Как я был солдатом американской армии - Артем Боровик

В окне появилось солнце. Своими лучами, словно слепой — пальцами, оно принялось осторожно ощупывать наши лица.

— Тоска по дому, — пожал плечами капеллан Тейлор, — вот что одолевает большинство ребят. У холостого юноши одни проблемы, у женатого солдата — другие: его гнетут многочисленные семейные неурядицы. У одного солдата умер тесть, жена была на третьем месяце беременности. Врач посоветовал ей лечь в клинику на сохранение. Однако без мужа она отказалась сделать это. Парень пришел за помощью ко мне. Мы долго молились вместе. Потом я направился к его сержанту и ротному, объяснил суть проблемы. Было принято решение отпустить солдата домой на несколько недель… Он вернулся в Форт-Беннинг совершенно другим человеком.

Тут капеллан взглянул на часы и виновато улыбнулся:

— Вы не обижайтесь, но мне пора: служба, знаете ли…

Распрощавшись с Тейлором, я поспешил на небольшой грунтовой плац, где уже начались занятия по изучению мин и способов их обезвреживания.

Там я познакомился со здоровенным малым, по имени Грег, и, находясь еще под впечатлением от беседы с капелланом, спросил, может быть несколько в лоб, верит ли он в бога.

— Я верю в Бога, — сказал Грег, положив ствол М16 на опрокинутую каску, — и это помогает мне переносить разочарования и тяготы армейской службы. Я знаю, что Бог соткан из человеческой веры. Слабее вера — слабее Бог. Меньше веры — меньше Бога. Чем крепче я верю, тем Он всемогущественней, тем Он добрее, тем внимательнее ко мне.

Странно было слышать это от здоровенного национального гвардейца.[29] Струями, словно дождевая вода, катился пот по его чистому, грубой лепки лицу. Видимо, как раз этот контраст между жестокостью, мужиковатостью его внешнего облика и нежной светлостью сокровенных, столь искренне и просто выраженных религиозных чувств рождал то трогательное впечатление, которое еще очень долго после разговора с ним оставалось в моей памяти.

— Я часто вижусь с капелланом, — продолжал он, — мы много беседуем с ним. Может быть, я уйду из гвардии и стану военным священником.

Всякий раз, когда мы с Грегом перебрасывались короткими фразами, сержант-инструктор Мануэль Бонелья бросал в нашу сторону взгляд, полный укора. Потом снова влюбленно смотрел на противотанковую мину М-21-А-1, которую он держал в руке, то и дело легонько подкидывая, словно пытался определить ее вес. Держал он ее чуть выше плеча, на растопыренной пятерне, напоминая официанта с подносом. Характерной для латиноамериканцев скороговоркой он рассказал, как устанавливать М-21-А-1, как обнаруживать однотипные мины, если рядом нет сапера. Бонелья, точно мастер международного класса по фехтованию, протыкал землю щупом и штыком от винтовки. Мысль его то и дело переносилась во Вьетнам, и он легко извлекал из памяти, будто мины из земли, всевозможные истории про саперов. Он безостановочно говорил минут тридцать и, глянув на наручные часы, объявил короткий перерыв.

— Всем выпить по пять больших глотков воды! — крикнул он вдогонку разбредавшимся солдатам.

— У вас, — я подошел к Мануэлю, — поразительная память. Я специально сидел и считал: вы умудрились вспомнить четырнадцать историй, каждая из которых, попади она в руки Тома Клэнси,[30] стала бы новеллой или романом.

— Благодарю. — Он поклонился, словно артист на сцене. Как пить дать: шумевший на ветру лес в ту минуту казался ему аплодисментами восторженной публики.

К нам направился улыбчивый офицер. С каждым шагом улыбка его становилась шире, а уголки рта вот-вот должны были сомкнуться на бритом затылке.

— Привет. — Я кивнул ему. — Хорошо, что вы здесь, а то меня измучило чувство собственной беспризорности.

— Одиночество, знаете ли, действует на меня хуже удушья.

Он опять улыбнулся. И если бы не показавшиеся вдруг острые резцы, улыбка эта вполне могла бы занять первое место на конкурсе наиболее приветливых и улыбчивых людей. Но у меня скверный характер: я обожаю злить тех, кто со мною мил, с детства страдаю аллергией на сахар.

— Мануэль! — Я громко обратился к сержанту по-испански. — Давайте говорить на вашем родном языке. Ведь вы из…

— Из Гватемалы, — подхватил Бонелья, — я очень рад этой возможности. Последний раз она представилась мне недели три назад. — Он все никак не мог сойти со сцены: высокопарный «штиль» прилип к нему, как жвачка.

