Этика пыли - Джон Рёскин

Мэри. Я думаю, что мы, может быть, и могли бы достигнуть этого, но я решительно не понимаю, каким образом достигают этого кристаллы. Тут ведь нужен такой всесторонне продуманный план, так много взаимных уступок – кажется, такое под силу лишь живым существам.

Профессор. Да, тут перед нами и соперничество, и уступки, способствующие достижению цели. Но интереснее всего то, что кристаллы не всегда уступают друг другу. Они, как и люди, проявляют разные свойства характера. Иногда они уступают место с утонченной вежливостью и грацией, образуя фантастические, изящно сформированные группы; иногда же вовсе не идут на уступки и ожесточенно борются за места, жертвуя в бою и формой, и честью, и даже сходством.

Мэри. Ну не удивительно ли все это? Почему же никто не говорит об этом в книгах?

Профессор. Все ученые заняты определением неизвестных законов, при которых эта борьба происходит, эти же неопределенные причуды элементов не представляют для них интереса. Неученые же люди редко задумываются при виде камней. Да это и не принесло бы большой пользы, так как чем больше задумываешься над этим, тем больше поражаешься.

Мэри. Наверное, во всей ботанике не встретишь ничего столь же удивительного.

Профессор. Свои чудеса есть везде. Но, зная природу растения, легче понять, что сделает цветок и каким образом он это сделает, чем на основании того, что нам известно о природе камня, понять, что сделает кристалл и как он это сделает. В цветке мы признаем в некотором роде волю и выбор, но мы не привыкли приписывать что-то подобное кристаллу. Однако на самом деле подобием человеческих существ являются скорее камни, чем цветы. Существует куда большая разница между добронравными и злонравными кристаллами одного и того же минерала, чем между двумя образцами одного и того же цветка. Дружба и вражда кристаллов, как ни странно, более определенно зависят от разнообразия их склонностей, чем союзы цветов. Вот, например, добрый гранат, живущий с доброй слюдой. Он темно-красный, а она серебристо-белая, слюда уделяет как раз столько пространства, сколько нужно гранату, чтобы ему было удобно кристаллизоваться к ней, и гранат счастливо поживает в маленьком белом домике, приспособленный к нему, как моллюск к раковине. А вот злой гранат, живущий со злой слюдой. Посмотрите, как они изуродовали друг друга. Вы не разберете, где тут один и где другая – гранат похож на грязные красные пятна размельченного камня. Я, глядя на них, никогда не мог определить, почему Сен-Готард, если он настоящий святой, не может содержать свои гранаты в лучшем порядке. Эти гранаты все находятся на его попечении, но мне кажется, что у него их слишком много, чтобы он обращал на них должное внимание. Ими вымощены улицы в Айроло.

Мэй. Вымощены гранатом?

Профессор. Да, слюдяным сланцем и гранатом. Я отколол этот кусочек от мостовой. Гранаты и слюда – единственные друзья и, вообще-то, любят друг друга, но вы видите, как они враждуют, когда бывают озлоблены. Так всегда бывает. Хорошие кристаллы живут в дружбе почти со всеми другими хорошими кристаллами, как бы ни редко им представлялся случай видеться друг с другом и как бы ни разнились их привычки. Порочные же кристаллы ссорятся, имея совершенно одинаковые привычки. Само собой разумеется, что порочные кристаллы враждуют и с добрыми.

Изабелла. И тогда добрые на них сердятся?

Профессор. Нет, никогда. Они заняты своим делом и жизнью и живут, насколько возможно, хорошо, хотя им всегда достается роль страдальцев. Вот, например, горный хрусталь чистейшей породы и безукоризненного состава, родившийся, к своему несчастью, в дурном соседстве, близ Бофорта, в Савойе. Ему всю жизнь пришлось бороться с пошлой глинистой грязью. Посмотрите, когда он был еще ребенком, она подобралась и почти залила его. Слабый кристалл на его месте умер бы от отчаянья, а этот только увеличился в объеме, как Геракл в борьбе со змеями, и осыпал глину слоем кристаллов. Итак, горный хрусталь победил глину, взял ее в плен и зажил на ней. Когда он подрос, глина снова залила его сбоку. Он и тут осыпал ее кристаллами – и опять зажил на ней во всей своей чистоте. Затем глина появилась на его углах и попыталась прикрыть и закруглить их, но тут хрусталь подставил подпоры под углы, такие же правильные относительно оси, как апсиды относительно свода собора, окружил ими глину и в очередной раз победил ее. Наконец, глина добралась до его вершины и задумала образовать на ней шишку. Этого он перенести не мог и, оставив свои бока не гладкими, но чистыми, принялся разделываться с глиной на верхушке. Для этого горный хрусталь стал строить верхушку на верхушке, класть острие на острие, пока не избавился наконец от неприятеля. И вот его вершина гладка и чиста, завершается пирамидой в полфута высотой, где глина чередуется с кристаллами.

