Офицерские звезды - Вячеслав Марченко

   - Есть.

   Положив трубку на панель телефона, Владимир снял с головы фуражку и провел ладонью по вспотевшему лбу,  в голове у него помутилось.

   Лошадей он полюбил  в самом раннем детстве, когда еще жил в селе. И попав служить  на эту горную пограничную заставу, использующую в службе лошадей, он словно вернулся в то раннее детство, испытав от этого какой-то душевный трепет. И вот теперь, повинуясь чужой воле, он должен совершить, как ему показалось,  что-то ужасно постыдное. 

    Через десять минут лейтенант выехал из заставы, чтобы выполнить полученный приказ. Рядом с ним ехал на лошади, оказавшийся свободным от службы, рядовой Коробков - уже дослуживающий свой двухгодичный срок,  невысокого роста, со  смуглым лицом и карими глазами, солдат.  За ними, с обреченностью во взгляде,  покорно брела, осужденная  к смерти,  молодая китайская лошадка. Покинув, не по своей воле свою таинственную даль, она теперь должна будет навеки остаться здесь – в Советской земле.  А Владимир, время от времени бросая на нее свой тревожный взгляд,  чувствовал, как в нем зарождается какое-то гнетущее чувство своей вины перед ней и стыда, за причастность к совершаемому.  

   Отъехав от заставы километра на полтора, рядовой Коробков,  указывая рукой вправо на ущелье, уходящее высоко в горы, обращаясь к офицеру, сказал:

   - Посмотрите, товарищ лейтенант,  мне кажется, что это место подойдет…

   - Да, пожалуй, - отозвался Владимир, оценивающим  взглядом  осматривая широкую каменистую лощину, покрытую по краям густым кустарником и высокими сосновыми деревьями.

   Остановив своего коня,  он спрыгнул с седла, взял у Коробкова его автомат, веревку и, потянув лошадь за собой, сказал ей:

   - Ну что, пойдем милая…

   Кобылица послушно пошла за ним следом, стуча копытами о камни, и в этом покорном ее движении, было столько доверия к нему,  что от этого, ему стало на душе еще противнее, он чувствовал, как острая жалость к этой, пусть и чужой ему, несчастной лошадке, охватывает все его существо.

   Наконец, поднявшись по ущелью метров на двести, Владимир остановился возле огромного серого камня и обернулся к лошади. Некоторое время они смотрели друг другу в глаза не отрываясь, как заколдованные, при этом Владимир чувствовал, как какой-то твердый комок подкатывается  к самому горлу,  мешая дышать. С трудом сглотнув его, он дрожащим голосом произнес: 

   - Прости меня…

   Отойдя метров на десять, Владимир внерешительности поднял автомат, тут же щелкнул затвор и пуля вошла в патронник.

    Несколько секунд он смотрел в белую звездочку на лбу лошади сквозь прорезь прицела, держа указательный палец на спусковом крючке автомата. Сердце колотилось как бешеное,  а лошадь, словно человек перед расстрелом, неподвижно стояла перед ним опустив голову и жалобно моргая глазами. Ничто вокруг не нарушало тишины пустынного ущелья, казалось, что даже ветер затих в ожидании выстрела.  И в какой-то момент, Владимир вдруг ощутил, как  омерзительное слово: «убийца»,  стало быстро заполнять собой мозг, не позволяя ему нажать на курок. Он еще некоторое время,  в тупом оцепенении продолжал смотреть сквозь прицел в голову лошади, затем вдруг понял, что выстрелить он не сможет.

   Опустив автомат, Владимир еще около минуты смотрел  на покорно стоящую перед ним кобылку, затем резко повернулся и пошел прочь.

   Но, не сделав и десяти шагов, он услышал за своей спиной  стук копыт. 

   Владимир обернулся – лошадь шла за ним следом.

   Громко закричав и замахав в ее сторону руками, Владимир  попытался отогнать ее от себя, но та, сначала отшатнувшись  в сторону, потом вновь пошла к нему и, остановившись рядом,  жалобно опустила перед ним голову, словно желая ему что-то сказать.   

    - Ну, не ходи за мной,  дурочка…  - сказал Владимир,  погладив ее по переносице. Тут же, развязав тугой узел, он снял с шеи кобылицы веревку, отбросил ее в сторону и, отойдя от нее на несколько метров, поднял автомат и нажал на курок. Выстрел громким эхом раскатился по ущелью, а лошадь, сначала испуганно метнувшись в сторону, потом вновь остановилась,  косясь на него одним глазом. 

   - Не ходи за мной, я прошу тебя,  - вновь,  после тягостной паузы, резко выкрикнул Владимир и, поставив автомат на предохранитель,  стал спускаться по ущелью вниз.  

   - Ну что, товарищ лейтенант? – через несколько минут, беря у Владимира свой автомат и передавая ему уздечку, спросил рядовой Коробков, - пристрелили ее?

   - Да, - поморщившись ответил Владимир, почувствовав при этом какую-то душевную тошноту от происходящего. 

   Вскоре, обогнув высокую гору,  они выехали из густой рощицы и вдали  показалась пограничная застава.

