Диалоги кармелиток - Жорж Бернанос

Сестра Гертруда. Мы возмущены, сестра Констанция!

Сестра Констанция (не подумав). Что мне за дело... (Опомнив­шись, густо краснеет.) Простите меня, сестра моя. Я имела в виду, что, говоря то, что сказала, я была заранее готова к вашему презрению, вот и все.

Настоятельница. Никто здесь и не думает вас презирать, сестра Конс+анция,, наоборот, вы подаете нам пример. (Молчание. Потом говорит с понимающей, почти сообщнической улыбкой.) Но за презрением не стоит гнаться, точно так же как и за мученичеством. Всему свое время.

Сцена IX

Рабочая комната. Несколько монахинь заняты шитьем. Они обсуждают проповедь капеллана.

Сестра Валентина. Никогда не слышала подобной проповеди!

Сестра Алиса. Может быть, это потому, что вы никогда не слышали, как читает проповедь о Страстях священник, которому самому грозит смерть.

Сестра Клара. Смерть... Как трудно представить себе лицом к ли­цу со смертью Господина Жизни и Смерти.

Сестра Марта. На Масличной горе Христос уже не был гос­подином ни над чем. Никогда скорбь и страх человеческие не поднимались так высоко, никогда больше они не поднимутся до той ступеньки. Они затопили в нем все, кроме той крайней точки души, где совершалось божественное приятие. 4

Сестра Клара. Он боялся смерти. Многие мученики смерти не боялись...

Мать Жераль Не только мученики, но и разбойники тоже, сестра Клара. Говорят, Картуш [14] отпускал шутки до самого колесования.

Сестра Сен-Шарль. О, конечно. Ее Преподобие права. Есть геро­изм мучеников, и есть другой героизм, как есть золото и медь. Золото драгоценно, а медь — нет, но все-таки оба они металлы.

Сестра Клара. Мучеников поддерживал Христос, но Христу не помогал никто, ибо всякая поддержка и милосердие исходят от Него. Ни одно живое существо не вступало в смерть таким одиноким и безоружным.

Сестра Матильда. Самый невинный тоже грешен и смутно чув­ствует, что поэтому заслуживает смерти. Самый преступный отвечает толь­ко за свои преступления, а Он...

Сестра Екатерина. Самый невинный и самый преступный, не совершивший ни одного греха и отвечающий за все, пожираемый Правосу­дием и Неправдой одновременно, словно двумя разъяренными зверями... . -Сестра Гертруда. О, сестра Екатерина, вы ледените мне душу...

Сестра Екатерина. А вы, сестра Гертруда,— как бы вы провели свою последнюю ночь, будучи приговоренной к смерти?

Сестра Гертруда. Боже мой, я думаю, такая возможность каза­лась бы мне столь прекрасной, что опасение упустить ее пересилило бы страх смерти.

Сестра Анна. Ая хотела бы взойти на эшафот первой. Я поднялась бы к машине очень быстро, не глядя по сторонам, как у себя дома я карабкалась по большой лестнице, чтобы голова не закружилась.

Сестра Гертруда. А вы что сказали бы в эту минуту, сестра Констанция?

Сестра Констанция. Я? Да ничего!

Сестра Гертруда. Как, даже молитву бы не читали?

Сестра Констанция. Не знаю. Мой ангел-хранитель прочтет ее за меня. А с меня будет довольно умереть. (Бросает искоса быстрый взгляд на Бланш.) И потом, не стыдно вам вести такие разговоры?

Сестра Гертруда. Какой же тут грех? Лучше проводить время в болтовне, чем в воздыханиях.

Сестра Валентина. А вы, сестра Бланш?

Услышав свое имя, Бланш вздрагивает, словно очнувшись. Кусок ткани и ножницы, лежа­вшие у нее на коленях, падают на пол. Она их подбирает молча.

Сестра Фелисите. Что с вами, сестра Бланш?

Сестра Клара. Оставьте в покое Бланш де Лафорс. Разве вы не видите, что она задремала?

Сестра Фелисите. Бланш де Лафорс... Не обижайтесь, сестра Бланш, но лучше бы вас звали Бланш де Лафэблес[15]... А все-таки скажите нам, о чем бы вы думали, если 6ы вас посадили в тюрьму?

Бланш тщетно пытается придать своему голосу твердость.

Бланш. В тюрьму... Да, сестра Фелисите, я... я...

Сестра Фелисите. Ну говорите же!

Бланш (тоном маленькой девочки). О Боже... Мне было бы страшно остаться совсем одной, без нашей матушки...

