Голоса - Урсула Ле Гуин

— Хорошо, я сейчас там протоплю, — сказала я, потому что этими комнатами давно не пользовались и я знала, как там будет сыро и холодно.

Лорд-Хранитель очень ласково на меня посмотрел и сказал Грай Барре:

— Мемер — это мои руки и наполовину моя голова. Она мне не родная дочь, но она дочь моего дома и моего сердца. И у нас с ней одни и те же боги и предки.

И я, прекрасно зная, что принадлежу к роду Галва, вдруг испытала болезненную радость, услышав от него эти слова.

— Сегодня на рынке, — вдруг сказала Грай, — лошадь одного альда, увидев мою кошку, испугалась, встала на дыбы, сбросила седока на землю и понесла. Она летела прямо на Мемер. Но Мемер не растерялась: она поймала ее за поводья, остановила и еще довольно долго удерживала на месте.

— Ладно, я пойду вам комнату приготовлю, — сказала я, потому что мне было невтерпеж слушать эти похвалы.

Но Грай, извинившись, отправилась вместе со мной, желая помочь мне привести комнату в порядок. Когда мы устроили постель и разожгли в очаге огонь, она сказала, что теперь ей пора сходить на Портовый рынок и привести сюда Оррека. Я мечтала послушать его, и она об этом догадалась.

— Сейчас он, наверное, уже почти закончил свое выступление, — сказала она, — но я все равно буду очень рада, если ты составишь мне компанию. А Шетар я оставлю в фургоне. Ей там вполне хорошо. — А когда мы уже шли по коридору, она прибавила с улыбкой: — Я думаю, одной львицы для этой прогулки нам будет вполне достаточно.

Ну разве могла я не полюбить ее?

Итак, мы с Грай Барре снова отправились — на этот раз пешком — к Портовому рынку. И там я впервые услышала выступление великого поэта Оррека Каспро.

В шатре яблоку негде было упасть; его переднюю часть и боковины специально подняли, чтобы Оррека было слышно и тем, кто стоял вокруг шатра, обступив его плотной толпой, точно кусты проезжую дорогу. Люди, затаив дыхание, слушали легенду об Огнехвостой Птице из «Превращений» Дениоса. Я ее, конечно, знала, знало ее и старшее поколение жителей Ансула, а вот альдам — их там было великое множество, и занимали они самые лучшие места, ближе всего к небольшому возвышению в центре шатра, — как и большей части нашей молодежи, эта легенда была совершенно неизвестна и, похоже, казалась им настоящим чудом. Все слушали Оррека, невольно шевеля губами, и глаза у людей горели, так их увлекла эта поэтическая история. Я тоже заслушалась, завороженная ровным звучным голосом рассказчика и его чистым северным выговором, но его самого я почти не рассматривала, ибо перед глазами у меня, точно живые картины, разворачивались события, описанные в этой старинной поэме.

Когда Оррек умолк, над огромной толпой на некоторое время повисла звенящая тишина; люди словно переводили дыхание, а потом дружно выдохнули «Ах!», и все разом закричали, захлопали в ладоши. Особенно громко аплодировали альды, а горожане выкрикивали старинные слова похвалы: «Эхо! Эхо!»

И только тут я наконец разглядела Оррека как следует. Это был красивый, худощавый, очень стройный, темноволосый мужчина, державшийся, пожалуй, с некоторым пренебрежением или даже вызовом, хотя со слушателями он был в высшей степени вежлив и обходителен.

Мы довольно долго не могли даже подойти к нему.

— Надо было мне все-таки взять с собой и вторую львицу! — с досадой пошутила Грай, тщетно пытаясь вместе со мной пробиться сквозь плотную стену солдатских и офицерских спин, покрытых голубыми плащами, поверх которых рассыпались «бараньи» кудри альдов. Вооруженные мечами, луками и булавами, воины плотным кольцом обступили сказителя.

