Когда Англия вторглась в Советскую Россию - Эндрю Ротштейн

Послание Бальфура Камбону от 30 января показывает, что ссылка на немцев и турок представляла собой обычную формулу, употребляемую всегда, когда нужно было скрыть антибольшевистские цели интервенции. Австралийский пехотный офицер, полковник Эллис, вошедший в июле 1918 года в состав военной миссии, направленной в Мешхед вскоре после Редля, сообщил любопытный факт. Он писал много лет спустя, что к его прибытию военная миссия уже установила связь с «антибольшевистскими мятежниками, действовавшими против Советского правительства в Ташкенте, и отношения, развивавшиеся между ними, привели к тому, что британские и индийские войска оказались вовлеченными в военные действия против большевистских войск вдоль линии Среднеазиатской железной дороги»[61].

Рассчитывать, что кто-либо поверит в то, что инструкции, утвержденные Бальфуром 30 января и, очевидно, служившие руководством в деятельности Редля весной в Мешхеде, не имели отношения к военной миссии (под командованием генерала Маллесона), значило бы злоупотреблять сверх меры доверчивостью людей. По мнению генералов Данстервилля, Маллесона и полковника Эллиса, описавших в своих книгах интервенцию в Закавказье, именно военная миссия положила начало вторжению крупных британских вооруженных сил в Закавказье и в Закаспийский край, которые поддержали контрреволюционеров в этих районах. В докладе военному министерству от 27 июля 1918 года главнокомандующий войсками в Индии сообщил о деятельности в Баку одного из агентов миссии капитана Тиг-Джонса. Этот документ написан в характерном стиле тогдашних английских документов: «Бакинские большевики почти наверняка находятся на содержании наших врагов и будут препятствовать, насколько возможно, британской интервенции. Однако положение их ненадежно, и наши активные действия предрешат их судьбу»[62].

Туркестан. Что касается капитана (в дальнейшем подполковника) Этертона, то он сам описал позже, как был послан в Кашгар, дабы выполнить положения инструкции, составленной, очевидно, на основании решений военного совета от 18 января. Он изложил свою задачу в следующей форме: «Хотя оказание прямой военной поддержки просоюзническим элементам не предполагалось, важно было создать небольшую британскую военную организацию, от которой протянулись бы щупальца для получения информации и для использования всего того, что может оказаться полезным». Этертон был назначен британским генеральным консулом и политическим резидентом в Кашгаре, куда миссия (которая начала формироваться уже в апреле) прибыла 7 июля 1918 года. Из Кашгара два опытных офицера индийской армии, полковник Бейли и майор Блэккер, должны были направиться в Ташкент, оплот Советской власти в Средней Азии, «для обследования обстановки на месте и изучения вопросов, касающихся безопасности и благополучия Британской империи».

По прибытии в Ташкент полковник Бейли понял, что советские власти прекрасно осведомлены о цели его приезда. Ему был задан вопрос: «Как объяснить, что дружественная миссия прибывает из Кашгара в то время, как со стороны Персии и Ашхабада продвигаются британские войска и захватывают советские территории?» Действительно, трудно было согласовать эти две линии поведения. Макартни, предшественник Этертона в Кашгаре, прибегал к обычному объяснению — мол, присутствие англичан «диктуется стратегическими причинами, возникающими из-за войны с Германией».

Естественно, это не могло удовлетворить советских руководителей[63].

В период мятежей белоказаков в Западном Туркестане Бейли более года скрывался и поддерживал связь с агентами белых, действовавшими против большевиков. Он описал это позже в своей книге[64].

Полковник Этертон вскоре после прибытия в Кашгар установил «сердечные отношения» с бывшим царским генеральным консулом Успенским, отказавшимся сотрудничать с Советским правительством. Успенскому он «многим обязан своими успехами в борьбе против коварной болезни большевизма». В чем же состояла эта борьба? Об этом он дает общее представление в своей книге, когда описывает трудности, которые испытывали советские власти в Ташкенте, «столкнувшись лицом к лицу с англичанами в северо-восточной Персии и сильным сопротивлением со стороны мятежных банд в Семиречье и Фергане, с которыми я поддерживал связь». Чтобы установить, что это была за «связь», стоит вспомнить, что английские фунты стерлингов и оружие поставлялись антисоветским силам во всех пограничных районах. Об этом свидетельствуют и архивные материалы того времени. Когда Этертон, расследуя действия индийцев, занимавшихся контрабандной переправкой оружия через Кашгар в Афганистан, обнаружил нарушителя, то «задержанный индиец заявил, что оружие предназначалось только для продажи ферганским мятежникам, воевавшим против большевиков». Этертон ограничился тем, что отправил нарушителя назад в Индию, вместо того чтобы арестовать его[65].

