Пятицарствие Авесты - Сергей Ведерников

Элеазар был интересным собеседником и достаточно образованным человеком, что было само собой разумеющимся для выходца из семьи такого софиста, как Гавлонит. Марк же, интересовавшийся не только историей эллинского мира, но и древними философскими знаниями, использовал свой вынужденный обстоятельствами отдых в Мосаде, довольно много времени проводя в библиотеке дворца, достаточно необычной для евреев, где среди древних манускриптов, собранных по всему Присредиземноморью, и их переводов, были еврейские и сирийские труды по истории и философии, изложения авестийской философии, древне-персидского мировоззрения и труды по древней магии.

Однако известия из Иерусалима вынудили Марка вернуться в город, где произошли непредвиденные и неприятные события.

Когда солдаты римского гарнизона, укрывшиеся в замках города после отхода воинов Агриппы, сложили оружие, уверенные, что им сохранят жизни и беспрепятственно выпустят из города, Элеазар сын Анания, убийца Менахема, вероломно отдал приказ на их истребление, что и было сделано, несмотря на достигнутую ранее договорённость.

Это событие не могло вызвать ничего, кроме ненависти к евреям, не только у римлян, но и у соседей, также подвластных Риму; оно и на самих евреев не могло подействовать наилучшим образом, поэтому сикарий горько сожалел, что не воспротивился вербовке Элеазара в своё время.

Как всегда после дороги, Марк плескался в бассейне, воду из которого обычно использовали для поливки сада, добавляя в него свежую, но сейчас он был не только полон свежей водой, но и тщательно почищен, что делалось или по приказу хозяина, или лично Петром, никогда не допускавшим, чтобы вода в нём застоялась, а тем более зацвела.

— Я попросила Петра почистить бассейн, — услышал он за спиной голос Софии.

Она появилась из сада совершенно неслышно в лёгкой мужской тунике, с распущенными волосами, стройная и обворожительная настолько, что у Марка перехватило дыхание при взгляде на неё, поэтому он сказал, решив потом, что невпопад:

— Я считал само собой разумеющимся, что вы могли брать деньги у Петра для своих нужд, в том числе и на покупку одежды.

— Сейчас меня устраивает эта одежда, как и та, что на вас.

Марк смутился: он был голый и даже в воде это было видно — при этом, надо заметить, в подобной ситуации ему ещё не случалось бывать, поскольку прежде во время его купания рядом мог находиться только Пётр. Но к его смущению добавилось ещё и изумление, когда, подойдя к воде, она вдруг прыгнула в бассейн, придерживая подол туники, и левая рука её уже не была на перевязи, как раньше.

Стоя по грудь в воде, София огладила намокшую и вздувшуюся воздухом одежду, в итоге прильнувшую к её телу, и вид её умопомрачительного бюста окончательно ввёл растерявшегося Марка в оторопь. Женщина между тем с лёгкой улыбкой приблизилась к нему, покорно отдавшемуся её воле, положила руки на его плечи и, прижавшись, уверенно поцеловала в послушные губы. Переводя дыхание после долгого поцелуя и не обращая внимания на внутренний протест, Марк всё же должен был спросить её:

— Вы считаете, вам это нужно?

— Я знаю, что это нужно и вам, поскольку у вас нет ни Вереники, ни Роксаны, а…

— Да, вы мне очень нравитесь, но я не уверен, что нравлюсь вам, зная, что вы замужем.

— Я уже не замужем, потому что люблю вас, люблю уже давно, почти с того момента, как встретила.

Она снова обняла его, целуя и прижимаясь к нему; а Марк уже не мог да и не хотел сдерживать себя, полностью отдавшись приступу страсти, не стыдясь своей наготы, стремясь своим телом навстречу её телу, самозабвенно отвечая на её поцелуи и объятия, совершенно не думая о том, чем должна закончится эта ситуация, потеряв ощущение времени; но вдруг её тело напряглось, и она, застонав, безвольно повисла на его руках, потеряв сознание.

Похолодевший Марк понял, что в порыве страсти случайно задел её рану, отчего она упала в обморок, поэтому торопливо вышел из бассейна, положил Софию на лужайку рядом с водоёмом, кое-как прикрыл свою наготу и, снова взяв на руки, отнёс женщину в дом, где положил в постель, а оттеснённый служанками, вышел из помещения и подобающе оделся. Потом ему сообщили, что София пришла в себя, и Марк вошёл в её комнату, полный раскаяния, с просьбой прощения за причинённые страдания, но она, рыдающая, уткнулась лицом в изголовье постели с его приходом, ни слова не сказав в ответ. Удручённый случившимся он, кое как поужинав, улёгся спать и, уже заснув было, вдруг очнулся от лёгкого прикосновения к лицу.

Он сразу понял, что это ласка, поэтому доверчиво открыл глаза и увидел склонившуюся над ним Софию со светильником в руках; в её глазах не было ни упрёка, ни тени укора, но только та же ласка, что и в прикосновении, и радость, пронзительная радость, не виданная им до сих пор.

