Девочка-мебель - Евгений Енин

– Но, ваше величество! Почему же вы… Почему же вы… Когда всё… Когда всё получилось…

Марк никак не решался сказать, что хотел.

– Почему же вы, когда всё получилось, продолжаете ходить на четвереньках?! – выпалил он. – Ваше величество, я наблюдал и за гномами, и за свинь… Простите, ваше величество, за вашими придворными. И вы, ваше величество, можете снова ходить на двух ногах! Ничего не изменится, они всё равно будут считать вас королевой. Почему же вы продолжаете ходить на четвереньках?

Марк затих и испуганно зажмурился. Если эти слова разозлили королеву, она могла приказать самому большому борову покусать его.

– Хрю, – сказала королева. – Хрю-хрю.

– Простите меня, ваше величество, – прошептал Марк, – я не понимаю.

– Когда я была королевой феев, – Клавдия говорила медленно, она отвыкла произносить другие звуки кроме Х, Р и Ю, – я ходила на двух ногах. Хотя могла бы ползать на четвереньках. И вы всё равно бы мне кланялись. Но королева должна вести себя подобающе. И сейчас мне подобает вести себя так.

Клавдия замолчала на минуту. Марк не решался нарушить тишину.

– К тому же мне хрю.

– Что, ваше величество? – прошептал он.

– Мне так удобнее, идиот!

– Ничего себе!

Янка сидела, ошеломлённая таким рассказом. Это что же, вашу деревню свиньи захватили?

– Почему это нашу? – возмутился Фёдор. – Гномью.

– И… И что? Там теперь свиньи живут?

– Да почему? Можно мне жвачку?

Фёдор показал на шкафчик над кухонным столом, в котором лежала жвачка. Интересно, откуда он узнал, что она там есть?

– Бери. Ну, что дальше-то? – подёргала его Янка.

– А дальше… – Фёдор засунул себе в рот розовую пластинку. – Дальше вернулась Августа. Она улетала на лето на север, к великанам.

– И всех свиней прогнала? – догадалась Янка.

– Нет, – вполне по-свински прочавкал Фёдор. – Она же знаешь, как говорит: я в чужие дела не вмешиваюсь.

– Ага, – согласилась Янка. – И что?

– Она сказала: не кормите их, и всё.

– И всё? – удивилась Янка.

– Всё. Гномы же их кормили, по привычке, свиней своих. А как перестали, те сразу из домов снова в свинарник перебрались. Клавдия даже на ноги встала. Кричала: что вы делаете, вас же на котлеты пустят.

– А они?

– А им хоть на котлеты, лишь бы кормили. Свиньи, что ты хочешь. М-м-м, вкусно, спасибо. Везёт тебе, каждый день жвачки ешь.

– Ты что, съел её, что ли? Проглотил?

Янка выпучила глаза.

– Ну да. Прожевал и съел. А что?

– Балда, это же жвачка, её жуют!

– Тьфу на тебя, а я что сделал? Прожевал.

– Ага, и проглотил. Её только жуют, не едят. Не глотают.

– Жуют и не глотают? Вы тут вообще с ума посходили, зачем жевать и не глотать?

– Ну…

Янка задумалась:

– Для вкуса. И чтобы зубы после еды очищать.

– Вот ты как была зубной фей, так и осталась. Ой… – Фёдор потрогал свой живот. – А что теперь будет? Это что, я как если бы зубную щётку проглотил?

– Что будет, что будет. Попа слипнется.

– Ой.

Фёдор потрогал попу.

– Скоро? – спросил он с тревогой в голосе.

– Скоро, скоро. Да шучу я, ничего не будет. Перевариться и всё.

– Фух!

Он вытер лоб.

– Ну и шуточки у тебя. Ладно, давай дальше.

– Что давай дальше? Ещё жвачку?

– Рассказывай, что тут у тебя было. Ну и жвачку тоже можно.

– Две жвачки подряд – слишком жирно будет.

– Почему жирно? Она совершенно не жирная. Ну, пожалуйста, я же это, только ещё учусь, как её жевать.

– Учится он, – проворчала Янка, – в школе вашей предмет надо завести, между великановедением и математикой. Жвачкожевание.

– Ага, – легко согласился Фёдор, – надо. Давно надо.

– Ладно, держи. А было у нас… Нас тут снегом завалило.

– Ха, подумаешь, нас каждую зиму снегом заваливает.

– Вас может и заваливает. А нас первый раз такое.

5

Янка обиделась на будильник и решила с ним не разговаривать. Но тому явно на это плевать, они и так не дружили, и он пищал, пока не получил по башке розовым зайчиком. Янка села, зевнула, легла, снова села, зевнула, встала, подошла к окну и раздёрнула шторы. За окном темно. Совсем. То есть, абсолютно. Зимой в семь утра на улице, конечно, темно. Но темно на улице. А тут никакой улицы – темнота начиналась сразу за стеклом. Даже не темнота, а чернота.

