Три дня до эфира - Ямалеева Гульназ Фарисовна

— Да знаю я это, Серёжа, знаю. Вот что и обидно. Идёт в политику всякая шушера и своими грязными лапами будет ещё законы устанавливать.

— А туда с чистыми руками не ходють, — угрюмо отозвался Сергей.

Шура встала, налила себе чай и присела рядом с бывшим мужем.

— Спасибо, Серёжа, что приехал. Вот я выговорилась — и мне легче стало.

— Ну слава богу! А то я подумал, что вы опять с Лехой поругались.

Журналистка опустила голову:

— Мы и поругались…

— Ну вот! Опять? Она кивнула.

— И где же он теперь?

— Я не знаю. И знать не хочу! Я… Я… — Шура вдруг всхлипнула по-детски и прижалась к бывшему мужу. — Я что-то, Серёжа, совсем запуталась в своих чувствах. То мне кажется, что я его ненавижу, а то вдруг так накатит, что думаю — как же я без него теперь жить буду…

Глава 8

ПО СЛЕДУ

Саша открыл глаза и сладко потянулся. Он ещё не совсем отошёл от сна и поэтому не сразу понял, где находится. Мальчик потёр глаза, и звук наручников мгновенно вернул его к действительности. На мгновение Саше захотелось вернуться в только что увиденный сон, в котором он был вместе с отцом и матерью. Они все трое сидели за огромным столом, уставленным фруктами, и о чем-то весело разговаривали. Саша держал в руках плюшевого медведя и гладил мягкого друга по голове. Вся атмосфера сна дышала уютом и спокойствием. Как-то незаметно они все трое перекочевали из дома в большущий магазин. Мать катила впереди себя тележку с продуктами. А отец держал его на руках. Вокруг были разбросаны огромные воздушные шары. Мальчик помнил, что ему очень хотелось достать один из шаров, но отец крепко держал его на руках, и Саше никак не удавалось даже потрогать заветную цель. Наконец все-таки он как-то изловчился и протянул руку к шару. Но тот в ту же секунду куда-то ускользнул, и мальчик только поймал рукой воздух.

Отец громко засмеялся. Саша возмущённо посмотрел на него и с ужасом отпрянул.

Вместо отца он увидел, что сидит на руках какого-то незнакомого мужчины.

Испуганный мальчик пронзительно закричал, и мгновенно все растаяло. Исчезли куда-то магазин, мать с тележкой, воздушные шары, и он оказался один в тесной душной комнате, прикованный наручниками к батарее.

Саша горько заплакал. Рядом с ним валялся табурет и лежала горка остывшей гречневой каши. За плотно закрытой дверью послышались шаги. Лязгнул замок, и в комнату вошёл парень в натянутой на лицо маске.

— Проснулся, пацан, — кивнул ему парень и, увидев рассыпанную кашу, недовольно покачал головой:

— Нехорошо продуктами разбрасываться.

— Нехорошо детей наручниками к батарее приковывать, — отозвался мальчик.

— А это, брат, не твоё дело, — почему-то миролюбиво ответил охранник. — Ты вот лучше поешь. — И он поставил перед Сашей тарелку с супом.

— Не хочу я есть. — Саша отвернулся.

— Ну мало ли что не хочешь. Ешь, а то заставим.

— Я хочу домой.

— Все мы туда хотим, — философски изрёк парень, — но не всегда наши желания…

— Дайте мне карандаши, я рисовать хочу, — неожиданно заявил мальчик.

— Рисовать? — удивился охранник. — А что, это можно…

Он вышел из комнаты и через несколько минут принёс Саше старый потрёпанный блокнот и фломастер.

— Это, малец, все, что есть, ты уж не взыщи. — Он разложил принесённое перед Сашей, придвинул табурет поближе к мальчику, поставил на него тарелку с супом и вышел.

— Отлично, — прошептал Саша и на удивление легко освободил узкую кисть из наручника.

Первым делом освобождённый мальчишка бросился к тарелке с едой, но мысль, что в супе может находиться снотворное, остановила его. Мальчик схватил блокнот, вырвал оттуда лист и быстро написал фломастером: «Спасите, я — Саша Снегирёв. Меня похитили. Я нахожусь здесь, в доме с окрашенными окнами!»

Мальчик быстро соорудил из листа самолётик и пустил его в окно.

После залитой светом улицы Николаев очутился в кромешной темноте.