Лили. О, как мило с его стороны! Какой славный, отважный кристалл! Но я не могу спокойно смотреть на его неровные бока и на эту глину в нем.

Профессор. Да, судьба зло подшутила над ним, заставив его родиться для такой борьбы. Есть враги, которых держать в плену даже постыдно. Но посмотрите, тут происходила борьба совсем другого рода. Неприятельская сила была хорошо организована и боролась с чистым кристаллом, образуя такие же плотные ряды, как и его собственные. Это уже не просто ярость и потеха злобной толпы – тут развернулось настоящее сражение двух армий.

Лили. О, но этот гораздо красивее!

Профессор. Да, потому что оба элемента обладали истинными достоинствами: они сожалели о том, что им приходится бороться, и боролись величественно.

Мэри. Но та же ли эта глина, как и в первом кристалле?

Профессор. Я употреблял слово «глина» для краткости. На самом деле враг обоих кристаллов – это известняк; но в первом кристалле он не чистый, а смешанный с настоящей глиной, тогда как вокруг горного хрусталя он почти чист и кристаллизован в свою первоначальную форму шестигранной призмы, которая вам известна. Кроме того, известняк формирует полки, а из полков – каре и таким образом окружает горный хрусталь.

Изабелла. Покажите, покажите, пожалуйста. А что же делает горный хрусталь?

Профессор. Горный хрусталь, по-видимому, ничего не может сделать. Известковый шпат при каждой атаке прорезает его насквозь. Смотрите, и тут и там красивейший кристалл прекрасно разделен на два куска.

Изабелла. Ах, Боже мой, но разве кальцит тверже хрусталя?

Профессор. Нет, он мягче, значительно мягче.

Мэри. Но в таком случае как же он мог разрезать хрусталь?

Профессор. Он, собственно, не разрезал его, а только проник в него. Оба они формировались вместе, как я уже сказал, но неизвестно, каким образом. Странно, однако, что этот твердый кварц всегда великодушно уступает место. Все мягкие тела гнездятся в нем, сам же он никогда нигде не гнездится. На горном хрустале лежит вся грубая внешняя работа, и любой низкий и слабый минерал может укрыться в нем. Смотрите: вот шестиугольная пластинка слюды. Будь она на наружной стороне этого кристалла, она бы рассыпалась, как рассыпается в пепел, сгорая, бумага; но она находится внутри него, – ничто ей не вредит, – кристалл принял ее к сердцу и сохранил ее нежные края такими острыми, как будто они были погружены не в камень, а в воду. Вот кусочек самородного серебра: вы можете согнуть его, но каждая частичка его отпечаталась в камне, в который оно проникло, как будто кварц этот мягок, как шерсть.

Лили. О добрый, добрый кварц! Но неужели он никогда не проникает ни во что?

Профессор. Так как этот вопрос задает мне маленькая ирландская девочка, то я могу, вероятно, не боясь насмешек, ответить ей, что он иногда проникает внутрь себя. Но я никогда не видел, чтобы кварц гнездился в чем-нибудь другом.

Изабелла. Извините, пожалуйста, вы что-то говорили об этом в последний раз с мисс Мэри. Я учила урок, но слышала, что вы упоминали о гнездах. Думая, что речь идет о птичьих гнездах, я не могла удержаться, чтобы не вслушаться в разговор, и помню, что вы говорили о «гнездах кварца в граните». Я запомнила это, потому что была очень разочарована!

Профессор. Да, мышка, вы запомнили совершенно верно. Но я не в состоянии говорить об этих гнездах ни сегодня, ни даже завтра. Замечу только, что нет противоречия между моими сегодняшними словами и тем, что я говорил тогда. Я докажу вам это на днях, а пока вы можете, надеюсь, поверить мне на слово?

Изабелла. Боюсь, что нет.

Профессор. Ну тогда взгляните на этот образец вежливости со стороны кварца. Он невелик размером, но чрезвычайно красив. Это благородный кварц, живущий с земным минералом, называемым эпидотом. Живут они в большой дружбе. Здесь вы видите, что сравнительно большой и сильный кристалл кварца и очень слабый и тонкий кристаллик эпидота стали расти, теснясь друг к другу до такой степени, что наконец сошлись совершенно. Расти вместе они не могут, потому что кристалл кварца в пять раз толще и больше, чем в двадцать раз более сильный эпидот. Но кварц тотчас же остановился, как раз в то время, когда он достигал конечной цели своей жизни и когда начал уже строить свою вершину! Он позволил бледным маленьким пленкам эпидота расти рядом с собой, задерживая рост своей собственной вершины, так что сам он уже больше не увеличивается.