Визит Джалиты - Марк Азов

Коля слушал, подпирая спиной ящики, готовые в любой момент рухнуть.

- Я хотел бы, - сказал Дубцов, - чтобы меня и в дальнейшем принимали в приличных домах. Ну, на худой конец, оставить о себе добрую память у Марии Станиславовны. Это семья русского врача, Гуров, здесь всегда судили о человеке по одному, главному, признаку - как он относится к больным. А мы и так подмочили свои репутации. Мы вывозим или прячем продовольствие, а большевики снабжали санатории! Не спрашивая, между прочим, чьих тут лечат детей: офицерских или комиссарских.

- Вот ты и попался на большевистский крючок! - крикнул Гуров так громко, что Коля отшатнулся, и ящики вновь поехали на него. - Твоя милая интеллигентная Мария Станиславовна, с ее санаторием, первая ласточка большевистской пропаганды "Курорты трудящимся!". В Монако, на Ривьере, в Ницце нежатся миллионеры, а здесь - неимущие классы. Оценил ход? Советы уже национализировали другие лечебные местности России: Кавказские Минеральные Воды, башкирский кумыс. Теперь очередь за Крымом. Вот тут коммунисты и осуществят свои лозунги на зависть трудящимся всего мира: переселят во дворцы богачей обитателей хижин. На мраморных террасах ливадийских дач цесаревичей будут резвиться чумазые дети трущоб, и большевики залечат им язвы прошлого.

Гуров на самой громкой ноте оборвал свою речь.

- Продолжай, - сказал Дубцов.

- Ты знаешь, что я хочу сказать.

- Ты хочешь сказать, большевикам это удастся, если они прокормят свои курорты.

- Ну, разумеется, если смогут прокормить. Мы не для того вывозили и прятали продовольствие, чтобы кормить золотушных кухаркиных детей!

Дубцов повернулся и пошел к светлеющему прямоугольнику двери.

- Придется обойтись без меня. Я вам не помощник. У меня у самого в детстве были слабые легкие, и профессор Забродский взял меня в свою семью, чтобы выходить. Иначе не видать мне моря, как тебе меня.

Гуров сунул руку в карман.

- Здесь не место убирать свидетелей, Гуров, - сказал, не оборачиваясь, Дубцов. - Тут динамит. Достаточно одного выстрела, и мы взлетим на воздух вместе со складом и санаторием. Я понял, на что ты рассчитываешь, Гуров, сказал Дубцов. - Пока я здесь, Мария в ЧК не побежит.

- Сообразительный.

- Профессионал. Мне, как и тебе, понятно, Гуров, что заложить склады еще не все. Надо знать, что с ними дальше делать, кому передать. То есть надо дождаться представителя центра нашей организации, получить у него пароли, явки. Ведь у вас не один такой склад. Это понятно. И само собою разумеется, что человек с инструкциями центра придет не на склад, что было бы идиотизмом, то есть не в пансион, а в санаторий! И если ЧК его здесь засечет, представляю, какой это будет для них подарок!..

- Но ты ведь сам сказал: пока ты в санатории, Мария в ЧК не побежит.

Наступило молчание. У Коли уже не было сил поддерживать спиной ящики, но в такой тишине он боялся пошелохнуться...

- Ладно, - сказал Дубцов, - дождусь представителя вашего центра, а потом все равно уйду.

С тяжелым металлическим гудением закрылась за Дубцовым и Гуровым чугунная дверь подвала. Коля поправил ящики и бросился к вентиляционному люку. Наверху его ждал дядя Гриша:

- Что так долго?.. Я уж думал, ты задохся там.

"ТУТ БУДЕМ ЖИТЬ ТОЛЬКО МЫ"

На задворках санатория была вырыта когда-то сливная яма. Санитары сносили туда ведра с помоями, тазы с мыльной водой. Но санитаров давно уже не было, а Коля и Рая, по мнению Марии Станиславовны, были слабы для такой работы, и она это делала сама, пока не появился Гриша. Он возник так же неожиданно, как исчез. Вышел из зарослей засохших табаков, когда Мария тащилась с очередным ведром к сливной яме, взял ведро из ее рук и сказал.

- Я буду вашим хозяйством заниматься, пока на мое место какого-нибудь комиссара не пришлют.

И с этого момента Мария вновь почувствовала себя женщиной, вернее сказать, барышней. Ведра больше не оттягивали рук.

Но в этот же день, вечером, Мария увидела Раю с большим крапчатым тазом, полным мыльной воды. Помыв малышам ноги, Рая, согнувшись, тащила таз к черному ходу санаторного корпуса. Мария Станиславовна вырвала у нее таз из рук и сама направилась к сливной яме. Она шла вдоль ограды санатория и вдруг, быстро нагнувшись, поставила таз так, что мыльная вода выплеснулась на землю... Вдоль санаторной ограды к арке ворот пробирался Коля с узелком в руке. Мария Станиславовна узнала узелок: с этим узелком мальчика привели в санаторий. Она догнала его, схватила за рукав курточки:

- Объясни, почему ты собрался уходить! - Коля молчал. - На дворе ноябрь, Мария чуть не плакала, - осень! Дождь, ветер, холод... голод. И так по всей России! Куда ты пойдешь? - Коля старался не смотреть ей в глаза. - Зачем же я тебя лечила, если ты все равно пропадешь?

