Девочка из Ленинграда - Саадул Кануков

Рая вошла на кухню. Бабушка пекла лепешки. Фролов сидел у зашторенного окна.

— Доброе утро, Александр Алексеевич!

— Здравствуй, Рая, здравствуй! Как поспалось?

— Спасибо, хорошо. Александр Алексеевич! Вы хотите от нас уходить? — спросила она. — Не надо. В подвале вас никто не найдет. Мы хорошо укроем лаз.

Комиссар взглянул на девочку — она смотрела на него почти умоляюще — и сказал:

— Ладно, Рая, посмотрим.

Бабушка испекла первую лепешку и прямо со сковородки подала ее комиссару. Тот взял, постудил, перекладывая из руки в руку, отломил кусочек.

— Чудесно! Понимаете, я впервые пробую… Кукурузную кашу в детстве, в двадцатых годах, есть приходилось: мама варила ее на молоке. А вот лепешки ем впервые. Очень вкусные!

— На здоровье, на здоровье! — сказала бабушка, довольная, что угодила гостю.

После завтрака Фролов сказал:

— Ну что ж, мне, пожалуй, пора и на свое место… Рая, у вас не найдется какой-нибудь бумаги? Карандаш у меня есть, а вот бумаги ни листочка. А мне надо поработать.

— Бумаги нет, Александр Алексеевич. Но у нас на чердаке валяются старые журналы — «Огонек», «Работница»… В них можно выбрать свободное местечко: на полях, около рисунков. Я как-то писала.

— Отличная идея! — подхватил комиссар. — Давайте-ка мне их. Кстати и почитаю. Времени у меня сейчас предостаточно. Керосину для коптилочки у вас найдется?

— Есть, есть! — поспешила ответить бабушка.

Подвал был сухой. Вдоль передней стены — завалинка. Она может послужить отличным столиком. Сам сядет на землю, подостлав соломы, а на завалинку — коптилку, и работай! От удовольствия он даже потер руки.

— Устроимся наилучшим образом… почти с комфортом. Робинзон от зависти бы лопнул! Не правда ли?

Рая радовалась этой веселости Александра Алексеевича. В такие минуты она, кажется, забывала, что в городе находится враг, который с минуты на минуту может нагрянуть в дом.

В госпиталь неожиданно заявился немецкий полковник с двумя ординарцами. Они бесцеремонно ходили из палаты в палату, брезгливо смотрели на раненых.

— Русс швайн!.. Открыть окна! — зажимая нос надушенным платком, приказал полковник в одной из палат.

— Господин полковник! — вступился начальник госпиталя. — Тут лежат тяжело раненные… Могут простудиться…

— Молчать! — рявкнул полковник.

Дагалина, сопровождавшая начальника госпиталя, открыла окна.

Обойдя все палаты, полковник направился к выходу, давая какие-то распоряжения ординарцам.

Проводив немцев, начальник госпиталя взял Дагалину под локоть и поспешно провел в свой кабинет.

— Сестра, надо спасать раненых… За точный перевод не ручаюсь: не силен в немецком. Но, кажется, они хотят ликвидировать госпиталь. Занять не то под казарму, не то под что-то другое. Возможно, устроят госпиталь для своих солдат. А наших уничтожат. Надо немедленно принимать меры.

— Хорошо. Я сейчас иду в город и свяжусь с нужными людьми.

Дагалина, не снимая халата, надела пальто и торопливо вышла…

Командир подпольной группы Баксан встретил ее тревожным взглядом. Дагалина рассказала ему о замысле врагов.

— Надо сейчас же известить всех наших товарищей, — сказал Баксан. — И сегодня же ночью увести раненых из госпиталя.

Всю ночь к госпиталю подходили какие-то люди — поодиночке, по двое, по трое. Входили во двор, а им навстречу в сопровождении нянь, сестер и самого начальника госпиталя выходили раненые.

Пришли и Рая с Фатимат.

Дагалина вывела им молодого солдата на костылях и мальчика. Это были сержант Вася Ястребков и Хабас из палаты комиссара. И того и другого девочки хорошо знали, и они встретились как добрые знакомые.

— А, Раечка! Фатимат! Гутен абенд! — весело и громко приветствовал их никогда не унывающий сержант.

— Тихо, Ястребков! — предупредила его Дагалина.

— Здравствуйте, — застенчиво поздоровался с девочками Хабас.

Оба они — и Ястребков и Хабас — давно бы могли быть в полной безопасности, за Главным Кавказским хребтом. Когда над городом нависла угроза, было решено эвакуировать в глубокий тыл тяжело раненных и подростков. Должны были поехать и Хабас с Ястребковым. Один — потому что мал, другой — потому что ранен в ногу. Но оба они наотрез отказались.

— Я останусь с вами, Александр Алексеевич, — сказал Ястребков комиссару Фролову.