Откуда-то пахнуло сыростью и квашеной капустой. Воздух в помещении был затхлый, и Алексей на секунду задержал дыхание. Рукой он нащупал стену и двинулся вдоль неё. Постепенно глаза привыкли к темноте, и Николаев смог различить справа от себя дверь. Номер квартиры, при всем желании, он не обнаружил и поэтому осторожно постучал. Ответа не последовало. Алексей толкнул дверь рукой, та со скрипом открылась, и на гостя пахнуло затхлым запахом мочи и пота.

Плохо окрашенный пол был покрыт старенькой, стёртой дорожкой, возле узкого окна стоял телевизор. В центре комнаты располагался круглый стол, накрытый клетчатой скатертью. Справа от двери возвышался огромный старинный шкаф.

— Есть тут кто? — поинтересовался Николаев. В дальнем углу что-то шевельнулось. Алексей пошёл по направлению звука, заглянул за угол шкафа и наткнулся на металлическую кровать.

— Ты кто? — услышал он старческий голос, шедший откуда-то из груды старых одеял.

— Здрасьте, — на всякий случай поздоровался он с хозяйкой комнаты.

— Ты кто? — опять повторил вопрос старческий голос.

— Я ищу Васильева Николая. У вас тут такая темень, что хоть глаз выколи.

Вы не подскажете, где его комната?

— Ты кто? — в третий раз прозвучал вопрос.

— Я? — Алексей, наверное, впервые в жизни, растерялся. — Я — Алексей.

Зовут меня так, — почему-то пояснил он. — Я ищу Васильева Николая. Мне сказали, он здесь живёт.

— Это ты лампочки все время воруешь? — хозяйка квартиры задала следующий вопрос.

— Господь с вами, бабуля, я у вас тут впервые. А что, лампочки воруют?

— Воруют, — сокрушённо ответил голос, и человек, лежащий на кровати, закашлялся.

— Да вы, бабушка, болеете, что ли? — сочувственно поинтересовался Николаев.

— Хвораю. Уж второй год пошёл.

— Ходит хоть кто-нибудь к вам, помогают?

— А зачем?

— Ну как же, вы ж болеете. В лекарствах, наверное, нуждаетесь.

— А ты откуда? Из собеса?

— Нет, я просто так, к Васильеву Николаю пришёл. Вы не знаете, он дома?

— Дома, конечно, куда ему ходить-то.

— А комната его где?

Человек, лежащий в кровати, зашевелился. И из-под одеяла показалась голова в платке.

— Ты мне денег не дашь на хлеб, а?

— Дам, бабуля, дам, — Николаев торопливо полез в карман и достал червонец, — вот, возьмите.

Из-под одеяла мгновенно показалась сухая, морщинистая рука, она быстро заграбастала деньги и опять нырнула вниз. Николаев проследил за старушечьей рукой и вопросительно посмотрел в глаза хозяйке.

— Бабуль, у меня времени мало. Ты мне скажи, где Колька Васильев живёт.

— Да какая я тебе бабуля? — Человек на кровати зашевелился, одеяло пошло буграми, и на свет божий вылезло непонятное существо в старом грязном трико и коричневом, травленном молью свитере. — Дед я, а не бабуля. Ты чего, не видишь, что ли?

— Теперь вижу, — оторопело ответил Алексей.

— А Васильев твой Колька в пятой комнате живёт, через кухню будет первая дверь. Там увидишь. Только он сейчас в запое… Пьёт, зараза… Да ты, наверное, тоже пьёшь?

— А как же без этого? — ответил Николаев и пулей вылетел из комнаты.

После тяжёлого воздуха стариковской каморки коридорные запахи показались чуть ли не благовониями весеннего сада. Николаев глубоко вдохнул и пошёл дальше по коридору. Справа оказался узкий проход, двое человек здесь, скорее всего, не разошлись бы. Алексей на минуту засомневался, правильно ли он идёт, но невдалеке увидел газовую плиту и понял, что он оказался на кухне.

Первая дверь направо, про которую говорил старик, отсутствовала. Николаев дошёл до тупика. В этом отсеке вообще были только две двери, он наугад постучал в первую попавшуюся.

— Чего там? — раздался женский голос.

— Молчи, дура! — быстро прошипел мужской. И Николаев услышал ритмичный металлический стук. Ему показалось, что кто-то заколачивает в стену гвозди.

Хотя и другие соображения на этот счёт у него появились.