Он взял светильник из её рук, поставил куда-то, а затем привлёк женщину к себе и отдался этой радости всем своим существом — всей душой и всем телом.

Она больше не теряла сознание и позднее призналась, что впервые испытала экстаз там, в бассейне, при одном прикосновении Марка, тогда как никогда раньше не имела представления о подобном; несмотря на то что многое слышала от подруг, не испытывала его в супружеской жизни.

Только тогда Марк понял, что обморок, случившийся с ней в бассейне, был вызван не болью от травмированной раны, но необычностью ощущений Софии, впервые испытанных ею; а на вопрос, почему она плакала потом, она отвечала, что ей отчего-то было стыдно, но почему — она сама не знает.

Теперь же она отдавалась любви пылко, самозабвенно и с восторгом, плача иногда от переполнявших её чувств, а Марк, поражённый внезапно обрушившимся на него счастьем, отвечал такой нежностью и страстью, какой не испытывал очень давно, со времён свой молодости.

Он проснулся довольно поздно, тихонько встал с постели, где безмятежно спала София, уверенно раскинувшись в своей невероятной красоте, и поза её могла бы показаться бесстыдной, но не Марку, переполненному впечатлениями восхитительной ночи. Он тихонько прикрыл её покрывалом, оделся и вышел в сад, где искупался в бассейне, ощущая восстанавливающуюся бодрость во всём теле, поел приготовленный Петром завтрак, предупредив его о спящей в его комнате Софии, на что тот не подал ни малейшего знака удивления, и Марк был благодарен ему за это.

После трагедии, происшедшей с Менахемом и Авессаломом, сикарию было небезопасно появляться в городе; но то ли потому, что его опасались трогать, то ли потому, что на него не обращали внимания те, кому он был враждебен, Марк беспрепятственно встретился со своими наиболее верными сторонниками, группировавшимися около Элеазара сына Симона, его внучатого племянника, которому он сделал жёсткий выговор по поводу происшедшего. Тот оправдывался неожиданностью событий, расколом среди зилотов, давшем знать о себе ещё раньше, после взятия старого дворца, и многочисленностью сторонников Элеазара сына Анания, среди коих было много челяди именитых горожан; а в последнее время стало известно о большой роли в происшедшем первосвященника Анны, использовавшего и поддержавшего Элеазара в конфликте с сикариями Менахема.

В результате ряда консультаций с членами совета кананитов было решено упрочить положение зилотов в городе призывом своих сторонников, для чего были отправлены гонцы во все провинции страны, а для размещения тех, кто должен был прибывать, требовалось подготовить жильё. За этими заботами время прошло незаметно, несмотря на лихорадочное ожидание предстоящей встречи с любимой, и Марк вернулся домой уже к вечеру, где, радостная и нетерпеливая, встречала его София, доверчиво бросившаяся ему на шею.

— Скажи, что ты скучал по мне!

— Я правда очень соскучился! — отвечал Марк, наслаждаясь каждым мгновением наступившего времени счастья.

Утром на четвёртый день после его приезда из Мосады София сказала задумчиво собиравшемуся вставать Марку слова, нарушившие состояние радостного покоя в его душе.

— У меня темнеет в глазах, когда представляю тебя вместе с Вереникой, и я долго не могла напасть на тебя тогда, пока не распалила себя этим, но сейчас мне всё чаще приходит в голову мысль, что если б она не обратила на тебя внимания, я не была бы счастливой.

День выдался обычный, не предвещавший ничего особенного, сикарий занимался обустройством прибывших в город зилотов, когда среди всех этих забот к нему неожиданно подошла пожилая женщина, одетая просто, обыденно, и, спросив имя, протянула что-то со словами:

— Моя госпожа хочет, чтобы ты почувствовал то же, что почувствовала она после твоей измены, — с этими словами она, повернувшись, исчезла в толпе.

Марк внимательно разглядывал массивное кольцо, лежавшее на его ладони, — необычное, в форме кобры, дважды обернувшейся вокруг пальца, приподнявшей голову с раскрытой пастью с намерением укусить то, вокруг чего обвилась; глаза её в распущенном капюшоне сверкали двумя крошечными бриллиантами, а туловище, искусно раскрашенное снаружи, блестело внутри кольца золотым брюхом. Он горько усмехнулся: это кольцо было напоминанием о гримасе его судьбы по сравнению с тем, о чём напоминало кольцо, подаренное его деду царицей Мариаммой, но кроме того, оно было предупреждением, что эта история для него ещё не закончилась. Не зная, как с ним поступить, он всё же не выбросил его, решив, что так будет несправедливо, поскольку от того, что было в его жизни, с чем связано это кольцо, ему не дано избавиться, как бы он ни хотел. Рассуждая таким образом, он запрятал его подальше, а в это время к нему подошёл встревоженный Андрей, о чём-то говоривший до этого со знакомыми зилотами.