену. Шапку он так и не нашёл.

Потом кто-то, остановившийся передохнуть, вдруг обнаружил, что тонет в снегу, до этого плотном, утоптанном за много дней. С трудом вырвался.

Потом на человека, идущего в широком тоннеле над центральной улицей, обрушилась лавина. Прохожие бросились разгребать снег, разгребли, а там – никого.

С тех пор люди в снежных тоннелях, ходах, норах и лазах стали пропадать всё чаще. Но о том, что причина исчезновений одна, никто не догадывался. Думали: этот заблудился, тот загулял, этого снегом засыпало, он выбраться не смог. Да, печально, но такое бывает. Под машины попадало больше, когда машины ещё ездили.

Наконец, пропавших набралось столько, что по городу поползли слухи, и москвичи стали опасались выходить из дома. Но выходили – в магазин и на работу всё равно надо.

Когда в школе у Янки в каждом классе по два, по три, а то и по пять учеников перестали ходить на уроки, дети начали рассказывать страшные истории. Один говорил:

– Я видел, как прямо в снегу глаз открылся. Посмотрел на меня, моргнул и снежинками рассыпался.

Другой:

– А меня как будто за ногу кто-то схватил. И вот так вот сжал. Но я выдернул.

Третий:

– А я домой лезу, вижу: в моей норе такой коридорчик появился. Которого раньше не было. Тёмный такой. Я чуть в него не залез по ошибке, но слышу, там такие звуки, как будто снег в сильный мороз хрустит под большими лапами.

Янка это слушала-слушала, и начала вспоминать. Кто-то ей что-то такое уже рассказывал. И снег там был, и глаза, и хруст под большими лапами. Точно! Гномы ей рассказывали.

Снежные существа, вспоминала Янка, это такие снежные существа. Особая форма существования сугробов. В снегу живут и сами из снега состоят. Причём понять, где кончается снег и начинается снежный зверь, очень трудно. Они друг в друга превращаются. Когда ты собирался прислониться к сугробу, он был сугробом, самым настоящим. А когда прислонился – превратился в снежного льва. И наоборот: видишь, ползёт снежная черепаха, догнал её – а это уже снежный холмик, хоть снеговика из него лепи, никакой жизни.

Как эти снежные звери попали в Москву, непонятно. Может быть, никак не попали. Сами здесь появились. Столько снега в городе, вполне мог кто-то снежный завестись. Наслушавшись рассказов в школе, Янка прикинула, какие именно снежные звери завелись в столице.

Чаще всего попадались снежные змеи, это они снежными ручейками шуршали по стенкам тоннелей. Если такой змее удавалось вцепиться зубами-льдинками в руку без перчатки, рука замерзала в лёд, а змея становилась длиннее.

Снежные пауки не плели паутины, а разрыхляли снег. Шёл или полз человек обычной дорогой, вдруг твёрдый вчера снег оказывался не плотнее перьев из подушки, человек в него проваливался, и лучше не знать, что с ним дальше происходило.

Снежные барсы нападали из засады. Высунулась из снега когтистая лапа, зацепила прохожего за куртку, утянула в снег. Результат тот же: больше его никто не видел.

Снежные слизняки маскировались под снег, налипший на одежду. Только слой толще, чем у обычного снега. Если человек не обращал внимания и не отряхивался, снег медленно, но верно облеплял его целиком, добирался до лица, и всё – оставался только сугроб, похожий формой на человека.

Снежные грифы обрушивались сверху снежным ливнем. Тоже – только сугроб и оставался.

Попадались и безобидные твари, вроде снежных кротов, которые сослепу тыкались прохожим в ноги и тут же рассыпались снежинками.

Янка привычно вернулась домой через окно, и, толком не раздевшись, начала нервно ходить по квартире. Она думала: что делать? О пропавших людях и странных случаях со снегом уже говорили по телевизору, но никто не подозревал, что это за напасть. Янка решила, что она должна рассказать всё, что знает. Всем рассказать. А сделать это можно только… Она привычно нажала на кнопку пульта, чтобы посмотреть новости – сколько ещё человек пропало. Точно! Она должна попасть в телевизор.

То, что снег на подоконнике в её комнате, где он не таял из-за постоянно открытого окна, перекатывается какими-то шариками, она не заметила.

До Останкино, где располагается телестудия, она добиралась часа два. Станции метро рядом не было, она шла пешком от ВДНХ, а идти под снегом это не быстро, хорошо хоть рыть не пришлось, тоннель уже проложен. Но добраться до телевидения оказалось проще, чем на телевидение попасть. В дверях, перед которыми прорыли целый зал, стояли два охранника с пистолетами.

– Куда? – спросил Янку тот, что пониже, когда та попыталась пройти между ними.

– Я на телевидение!