Потом Оррек вновь поднялся на возвышение в центре шатра, явно высматривая кого-то в толпе, и Грай громко и пронзительно свистнула по-птичьи. Он сразу ее заметил, а она, мотнув головой, дала ему понять, что мы будем ждать его слева от входа. Через несколько минут мы встретились с ним на крыльце Таможни.

Альды уже в основном успели разойтись, но за Орреком по-прежнему следовала целая толпа местных жителей, старавшихся, впрочем, не слишком на него напирать. Только один пожилой мужчина подошел прямо к нему и низко поклонился, как у нас обычно кланяются перед алтарем, когда благодарят за что-то богов, — широко разведя в стороны руки ладонями вверх и словно показывая дар полученный и дар принесенный.

— Хвала поэту! — со слезами на глазах прошептал этот старик, затем быстро выпрямился и пошел прочь.

Я узнала его: он не раз приносил Лорду-Хранителю книги. Но имя его было мне неизвестно.

Увидев нас, Оррек Каспро бросился к нам и на мгновение сжал обе руки Грай в своих руках.

— Выведи меня с этой площади, пожалуйста! — только и сказал он. — А где Шетар?

— В Галваманде, — сказала она, произнося слово «Галваманд» чуть глуховато, на северный манер. — А это дочь Декало Галвы, Мемер. Нас пригласили погостить в этом доме.

Оррек с удивлением на нее посмотрел, но поздоровался со мной весьма учтиво и ни одного вопроса не задал, хотя, судя по его виду, вопросов у него имелось множество.

— Прошу меня простить, — сказала я, улучив момент, — но утром я кое-что забыла купить. Дорогу вы знаете. А я вас догоню. — И я поспешила на рынок. Честно говоря, Исте действительно были нужны еще овощи, чтобы рагу хватило на восемь человек.

Мне всегда было интересно, почему поэты и прочие сочинители почти никогда не упоминают в своих произведениях то, что имеет отношение к домашнему хозяйству и приготовлению еды. Разве не для того, в конце концов, и происходят все великие войны и сражения — чтобы после них вся семья героя могла собраться вместе и сесть за стол, ничего не опасаясь? В легендах о великих правителях Манвы рассказывается, правда, как люди, будучи изгнаны из родных краев, охотились, собирали коренья или готовили себе ужин, встав лагерем у подножия горы Сул, но там ни слова не говорится о том, как и на что жили в это время их жены и дети, оставшиеся в городе, разрушенном и разграбленном врагами. Они-то ведь тоже должны были как-то добывать себе пропитание, приводить в порядок жилища, почитать своих богов — как это делали мы и во время осады, и потом, когда Ансул оккупировали альды. Когда герои Манвы спустились с гор и вернулись домой, в их честь устроили пир. Хотелось бы мне знать, что за угощение было на том пиру и как женщинам удалось раздобыть продукты и приготовить столько еды!

Грай с мужем были уже в самом конце Западной улицы, когда я начала подниматься по ней от моста Гелб. А когда я наконец добралась до дома и вошла в кухню, Соста и Боми бегали как ошпаренные — они уже успели познакомиться с гостями. Иста была вне себя от раздражения и отчаяния: «Как, клянусь Сампой Разрушителем, может женщина накормить гостей жалким кусочком рыбы и капустной кочерыжкой?» Но принесенные мною овощи и корневой сельдерей, похоже, спасли положение. Иста тут же принялась за работу, растирая имбирь, кроша овощи и безжалостно командуя Боми и даже Состой. В Галваманде никогда не позволяли себе кое-как принимать гостей, позоря этим своих предков, а уж Иста и вовсе ни за что не допустила бы подобного позора. Вот как раз это я отчасти и имела в виду, когда говорила о важности домашнего хозяйства. Если это неважно, что же тогда важно? Если не вести дом как полагается, с достоинством, то разве можно говорить о чести его хозяев?