Жена Волха - Ирина Фарова

села в кровати. Поправила сбившуюся ночную рубашку и одновременно наблюдала за тем как он достает вещи.

— Зверь — это часть тебя, которая может принимать физическое воплощение отдельно от тебя. Волк может есть, тогда ты будешь чувствовать насыщение. Он может драться и во время драки могут появиться ее следы на твоем теле, если увечья сильные.

— Как твой нос?

— Да. Как он. Еще волк может передавать мысли, если ты этого хочешь. Как связь на расстояние через зеркала, звуковые шары и другие приспособления. Из-за зверя обостряется чувственность. Ты понимаешь мир иначе.

— Я еще спала, но знала, что на улице наконец выпал настоящий снег, который не растаял.

— Верно. Ты просто начинаешь знать некоторые вещи, которые вроде не должна знать. И это не поддается объяснения. Ты же знаешь, как дышать? И тебе не надо никому объяснять, как сделать вдох и выдох. Так и тут. Есть просто знание, которое принимаешь, как должное.

— Это помогает по жизни.

— Чаще мешает. Когда я жил в закрытых областях, а жил я там довольно долго без выездов, то после командировки понял насколько сложно общаться с простыми людьми. Они были для меня непонятны.

— А сейчас? — спросила я. Влад оделся. Задумчиво посмотрел на меня. Порылся в шкафу. Достал широкое безразмерное зеленое платье.

— Сейчас в этом помогает опыт. Ни первый год землю топчу. Такой цвет устроит? — спросил Влад.

— Есть еще варианты? — хмыкнула я, с сомнением смотря на платье, в которое можно было лошадь завернуть.

— Тут разные цвета. Другого фасона нет. Тебе будет просто неприятно носить обтягивающую одежду. Она будет раздражать.

— Я бы не сказала, что у тебя штаны и рубашка широкие.

— У меня работа. Нужно выглядеть так, чтоб ко мне относились как к своему. Приходиться терпеть такие мелочи. Тебе же необязательно себя мучить. И такое платье легко скинуть, если решишь перекинуться.

— Уговорил. Все же, это лучше, чем в ночнушки ходить.

— Тогда в душ. Приведи себя в порядок. Я же придумаю, чем нам перекусить перед церемонией.

— Так я же еще не дала свое согласие!

— Хочешь поспорить? — с интересом спросил он, а я тут же стушевалась. Отрицательно покачала головой и выбралась из кровати, чтоб спрятаться в ванной. Вот так и закончилось чудесное утро.

После душа я надела этот балахон. Около ворота веревка, которая собирала ткань и не давала ей упасть с плеч. На талии платье перевязывалось поясом. Ткань висела не красиво, превращая фигуру в что-то безразмерное и оплывшее, но с одним я была согласна — меня раздражала ткань. Меня раздражал даже пояс. Недолго думая я его сняла. Платье повисло балахоном, но это было лучше, чем чувствовать веревки, напоминающие путы. Волчица удовлетворено рыкнула, довольная моим решением.

Идти совсем не хотелось, но и прятаться долго было нельзя. Чувство голода гнало вперед в сторону кухни, где на кухне что-то готовили.

— Может ее успокоительным напоить? Или волчьей травы добавить, чтоб была более покладистой? — предложил дядя Саша.

— Это будет нечестно.

— Девка тебе этого не простит. Скандал устроит. Помнишь Иван с такой столкнулся. После этого его вся карьера в трубу вылетела. Где он сейчас кур гоняет? В диких лесах? Мол не можешь с девкой сладить, так чего тебе доверить можно?

— Ну, Иван у нас кур гоняет во втором по величине городе после столицы. Так что место неплохое. Но из листа командировок его исключили. Это верно, — согласился Влад.

Я услышала их разговор, когда подходила к кухне. Услышала и замерла.

— И тебе оно надо? Я не понимаю твоей лояльности к девке. Взял бы и показал, кто здесь главный, — не унимался дядя Саша.

— Ты со своей когда познакомился? — мягко спросил его Влад. Он не спорил и не доказывал. Не повышал голоса. Его голос был именно мягким.

— О! Это еще в юности было. Меня тогда только на Бурсучью балку назначили. Она там в прачках ходила. Старшая дочка кузнеца. Кровь с молоком. Я сам когда ее увидел, то слюну пустил. Но ее отец быстро нам дал понять, что с девкой гулять не даст. Тем более нам, молодым и буйным. Там такие страсти были! Мне ее друзья помогали на танцы уводить. А там раз и ее зверь пробудился. И к моему потянулся. Девка с характером была. Видимо в папаню пошла. Так что пришлось нам с ней не одну подушку разорвать пока мы выясняли кто из нас кого слушать будет.

— В этом и секрет. Вы молодые оба были. Молодые и дерзкие. Кровь бурлит. Кипит. Она требует выхода эмоциям. При выяснениях отношений можно и кровать сломать. У нас же другой случай. Наташа от первого мужа сбежала, сверкая тапками. Мы же со зверем смирились с той тоской, которая стала частью нас, — он на немного задумался, явно подбирая слова или решая, стоит ли про это рассказывать. — Это странное ощущение. Вроде все есть, но чего-то не хватает. Не хватает части тебя. Наверное, можно сравнить с попаданием в клетку и тоской по свободе. Со злостью на собственное бессилие, а дальше на злость от смирения с ситуацией, на которую не получается повлиять. Жить в условиях, которые тебе даны судьбой, получается вполне неплохо, но счастья от этого нет. В итоге без пары жизнь превращается в существование. И тут, когда уже надежда исчезла, а зверь уже думает о закатах, а не о рассветах, тут все меняется. Клетка оказывается открытой. Ты выходишь из нее. Оглядываешься по сторонам. Но уже нет того желания куда-то бежать. Играть на перегонки с ветром или попытаться поймать первую добычу. Вместо этого ты просто растворяешься в чувстве, по которому столько времени тосковал.

— Все равно, если ты не привьешь ей правила приличия…

— То уеду кур гонять. Ей понравится это намного больше, чем жить в городе, полном условностей. А мне уже без разницы где жить. Да и не получится тут действовать грубо. Ее волчица пусть и сильно привязана к моему зверю, но она будет стоять за хозяйку. А мой зверь пойдет против меня, если я хоть как-то их обижу. Он мне неплохо все это время служил. Теперь мне пора ему за это отплатить, — ответил Влад.

Эмоции захлестнули меня с такой силой, что я чуть не расплакалась, Стараясь не выдавать присутствия, я ушла назад в комнаты. Спряталась на кушетке за ширмой и расплакалась. Слезы лились не по жалости к Владу и тем чувствам, про которые он говорил. Мне было жалко себя. Вот пока он тут страдал, то