А о Хабасе и говорить нечего: он привязался к комиссару, как к родному отцу, и не было силы, которая могла бы разлучить его с политруком. Об этом хорошо знала Дагалина, и теперь она направляла Хабаса, а с ним и Ястребкова к Рае, где укрывался Фролов.

Они благополучно добрались до дома. На крыльце их встретила Арина Павловна, а в доме — сам комиссар.

Вася Ястребков взял под козырек.

— Здравия желаю, товарищ старший политрук! — гаркнул он и тут же, спохватившись, зажал рукою рот, как делают это дети.

А Хабас кинулся к комиссару, обнял его.

— Здравствуй, дорогой, здравствуй, — говорил Фролов, гладя мальчика по голове. — Вот мы и снова вместе. Как себя чувствуешь?

— Хорошо. Александр Алексеевич, а мы переберемся к нашим? — спросил мальчик, заглядывая в глаза комиссару.

— Обязательно! Вот немного подремонтируемся — и за линию фронта! Большое спасибо вам, сестрички! — сказал комиссар девочкам. — Ну что ж, друзья, спустимся в паши апартаменты.

Раненые спустились в подвал, девочки закрыли лаз крышкой, застлали половиком.

Фатимат осталась ночевать у Раи. Девочки долго шептались в постели. Оказывается, селение Хабаса, где он жил с бабушкой, находится не очень далеко от Нальчика. Когда туда пришли немцы, Хабас решил бежать к нашим. Но натолкнулся на немецкий пост и был ранен. На другой день его подобрали наши разведчики и доставили мальчика в штаб, а оттуда в госпиталь.

— Смелый мальчишка, — сказала Фатимат. — Да?

— Ага, — согласилась Рая.

Прощай, Вася-Василек!

Рая шла к Дагалине за бинтами и лекарствами для своих подопечных…

После того как госпиталь закрыли, Дагалину вызвали в немецкую комендатуру и предложили должность уборщицы. А по совместительству — медицинской сестры.

В городе начались облавы. При допросе задержанных пытали и били. Дагалина должна была присутствовать на допросе. А в свободное время — убирать помещение.

Вчера Дагалина сообщила, что ей удалось вынести из комендатуры бинтов и лекарства и что Рая может завтра прийти за ними к ней домой.

Рая уже подходила к дому Калашоковых, когда услышала отрывистую, лающую речь. Фрицы! Девочка шарахнулась за угол, прижалась к забору. Мимо прошли три вооруженных немца. Рая почти бегом влетела во двор и постучала в дверь. Открыла Фатимат.

— Быстро проходи! — шепнула она.

Когда Рая вошла в дом, она увидела, что все в нем было перевернуто, разбросано.

— Гестаповцы были, — пояснила Фатимат, — Мама сказала — ищут русских комиссаров, которые лежали в госпитале. И начальника госпиталя — тоже. Она просила получше спрятать все это. — Фатимат кивнула на бинты и лекарства. — Я придумала: возьмем с собой Ниночку, будто идем гулять с девочкой. Никому в голову не придет, что мы несем под одеялом бинты и лекарства.

Рая кивнула.

Через несколько минут девочки вышли из дома.

Ниночка была довольно тяжелая, и подруги несли ее попеременно. Завидев полицая или патрулей, они начинали громко разговаривать с малышкой, напевать песенку.

И все же один из полицаев остановил их. Похлопал по карманам, протянул руку к одеялу девочки.

— Убери свою грязную лапу! — вскричала Фатимат. — Это моя сестренка. Наша мама работает в комендатуре. Она пожалуется господину Бернеру, и ты получишь хорошую взбучку!

Полицай захлопал глазами, пробормотал:

— Но, но, проходи, недотрога!

Девочки благополучно добрались до дома, а уже через несколько минут комиссар Фролов, сержант Ястребков и Хабас с помощью Раи перевязывали раны.

Рая мучительно думала: сказать Фролову, что гестаповцы ищут комиссаров, лежавших в госпитале, или не надо? Если скажешь, все равно Александр Алексеевич не сможет сейчас никуда перебраться. Лишь расстроишь человека. И Ястребков с Хабасом будут переживать. Лучше она хорошенько замаскирует лаз. Ведь были у них солдаты, а подвал не заметили. Да, так она и сделает… А где теперь начальник госпиталя? Дагалина говорила, что он решил с группой легко раненных пробираться через фронт, к нашим. Удалось ли?

Покончив с перевязкой, Рая вылезла из подвала, заставила лаз ящиками. Посмотрела. Поднялась на чердак, набрала там разного хлама и бросила в ящики. Теперь, кажется, хорошо…

…Она готовила обед, когда калитка с грохотом распахнулась, и в нее ввалились фашисты. Один остался во дворе, держа наготове автомат, два других вошли в дом.