Право на возвращение - Павел (Песах) Амнуэль

— Вам не кажется, — сказал Карпухин, когда Юля закрыла крышку телефона и положила аппарат на стол, — что полиция может заинтересоваться компьютером Михаила Яновича, и надо бы, по идее…

— Нет, — резко сказала Юля. — Я вас поняла, но не думаю, что этот следователь… Послушайте, тут судьба решается, а вы…

Карпухин подумал, что эта женщина, видимо, не так уж хорошо знает своего свекра, если полагает, что для него судьба идей менее важна, чем собственная человеческая судьба. С другой стороны… Кто он такой, чтобы что-то здесь решать или хотя бы о чем-то просить. Будь его воля, он забрал бы лэптоп с собой, отправился в посольство, там быстро бы переписали информацию с диска, а разбираться можно уже потом… и не исключено (хотелось на это надеяться), что вместе с Гинзбургом.

— Извините, — сказал он. — Единственное, о чем бы я хотел вас просить… Не позволяйте, по мере возможности, кому бы то ни было пользовался…

— Не беспокойтесь, — холодно отозвалась Юля.

— Извините, — еще раз сказал Карпухин и направился к выходу.

— Листок, — сказала она ему вслед.

— Что? — Карпухин сделал вид, что не понял.

— Листок с числами, — пояснила она. — Вы забрали его с собой, а это…

— А это, — жестко сказал Карпухин, — моя личная собственность. Не забудьте, Юля, что ваш свекор передал листок мне, у меня он и останется.

Ей хотелось самой покопаться в текстах? Зачем? Из любопытства? Или в ее желании завладеть кодами было еще что-то, Карпухину пока непонятное?

Не прощаясь, он вышел за дверь и тихо притворил ее за собой.

— Приезжайте, — сказал Анисимов, когда, выйдя от Гинзбургов, Карпухин связался с работником посольства по мобильному. — Вся информация сходится ко мне, и лучше нам не суетиться… пока.

— Вы говорили с детективом? — поинтересовался Карпухин.

— Приезжайте, — повторил Анисимов, не желая, видимо, ничего сообщать по телефону.

До посольства пришлось добираться на двух автобусах, Карпухин чуть было не сел в тот, что шел в противоположную сторону, но вовремя сориентировался и перешел улицу. С утра он ничего не ел, в желудке урчало, начала напоминать о себе застарелая залеченная язва, нужно было обязательно что-нибудь бросить в рот, и Карпухин купил в кафе рядом с посольством завернутую в полиэтилен длинную булку с брынзой, помидором и огурцом. Оказалось необыкновенно вкусно, и он успел съесть импровизированный обед до того, как вошел в холл посольства, где его поджидал Анисимов и сразу повел в свой кабинет.

— Что вы будете? — спросил он Карпухина, показывая жестом на стул перед овальным столом. — Омлет? Пиццу? Может, борща хотите? Я закажу, нам принесут из кухни.

— Спасибо, — отказался Карпухин. — Я только что поел. Кофе бы с удовольствием.

— Кофе так кофе, — с некоторым удивлением отозвался Анисимов. Заказ он все-таки сделал, позвонив по телефону, и молчал, пока не появилась официантка с подносом — к удивлению Карпухина, это была не русская девушка, а типичная восточная красавица, уроженка, скорее всего, Йемена или Ирака.

— Я жду сообщений, — сказал Анисимов, принявшись с завидным аппетитом есть пиццу. — Должен позвонить Мейер, он сейчас в школе, если, конечно, не отправился куда-нибудь в другое место.

Пока Анисимов ел, Карпухин позвонил домой — Руфь с Симочкой ждали его звонка, волновались, конечно, — за него почему-то, а не за Гинзбурга, и от волнения отправились на пляж, где уже успели несколько раз искупаться, но волны сегодня не маленькие, и похоже, спасатели скоро начнут выдергивать купальщиков из воды, а вода замечательная, просто парное молоко… И вообще, ты когда собираешься возвращаться, скоро вечер уже?..

До вечера было, вообще говоря, еще достаточно времени, Карпухин не стал вдаваться в объяснения, сказал, что позвонит, когда сядет в поезд, и отключил связь. Анисимов говорил по мобильному на иврите — хмуро и односложно.

— Это Мейер, — сказал Анисимов. — Едет сюда.

— Он что-то узнал?..

Анисимов покачал головой, призывая Карпухина к спокойствию. Сообщение о том, что удалось обнаружить в лэптопе Гинзбурга, дипломат выслушал с видимым равнодушием, хотя за напускным спокойствием угадывалось напряжение и какая-то работа мысли, что-то, о чем можно было только догадываться, а догадываться Карпухин не хотел, он хотел знать. Четверть часа до появления детектива они провели в совершенно незначащих разговорах, содержания которых Карпухин потом так и не смог вспомнить.

Мейер вошел быстрым шагом и, что Карпухину показалось странным, в руках его ничего не было — ни сумки, ни даже тетрадки или блокнота. Он всю собранную информацию держал в памяти или, напротив, информации оказалось так мало, что и записывать не стоило?

Удобно усевшись и положив локти на стол, детектив быстро заговорил по-английски, переводя взгляд с Анисимова на Карпухина, он, должно быть, воображал, что они оба все понимают, на самом деле Карпухин улавливал каждое пятое слово и не решался соединять их вместе, представляя, насколько составленная им фраза могла отличаться от сказанной, и насколько превратно он мог понять смысл. Лучше пока просто слушать.

Анисимов время от времени кивал, задавал короткие вопросы, на которые получал, как казалось Карпухину, длинные и сбивчивые ответы. Так продолжалось минут двадцать, после чего Мейер неожиданно встал, кивнул Анисимову с Карпухиным — каждому в отдельности, Анисимову с уважением, Карпухину равнодушно — и быстро вышел из комнаты, будто получил по телефону срочный вызов, хотя разговор, или, точнее, монолог ни разу не был прерван телефонным звонком.

Карпухин вопросительно посмотрел на дипломата и сказал:

— Что это с ним? Почему он вдруг ушел?

— Что? — переспросил Анисимов, думая о чем-то своем. — А, вы о Мейере… Он замечательный сыщик, действительно, не ожидал…

— Послушайте, — раздраженно сказал Карпухин. — Я не очень хорошо понимаю английский…

— Я забыл, извините. Видите ли, Александр Никитич, Мейер обнаружил странную вещь… Пошел разбираться, и если ему удастся что-то доказать… Он разговаривал со школьниками, которые были в тот момент во дворе. С двумя учителями. Они ничего не видели, потому что находились в вестибюле школы неподалеку от выхода во двор, но слышали многое, вот они-то и еще двое школьников…

Анисимов сделал паузу, соображая, видимо, как точнее сформулировать мысль, и Карпухин физически ощутил, как в его груди что-то сжалось, отчего вверх, к горлу начал подниматься поршень, и дышать стало трудно, он вынужден был подняться, и давление не то чтобы прекратилось, но стало меньше, будто из воздушного шара выпустили воздух.