Янка поняла это не сразу, пытаясь рассмотреть фонарь над спортивной площадкой и свет в окнах дома напротив. Сообразив, что рассматривает черноту в десяти сантиметрах от своего носа, она щёлкнула настольной лампой и повернула её в окно. Легче не стало. Чернота превратилась в белизну. Стекло, а сразу за ним, вплотную, что-то поискривает.

Янка залезла на подоконник и чуть-чуть приоткрыла створку окна. На руку ей высыпалось что-то белое и холодное. Янка ничего не поняла, подумала почему-то про манную кашу из морозилки. Повернув ручку, открыла окно полностью. Закрыть смогла, когда комнату уже изрядно засыпало снегом.

Улицы за окном не было.

Вообще.

Только снег.

Распинав сугробы на подоконнике и письменном столе, Янка спрыгнула и побрела в ванную. По щиколотку в снегу. Снеговикам тоже надо умываться. Хотя бы для того, чтобы перестать быть снеговиками.

Согрев лицо и руки в горячей воде, Янка осторожно заглянула в свою комнату. Вздохнула. Снег не исчез. А она так на это наделась. Умывалась и думала: какой только ерунды не приснится. Но эта ерунда ей не приснилась.

Из-под главного сугроба возле окна текла вода, натаянная батареей. Ну, хоть так. Убирать в квартире снег её, знаете ли, не учили. Не бывает в квартирах снега. До сих пор не бывало. А воду можно тряпкой затереть. Ещё лучше – подождать, пока сама высохнет. Янка подумала, что ждать придётся долго, вздохнула, поплотнее закрыла дверь и включила в гостиной телевизор.

На всех каналах происходило примерно одно и тоже. Дикторы дурными голосами рассказывали про невероятный снегопад, обрушившийся на Москву.

– Сейчас вы видите Красную площадь, – практически кричал диктор, – наши камеры уставлены на крыше ГУМа, вы видите, что Кремль засыпан снегом по самые зубцы, Мавзолей, прошу прощения за каламбур, погребён под снегом, полностью скрыты ворота Спасской башни. Мне передают, что Президент сегодня впервые не вышел на работу, потому что не смог выйти из своей Резиденции в Ново-Огарёво. Сейчас его раскапывают двадцать пять генералов ФСБ специальными пуленепробиваемые лопатами, украшенными двуглавыми орлами.

«Чего орать-то, – подумала Янка, – мы и сами всё видим».

– А это вид Москвы с вертолёта, – надрывался ведущий.

Вид Москвы с вертолёта впечатлял. Сначала казалось, что это обычные зимние улицы, присыпанные снежком, только почему-то пустые: ни машин, ни людей. Потом, увидев знакомые дома, Янка поняла: они засыпаны снегом примерно до пятого этажа. И машины, и люди остались внизу, под снегом.

– Мэр объявил в столице чрезвычайное положение, – верещал диктор.

«Идиоты, – подумала Янка. – Это не он объявил чрезвычайное положение, это оно само объявилось, вместе со снегом».

Янка включила планшет. Лента новостей была однообразна до рыдания: снег, снег и снег. Шуток про снег придумать не успели, только фотографии и смайлики с выпученным глазами.

Янка бросила планшет на диван, вытащила из коробки конфету, пощёлкала пультом телевизора, нашла единственный канал, где от отчаянья показывали не засыпанный город, а «Зиму в Простоквашино».

– Пожалуй, в школу я сегодня не пойду, – мрачно сказала она вслух.

Час Янка наслаждалась бездельем. Пыталась наслаждаться. Прогулять школу и отправиться гулять – это иногда неплохо, если в меру. Не пойти в школу и сидеть дома, потому что на улицу не выйти, это как-то даже обидно.

Янка оделась, открыла дверь, спустилась до второго этажа. Дальше лестница завалена снегом. На нём следы ног, отпечатки рук и портфелей. Наверное, клерки в панике пытались прокопать себе дорогу в офисы. Некоторые, судя по всему, копали сотовыми телефонами. Они по привычке любую проблему пытались решить с помощью сотового телефона.

Янка хмыкнула, вернулась домой, и, поставив две табуретки друг на друга, что, кстати, было ей строжайше запрещено, засунула нос на антресоли. Оставив без жилья и средств к существованию бедную, но гордую семью пауков, она вытащила две пластмассовые лопатки, синюю и красную, три совочка, ведёрко. Подумала, и формочки вытащила тоже. Не то, чтобы куличики лепить собиралась, но для комплекта.