Но тут пришла минута моего торжества: я увидел, как напряглись уши улыбчивого офицера.

Я продолжал говорить с сержантом по-испански, а про себя подумал, глянув на офицера: «Один: ноль в мою пользу! Ваш ход, сэр».

В тот день он больше не улыбался. Вид у офицера был такой, будто я украл у него тысячу долларов.

Маленький большой лейтенант

Фамилия лейтенанта Литла[31] совершенно не соответствовала его габаритам. Нехитрая логическая цепочка привела меня к мысли, которую я ему сразу же после знакомства высказал:

— Держу пари, лейтенант, что рота за глаза называет вас исключительно так: лейтенант Биг.[32] Я угадал?

— Естественно, — вяло улыбнулся он. Выражение его лица говорило о том, что кличка Биг ему порядком осточертела, потому как бежит за ним по пятам со дня рождения. Может быть, она была проклятием, преследовавшим род Литлов на протяжении всей истории его существования?

С Литлом я познакомился в маленьком придорожном магазинчике-кафетерии, куда заглянул, направляясь обратно в казарму. Я шагал, но мины сержанта Бонельи мерещились мне повсюду. Глаза автоматически обшаривали простиравшуюся впереди грунтовку, прощупывали каждый ее метр. Потому я был рад свернуть долой с дороги в маленькую кафешку, название которой забыл, как только покинул ее. Пытался потом вспомнить, чтобы записать в блокнот, но потуги памяти так ни к чему и не привели. Осталось лишь ощущение, что от названия исходил сильный, но фальшивый энтузиазм. По-моему, оно звучало либо «Привет, солдат!», либо «Эй, рейнджер, загляни!».

Словом, я заглянул. Лейтенант стоял у полки с книгами, листая последний роман Тома Клэнси «Кардинал Кремля». Судя по обилию написанных и изданных за последнее время произведений (приблизительно один толстенный роман в год), Клэнси успешно выполнял личную пятилетку.

— Хорошо плетет романы этот Клэнси? — спросил я небрежно лейтенанта.

— Угу, — ответил он. — Не успеваешь прочесть один, а на книжных полках в магазинах уже появляется новый.

— А вот это вы читали? — Я кивнул на роман «ТАСС уполномочен заявить…»

— Не успел. Там про кого?

— Там про парней из ЦРУ, которые ставят клизму парням из КГБ, но потом один толковый парень из КГБ ставит клизму сразу всем парням из ЦРУ.

— А вы, собственно, откуда? — вдруг холодно спросил меня лейтенант, оторвавшись от книги.

Было очевидно: сюжетный ход, придуманный писателем Ю. Семеновым, вызвал в голове лейтенанта ряд смутных подозрений.

Я был на грани провала.

Собрав в кулак свою волю, стараясь казаться хладнокровным, я назвал лейтенанту свою фамилию. Он выждал несколько мгновений, показавшихся мне часом, и сообщил свою.

Вот тогда-то, чтобы перевести тему разговора, я произнес спасшую меня фразу:

— Держу пари, лейтенант, что рота за глаза…

Хотелось пить: в горле пересохло. Я подошел к продавщице и, указав на запотевшую банку пива, достал из нагрудного кармана мелочь.

— Извините, сэр, — она развела руками, — но нам запрещено продавать солдатам алкогольные напитки.

В голове запульсировали три контраргумента. Первый: «Но позвольте, разве пиво — это алкоголь?!» Второй: «Я не солдат, а журналист, переодетый в солдата».

И третий: «Я — советский человек, переодетый в американского солдата».

Я выбрал последний.

— Знаете, ваш предшественник был чуть оригинальнее, — сказала она в ответ и на всякий случай закрыла стеклянную дверцу морозилки, — вчера утром зашел сюда и начал меня убеждать в том, что он актер из Голливуда и снимается здесь в кино. Мило, не правда ли?

Я вышел из магазинчика, так ничего и не купив. Литл пылил впереди по грунтовке. Я догнал его.

— С пивом или без? — Он окинул взглядом мои карманы.

Отрицательно покачав головой, я тоже спросил его:

— С Клэнси или без?

Он продемонстрировал мне плотную книжку. Суперобложка глянцем сверкнула на солнце.

— Знаете, как Клэнси начинал? — спросил лейтенант.

— Без понятия.

— Работал страховым агентом. Был беднее и голодней церковной мыши. Но страсть разбогатеть не переставала теребить мозг. Страсть эта да любовь к морской стихии сделали свое дело. Клэнси купил две книжки Нормана Полмара «Советский военно-морской флот» и «Военно-морские силы современности». Заодно приобрел за пятнадцать долларов детскую игру «Гарпун».