Белый князь - Юзеф Игнаций Крашевский

Слушая это, ксендз Ян, подканцлер, вздохнул своей широкой грудью и начал качать головой.

– Куда же подевались Пясты! – сказал он как бы сам себе. – Если бы даже была возможность выбирать нового пана и искать, где мы его найдём? Расплескалась эта кровь на мелкие капельки, на слабые ручейки, а сегодня после великого пана, что столько лет счастливо нами правил, обойтись первым попавшимся карликом, любому слабаку отдать в руки власть нельзя. Людвик плохой, потому что презирает нас, Елизавета плохая, потому что у старой бабы развлечения в голове и рука слишком слабая, чтобы в ней бразды удержать, но это наихудшее правление тем хорошо, что не даёт Польше разлететься на кусочки.

Дерслав аж шипел, такую боль ему доставляла эта защита Людвика.

– Отец мой! – воскликнул он. – Вы можете защищать его, испытав на себе его несправедливость?

– Защищаю не их, но целостность нашей короны, – сказал Янко из Чарнкова. – Дайте мне сильного Пяста… но такого у вас нет… на свете его нет.

Дерслав, хоть не хотел выдавать то, что думал он сам и его приятели, от серьёзного клирика, ум которого ценил, скрывать не хотел.

– Мы думаем иначе, – сказал он, – простите, отец мой, малополяне нас презирают, хотят нам законы навязать. Это началось при Казимире, этого мы не стерпим.

Это может случиться само по себе через Мазовию, почему бы нам так же себе пана не поискать? Мы найдём Пяста.

– Покажите мне его, – отвечал, усмехаясь, подканцлер. – Мне кажется, что всё время пребывая при дворе, где при покойном крутились и сидели все Пястовичи… я знаю их лучше всех… Они выросли на маленьких уделах и с большим делом не справятся.

Дерслав был сильно тронут.

– Милостивый отец, – воскликнул он, – вы ведь читали историю благословенного Кадлубка, потому что мы все учили её в школе. Всё-таки когда люди взяли для короны первого Пяста, он был маленьким и занимался только землёй и пасекой. Однако с Божьей помощью благодаря ему выросло великое государство.

Янко из Чарнкова усмехнулся.

– Старик мой, – сказал он, – вижу, что из вас диалектик так себе, послушайте меня. Времена были иные, простой мир таких же людей требовал, сегодня не то, что после Попелов взять наследство.

Неубеждённый Дерслав что-то пробормотал.

– Что вы имели бы против мазовецкого Зеймовита?

– Только то, – сказал Янко, – что если бы вы его хотели, он вас не захочет. Он недавно вернул Плоцк, оставили его в покое, на Людвика не пойдёт, достаточно у него дома работы.

Хозяин не настаивал.

– Казка Шчецинского сам покойный король воспитывал, – сказал он, – пан могущественный и с большим сердцем…

– Этот тоже не пойдёт против Людвика, – ответил Янко, – из родившихся в Силезии ни одного; Владислав Опольский, как и другие, тем более, что ему или Русь, или другая земля достанется без труда.

Дерслав хотел уже выдать то, о ком думали за неимением других и назвать Владислава Белого, но сдержался, опустил голову и замолчал.

Янко из Чарнкова сидел грустный. Так целый вечер они говорили о разных делах и людях, а из слов только грусть сочилась; надежд на скорое улучшение ни один из них не имел.

Все вокруг знали, что Дерслав, не желая ни в чём быть первым, не признавая себя предводителем, большей частью тайно крутился вокруг великопольских дел. Поэтому не было ничего удивительного, когда через два дня после подканцлера около полудня, в компании нескольких всадников, появился воевода Калишский, Пжедислав из Голухова, которого хотели выбросить с должности губернатора ради Оттона из Пилцы.

Могущественный пан, муж в самом расцвете сил, среди своих немалого значения, воевода Калишский, хоть не хотел потерять милости двора, всё-таки предпочитал держаться со своими и в общих делах от них не отбивался.

Он, наверное, был виноват в том, что, посмел отстаивать права Великопольши, чтобы их не уничтожали и землёй этой не пренебрегали, и король со старой королевой стали на него плохо смотреть. А так как всех слуг Казимира подозревали и заменили, ему досталась та же участь, что и другим.

Пан воевода спешился и отряхнулся от снега, собираясь поздороваться с выходящим хозяином, когда за ним приметил Янка из Чарнкова.

Он немного удивился.

– Вы знаете, или нет, – произнёс он, доставая из стремени ногу, – что со мной приключилось?

Дерслав утвердительно покачал головой.

– Значит, вы догадываетесь, зачем я к вам прибыл. Я ищу хорошего совета…

Его торжественно проводили в избу. Дерслав оказывал ему большое уважение, может, даже излишне, но у него была привычка делать себя маленьким, чувствуя, что это не так. Таким образом, лучшее сидение напротив огня дали пану воеводе, который, как бы вовсе не чувствовал того, что его сбросили с должности губернатора и отобрали у него положение и власть, весело улыбался.

– Ну, что вы на это скажете? – сказал он. – Будет у нас в Познани малополянин! Не хватает того, чтобы меня в Краков послали по своей милости, но я бы туда не поехал. Оттон из Пилцы – человек достойный, большой пан, рыцарского духа; его в самом деле жаль, потому что…

– Потому что мы его знать не хотим! – прервал Дерслав. – Ежели есть какой закон, за стороне которого мы должны стоять, то это тот, чтобы к нам чужих людей не посылали. В Великопольше только мы имеем право на власть и должности.

Пжедислав отогревал замёрзшие руки. Подали кубки для приветствия, Дерслав наливал, а, наливая, шепнул:

– Нам нужно не вдвоём, а в группе посовещаться, потому что есть, над чем.

Они поглядели друг другу в глаза, и воевода пришёл к выводу, что Янко из Чарнкова был не совсем одного мнения с хозяином.

Эта молчаливая договорённость не ускользнула от глаз подканцлера, который догадался, что великополяне замышляли что-то такое, во что вмешиваться не хотел. Вскоре под предлогом, что хочет навестить пробоща, он вышел из комнаты.

Воевода и старый Наленч остались наедине.

– Избавиться от Оттона из Пилцы – этого мало, – сказал Дерслав открыто, – мы бы рады избавиться и от власти старой бабы, и того короля, который нас не знает.

Пжедислав не показал по себе, что его слишком удивило то, что услышал; молча ждал объяснения.

– Пане воевода, – отозвался Дерслав, – нам нужно куда-нибудь съехаться и подумать о себе. Большая Деревня неудобна… усадьба у меня щуплая, а если бы люди стали сюда прибывать, это попало бы в глаза. В Познани у старой королевы есть свои, что нас подслушают и донесут.

– Где же вы думаете собраться? – спросил воевода не противореча.

– На богослужение в Гнезно, – сказал