   Мысли лейтенанта уже были прикованы к тому, как доложить коменданту пограничного участка об исполнении его приказа, как  вдруг, откуда-то из-за спины,  раздалось громкое лошадиное ржание. Оглянувшись, сердце Владимира вновь тревожно забилось: он увидел, как, выскочив из ущелья,  догоняя их, вихрем несется китайская лошадь.

   - Ну, что же ты за дурочка такая?..  – чуть слышно пробормотал Владимир, поворачивая свою лошадь на встречу бегущей. На душе у него стало муторно. 

   - Ну Вы, товарищ лейтенант, даете… - посмеиваясь, заговорил солдат, тоже наблюдая за тем, как китайская лошадь, живая и невредимая, бодро перепрыгивая через бугры и ложбинки,  мчится им вслед. - Вы что же, не смогли пристрелить эту китайскую лошадь?..

   Владимир ответил не сразу. Он несколько секунд жестким взглядом смотрел в ухмыляющееся лицо солдата, потом спросил: 

   - А ты, что же, Коробков, смог бы поднять руку на это беззащитное животное?..

   - Запросто…  - ответил он и тут же, с какой-то гадливостью в голосе,  пояснил: - а чего ее жалеть-то, она же китайская…

   - А что, китайская лошадь жить не хочет?..

   - Ну, товарищ лейтенант,… если так рассуждать…

   - Как, это – так?..

   - А, так…  - скривившись, он некоторое время  смотрел на подошедшую к ним  лошадь,  затем спросил:

    - Ну и что Вы теперь, товарищ лейтенант,  с ней собираетесь делать?..  Представляете, что может случиться с нашими лошадьми, если она,  действительно,  заразная?

   - Да представляю я… - со злостью отозвался лейтенант – внутри у него бушевало, он не знал что ему делать. Спустя минуту, пересиливая себя, он спросил:

   - А ты что же, Коробков,  действительно смог бы пристрелить ее?

   - Запросто, - вновь, не задумываясь ответил солдат.

   Некоторое время в воздухе вновь висела напряженная пауза, затем, стыдливо отвернув свой взгляд от китайской лошади, лейтенант, понурившись,  глухо выдавил из себя:

   - Ну, тогда - действуй, Коробков.

   Через двадцать минут он услышал далекий выстрел,…  потом второй.

   Все… - разум в его голове помутился, - бедная лошадь…

   В какой-то момент, откуда-то из глубины сознания, всплыли   хорошо знакомые  ему слова песни из кинофильма «Служили два товарища»:

   «Щелкнул черный затвор, пуля волю узнав,

Смертным свистом по дулу промчалась –

И в горячий висок, а душа на восток…

И на веки с Россией осталась»… 

   Через несколько минут, запыхавшаяся от быстрой скачки,  лошадь рядового Коробкова, остановилась рядом с лейтенантом.

   - Брыкнулась, как корова… - веселым голосом, сообщил ему солдат и тут же, заговорил о своем наболевшем: вы представляете товарищ лейтенант, вчера…  

   …«Все-таки, как это иногда бывает хорошо, когда рядом оказывается зло», -  подумал Владимир, слушая человека, сумевшего сознательно погубить живое существо, при этом почувствовав, как  какой-то комок сплетенный из  ощущений и мыслей охватывает его. Там были и наполненная эгоизмом благодарность Коробкову, за то, что он лишил его необходимости самому исполнять приказ коменданта, и облегчение за отпавшую, теперь уже, необходимость врать ему, и мысль о спасении всех остальных лошадей от возможной инфекции,  и противное ощущение своей вины за произошедшее, которое острой болью накапливалось  в сердце…

   А вокруг  все было как всегда:  та же прелестная горная речушка, журчащая рядом с тропинкой, по которой он едет, та же, отливающая тусклым золотом на солнце, осенняя листва, те же красивые горы вокруг…   и лишь молодая китайская лошадка, больше никогда не вдохнет в себя этот свежий чистый  воздух и не промчится  беззаботно, во весь опор, по этим широким горным просторам... 

                                        СОВЕТСКИЙ СИНДРОМ

   Сон не приходил. С трудом оторвав отяжелевшую голову от подушки, Ильгиз посмотрел на часы: стрелки на них показывали три часа и двенадцать минут. Вытряхнув из флакона несколько таблеток снотворного, он бросил их в рот и вновь уткнулся лицом в подушку. Хотелось наконец-то уснуть, забыться, вычеркнуть из памяти копошившиеся в голове мысли, но ему это не удавалось – прошел уже почти год после случившегося, но нестерпимая душевная боль не хотела отпускать его. Перед глазами то и дело выплывал горящий факел падающего вертолета, глаза погибших его друзей, визг пуль, высекающих искры у его ног, мерцание бешено вращающегося винта рядом... Он изо всей силы пытался отгородиться от этого,  заставить себя думать о чем-нибудь другом, но осколки воспоминаний того рокового дня, словно молнии, метались в сознании, мучили его. А еще в его сознании постоянно всплывал недавний разговор с заместителем начальника Пограничных войск СССР по авиации генералом Волховым.