Наследие из сейфа № 666 - Таня Белозерцева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вдруг… потяжелело у него под курточкой, а острый уголок больно ткнулся ему в живот. Плохо веря себе, Гарри нащупал предмет сквозь куртку — Книга! Книга пришла!!!
Пробежал мимо Вернона золотистый ретривер и с радостным лаем начал яростно вкапываться в слежавшийся снег в паре десятков метров от него ниже по склону горы… Разумеется, он нашел Мардж и всех остальных, безнадежно утерянных — спасатели малость промахнулись с фронтом поисков.
Позже, уже в гостинице, после того, как улеглись нервотрепки, Вернон, желая отблагодарить владельцев собаки, стал выспрашивать — чей ретривер? — но удивительный пёс как сквозь землю провалился: никто его не видел, никому он не принадлежал. Взгляд Вернона остановился на племяннике Гарри, тот смущенно и как-то виновато что-то прятал под курточкой, что-то большое и квадратное. Подойдя, он тихо спросил:
— Как зовут собаку, Гарри?
— Дар, — последовал тихий ответ мальчика. — Я торопился, мне некогда было придумывать имя Зверю Дарео…
Сказочное исцеление
Восемь лет — удивительная пора: ты ещё маленький, но более самостоятельный, чем в пять или шесть. В восемь лет мышление более четкое, и многие вещи ты понимаешь слету, не задумываясь, что означает то и как понимать это…
В восемь лет в твоей жизни появляется больше возможностей в домашнем быту. Можно взять нож и отрезать себе колбасы, и тётя при этом не трясется над тобой, как она это делала ещё в прошлом году, чтобы ты, не дай бог, палец не отчекрыжил. Можно достать сковородку и, раскалив её на плите, поджарить яйцо с беконом, и опять без тотального контроля со стороны. Всё-таки восемь лет — волшебная цифра, когда ты на целый год старше семи и на два долгих-предолгих года старше шести.
Именно в восемь лет пришло понимание себя, как отдельного человека, что вылилось в отрицание мамы. Мальчики вдруг начали стесняться Петуньи и перестали открыто купаться при ней, застенчиво прикрывая свои письки.
Собственно, сама Петунья была никак не готова к тому, что однажды ей дадут неожиданный отказ, когда она, ни о чем не подозревая, привычно вошла в ванную, чтобы помыть мальчикам головы и потереть спинки, а Дадли, пунцовый, как обваренный в кипятке краб, жалобно крикнул ей:
— Мама, выйди!..
В первый миг Петунья испугалась, но вышла, чтобы тут же прижаться ухом к двери и послушать, что происходит в ванной, старательно отгоняя все панические мысли. Как выяснилось, ничего страшного не произошло.
— Дадли, ты чего? — раздался недоуменный вопрос Гарри.
— Мы же мальчики! — нервно ответил Дадли. — А мальчикам недостойно находиться голыми перед женщиной.
— Какая женщина, Дадли? Тётя Петунья — твоя мама, — возразил Гарри.
— А тебе она тоже мама? — огрызнулся Дадли.
— Нет, — грустно согласился Гарри. И Дадли наставительно буркнул:
— Вот и будь мужчиной.
Петунья отлепилась от двери и, испытывая смешанные чувства досады и облегчения, ушла на кухню. Вот же… выросли засранцы! Границы определяют, дистанции между собой и матерью ставят.
Прошло полгода с того случая в Альпах, Гарри и Дадли вернулись с рождественских каникул резко повзрослевшими, слишком близко познакомившись со смертью. Из-под снега тогда вытащили не только живых людей, но и погибших. Несколько тел, завернутых в красные и черные мешки, были замечены мальчиками, когда лежали перед гостиницей на снегу, дожидаясь специальной машины. Те люди были убиты лавиной быстро и беспощадно, они приняли на себя её первый мощный удар, и она, сокрушительная и стремительная, просто переломала их, сминая и прессуя своей неподъемной тысячетонной снежной массой.
Их имена навеки застыли перед глазами Дадли и Гарри, написанные на скорбной стеле — на ней висели четыре фотографии: двое мужчин, женщина и юноша, все счастливые, улыбающиеся…
Горан Тополев из Болгарии, Сирил Гордон из Англии, Сирина и Геба Ханна из Иордании, сестра с братом, отметили в Альпах последнее Рождество. Их лица долго ещё будут вспоминаться Гарри, приходить к нему во сне. Веселые лица с фотографий на стене стелы-памятника. И пусть они не знакомы лично, их имена станут очень родными и значительными для маленького Гарри, прошедшего по краю смерти.
А дядя Вернон попросил позвать собаку. Ту самую, собаку из Книги… Зверь Дарео, призванный для спасения человеческой жизни, откликнулся снова и пришел, чтобы остаться в семье навсегда. Причем остался охотно, чувствуя, что люди пережили сильное потрясение и очень, очень нуждаются в нем. Он стал антидепрессантом, грелкой, семейным психологом и целителем, подушкой для объятий и вечной нянькой для мальчиков.
Про него было написано странно, туманно и непонятно. И невиданный-то он, и неслыханный, и главное, неописуемый. Гарри озадаченно хмыкнул, посмотрев на спящего перед ним на полу пса, чей бок он использовал в качестве подставки для Книги: угу, невиданный. Ретривер, красивый, улыбчивый, ласковый. Золотисто-желтый, крупный. Гарри перевел взгляд с собаки на пустую страничку с описанием Зверя Дарео. Непобедимый. Нельзя победить того, кто жертвует собой в угоду другим. Ещё одна непонятная странность… И спросить-то некого. Ну кто может знать ответы на все эти вопросы? Ведь составители Бестиария давно умерли.
Вздохнув, Гарри принялся вяло листать Книгу, кивая и улыбаясь животным и птицам, которые поворачивались или поднимали голову, чтобы взглянуть на него и поздороваться с ним, маленьким хозяином. Изредка мелькали человеческие лица, и Гарри поневоле задумался — ведь у них есть рот, и они могут с ним поговорить… Остановившись, он с сомнением оглядел Мантикору — девичья голова на львином туловище — прикинул, стоит ли её пригласить? Надпись под картинкой гласила:
«Мантикора данного вида совершенно мирная, если вам нужна Мантикора боевой породы, то ищите её среди ядовитых и хищных Мантикор. Они очень сильно отличаются внешне — не перепутаете. А данная Мантикора относится к виду Сфинксов, греческих