Монахини улыбаются и из милосердия отводят глаза. Сестра Констанция уставилась в пол, но чувствуется, что она борется с гневом. Внезапно появляется еще одна монахиня.

Сестра Антония. Сестры мои, мать наша желает с вами проститься.

Входит настоятельница, которую орденские власти вызывают в Париж. Она

в светской одежде.

Сцена X

Монастырский сад. Рекреация. Как всегда, атмосфера очень веселая.

Сестра Гертруда. Сегодня рекреация длится дольше чем обычно.

Сестра Екатерина. Вовсе Нет. У нас есть еще добрых двадцать минут, сестра Гертруда.

Сестра Сен-Шарль. С тех пор как уехала Ее Преподобие, мы никогда так не веселились. Что бы она о нас подумала!

Сестра Марта. Разве не сама Ее Преподобие посоветовала нам быть веселыми и беззаботными, пока Бог дает нам такую передышку?

Сестра Анна. Передышку! Так можно говорить о передышке и че­ловеку, которого подвесили за ниточку на сто локтей над Соборной площадью!

Сестра Констанция (смеясь). Но ведь мы, сестра моя, можем упасть только в лоно Божие!

Сестра Анна. О, сестра Койстанция, вот благочестивые речи! Толь­ко почему Вы их произносите смеясь?

Сестра Констанция. Потому что мне приятно об этом думать.

Сестра Анна. А когда наша матушка пришла с нами попрощаться, вы ведь тоже смеялись?

Сестра Констанция. Это сестра Алиса толкала меня локтем в живот. Но я и без того бы смеялась. Я смеялась, глядя на нашу матушку в таком чудном наряде.

Сестра Гертруда. И вам было не стыдно?

Сестра Констанция. Отчего мне должно быть стыдно? Мне по­казалось очень смешно, что злые люди ничего не могут сделать против бедных служанок Господних, только заставить их переодеться, как на карнавале.

Сестра Валентина. Они на этом не остановятся.

Сестра Констанция. А потом? Что они могут сделать такого, чего не делали Нерон или Тиберий? Разве постыдная смерть, которой предали Христа,— не самое невероятное переодевание? Они переодели рабом властелина Творения и пригвоздили Его к кресту, как раба. Земля с преисподней вместе не могли бы пойти дальше такого чудовищного и кощунственного озорства. Бросать людей на съедение зверям или превра­щать их в горящие факелы — разве это не наводит на мысль о жутком фарсе? Конечно, нас страдание и смерть всегда потрясают, но что могут означать эти гнусные кривлянья в глазах айгелов? Без всякого сомнения, ангелы смеялись бы над ними, если б умели смеяться...

Сестра Гертруда. Сестра Констанция так хорошо защищается...

Сестра Валентина. О сестра Гертруда, вы всегда слушаете ее с разинутым ртом.

Монахини смотрят на сестру Гертруду. Все смеются. Она действительно стоит с разинутым ртом, склонив голову к левому плечу и полузакрыв глаза, словно вся погрузилась в слух. Шум и смех длятся еще немного, потом постепенно стихают. Тишина. Издалека доносится звук колокола. Затем другой, поближе. Еще один. Монахини переглядываются.

Сестра Матильда. Набат!

Сестра Алиса. Пушка!

Сестра Анна. Как пушка? Почему пушка? Это большой колокол с часовни Сен-Максим.

Сестра Алиса. Невозможно, сестра Анна! Звук с другой стороны...

Теперь ясно слышно, что это пушка. Звуки труб. Топот марширующей толпы. «Са ира»[16]...

Праздничные песни.

Сестра Клара (не подумав). Похоже на праздник Тела Господня, как когда-то...

Сестра Сен-Шарль. О, замолчите! Замолчите!

Силы ее покидают. Слышатся нервные смешки. Теперь трубы заглушают все остальные звуки. Но после каждой их фразы наступает короткий промежуток тишины. В один из таких промежутков раздается колокольчик у ворот.

Сестра Матильда. Звонят в колокольчик!

Сестра Клара. Надо поскорее взглянуть на ворота из прачечной.

Сестра Анна спешит туда. Осторожней, сестра Анна! Снимайте цепочку только в последнюю минуту.

Стремительно входит капеллан. Монахини его окружают. Одна из них поодаль следит за главным входом. Шаги марширующей толпы.

Капеллан. Я оказался между толпой и патрулем. У меня не было другого выхода, как зайти сюда.

Сестра Клара. Оставайтесь с нами, отец мой. Капеллан. Я только подвергну вас опасности. Мне надо уходить. Когда процессия остановится на площади перед муниципалитетом, улицы будут свободны.