Интервенция только на первый взгляд являлась результатом «чистой случайности». На самом деле она была организована по прямой инициативе союзников, которые действовали в полном соответствии с генеральным планом от 21 декабря. Серьезную угрозу для Советской республики представлял мятеж, или бунт, или восстание (можно назвать это как угодно) чехословацкого корпуса в мае 1918 года, состоявшего из военнопленных чехов и словаков, сражавшихся в рядах австро-венгерской армии. Он насчитывал более 60 тысяч человек, хорошо вооруженных и дисциплинированных. Составы с военнопленными растянулись вдоль главных железнодорожных путей из Южной России до Омска. В основных подразделениях на командных постах находились русские царские офицеры, назначенные еще до Октябрьской революции. Эти офицеры «все до одного были антикоммунистами. Некоторые из них поддерживали связь с подпольными русскими организациями» — попросту говоря, с контрреволюционерами[66]. Союзники с самого начала весьма заинтересовались чехословацким корпусом, хотя непосредственные контакты с ним наладить было сложнее, чем с белогвардейскими формированиями в пограничных районах бывшей Российской империи. Потребовалось время. Однако реакционное руководство чехословацкого корпуса быстро шло на сближение с союзниками.

Мятеж начался внезапно. На встрече военных представителей союзников в Яссах в конце ноября 1917 года Вацлаву Черженскому, представителю чехословацкого легиона в Румынии, был задан вопрос, в состоянии ли корпус выступить против большевиков и оккупировать Украину. Он ответил, что это возможно при условии, если союзники помогут и предоставят достаточное количество оружия. Позже президент Масарик, в сущности, подтвердил это. Он говорил, что на чехов было оказано давление, и они, вместо того чтобы ехать во Францию, поступили в России в распоряжение союзников. «Лондон предпочел видеть нас в Европейской России и в Сибири». Но и сам Масарик присоединил бы чехословацкий корпус «к любой достаточно сильной армии, чтобы вступить в борьбу с большевиками и немцами во имя демократии». Но только интервенция японцев, по его мнению, позволила бы это осуществить. Во всяком случае, писал он, «нереально оккупировать и удерживать огромную территорию Европейской России силами в 50 тыс. человек. Двигаясь в направлении Москвы, нам пришлось бы оккупировать Киев и большое число городов и сел и при этом оставлять повсюду гарнизоны, что превышало наши возможности»[67]. Почему он упоминает Киев, станет ясно позже.

По свидетельству бывшего легионера Курфюрста, передавшего 28 января 1927 года свои воспоминания в канцелярию президента Масарика, чешские руководители в ноябре 1917 года разрешили с согласия Масарика легионерам второго полка, расквартированного в Киеве, дезертировать на Дон, чтобы поступить на службу в контрреволюционные казачьи войска генерала Корнилова, формировавшиеся в то время. Чехам было разрешено образовать свою часть под командованием военного инженера Крала и включать в нее отдельных чехов-нелегионеров, прибывающих из различных районов России[68].

Тем временем военные власти союзников не оставили идею, изложенную представителю легиона в Яссах 7 декабря 1917 года — еще до меморандума Бальфура. Французский министр иностранных дел написал Эдуарду Бенешу, коллеге Масарика в руководстве Чехословацкого Национального совета, созданного в эмиграции. Он пригласил его и еще третьего члена Совета, Штефаника, войти в состав Комиссии для решения русского вопроса во французском министерстве иностранных дел под начальством генерала Жанена, бывшего представителя при русском верховном командовании в период царского режима. В задачи этой комиссии входила «разработка программы действий, а также изучение вопросов об использовании некоторых иностранных организаций в России»[69]. Нарочито расплывчатый язык письма вряд ли требует расшифровки, учитывая, что французы уже оказывали материальную помощь в формировании казачьей антисоветской армии в Новочеркасске на Дону, во главе которой стояли генералы Каледин и Корнилов.