- Вы до всех добрая, - выдавил из себя Коля.

- А ты хотел, чтобы не до всех?! Чтобы я теперь лечила только тебя, Сергея, Андрюшу, но не Раю, не Витю?!

- Я вам ничего не скажу, мне дядя Гриша не велел.

- Значит, это дядя Гриша тебя наладил из санатория! - Мария решительно зашагала к хозяйственному двору, где, по ее предположению, должен был обретаться Гриша. - Ну я с ним поговорю!

- Не говорите дяде Грише. Он вовсе ни при чем. Он, наоборот, сказал: "Не наше дело, кого здесь прячет Мария Станиславовна. Мы с тобой не доносчики". Так он сказал.

- Ах, вот оно в чем дело! Ты хочешь донести на Вильяма Владимировича.

Мария увидела, как сузились у Коли зрачки.

- А хоть бы и так! - сказал он зло. - Они только на то и рассчитывают, что все молчат. Я слышал, как этот ваш Вильям Владимирович сказал ротмистру Гурову: "Пока я здесь, Мария в ЧК не побежит".

- Естественно. Мне же не четырнадцать лет, как тебе. Уж я-то могу понять, что донести - это все равно, что убить человека, которого я знаю с детства. Что бы ты сказал, если бы при белых я донесла на тебя? Я же спрятала твою историю болезни от Гурова. А Вильям Владимирович в твоем возрасте тоже лечился в нашем санатории. Донести на него - все равно что расстрелять своей рукой. Ведь его обязательно расстреляют.

- А что вас самих расстреляют, если найдут у вас офицера, вы подумали? Коля смотрел на нее уже не со злостью, а с жалостью. - А говорите, вам не четырнадцать лет.

- Я не могу убить человека, даже если он целится в меня, - сказала Мария Станиславовна.

- Потому и не можете, что жизни не знаете. - Коля давно подозревал, что докторша никакая не взрослая, а просто большая девочка вроде Раи. - Он же не только целится, он убьет! У меня батька был никакой не большевик, а просто паровозный машинист с депо Симферополя. Но белые не стали разбираться, большевик не большевик. Локомотив неисправный - на семафоре повесили.

Марии стало как-то вдруг одиноко и холодно.

- Боже... как ты продрог! - Она стала согревать руки мальчика в своих ладонях. Руки были жесткие, в цыпках: он все делал в санатории и за дворника, и за уборщицу. - Постарайся понять: если одна собака взбесилась, ты же не станешь убивать всех собак. Вильям Владимирович - морской офицер. Он попросту не мог быть там, в Симферополе, он воевал в море.

- Воевал?! - у Коли, как всегда, когда он особенно был взволнован, лицо покрылось красными пятнами. - Ваш Вильям Владимирович палач из контрразведки!

- Он служит в контрразведке?

Ей никогда это не приходило в голову. Никак не могло прийти. Виля и контрразведка?! Мальчишка просто слышал звон...

- Пусть вам дядя Гриша расскажет, как они с Гуровым его на рифах топили выдавай товарищей или сиди жди, пока окоченеешь от холода.

- Ложь! - Марии казалось, что она кричит. На самом деле кричала она шепотом. - Между Дубцовым и Гуровым не может быть ничего общего!

- Только склад, - сказал Коля и осекся...

- Какой склад?

- Никакого склада.

- Нет уж, говори до конца. Если ты обвиняешь человека, так уж не будь голословным, изволь свои обвинения доказать!

- Мне дядя Гриша не велел говорить про склад.

- Но ты же уже сказал.

- А вы дяде Грише не скажете?

- Я с детства приучена хранить секреты.

- У них склад в винных погребах. Меня дядя Гриша туда просунул через трубу. Ту, что для воздуха. Чего там только нет: сахар, мука, сыр, масло, галеты, консервы, шоколад. Вот такие плитки! - Коля развел руки, как рыбак, демонстрирующий длину пойманной щуки. - От одного запаха можно в слюнях потонуть. И все они прячут, чтоб заморить голодом большевистские санатории.

- Бред!

- Я это слышал от них, как от вас. Он еще вас ласточкой назвал.

- При Гурове?

- Вы думаете - Вильям Владимирович? Гуров вас ласточкой назвал. Твоя Мария, - говорит, - первая ласточка большевистских курортов. Только пусть большевики теперь спробуют прокормить ее чумазых кухаркиных детей. Это он про меня! - Коля прижал к груди свой узелок. - Так что, прощайте, Мария Станиславовна, никому я на вас с вашим Вильям Владимировичем доносить не собирался. Но жить с ним в одном доме не хочу!

Мария вырвала из его рук узелок: