Плата за страх - Петр Акимов

Она вывернулась и с размаху приложила Пишуева по лицу. Да так, что он отлетел к соседнему столу. Тут же, чтобы отрезвить его окончательно, она вскочила, выхватила из письменного прибора ножницы и недвусмысленно выставила их перед собой:

— Оставьте меня в покое!

— Вот ты ка-а-ак! — Лицо Пишуева покрылось красными пятнами. Он выпрямился, заправил вырвавшуюся из брюк рубашку и криво ухмыльнулся. — Тогда за каким… ты сюда приперлась? Думала, не узнаю, чем промышляешь? Не прошел номер, шлюха! Даю тебе минуту. Не придешь с извинениями — велю охраннику тебя выкинуть. — Он размашисто вышел в коридор и протопал к своему кабинету.

Панкратова, в запале не обратив внимания на его «думала, не узнаю», решила, что ни за что тут не останется. Она покидала в сумку канцелярские мелочи и коврик для «мышки», которые принесла из дому. Но, протянув руку, чтобы выключить компьютер, поняла: этот мерзавец ее надул, заставив две недели пахать задаром.

Ей хватило пятнадцати секунд, чтобы перегнать все сделанное ею на дискету, оставив на компьютере только те обрывки из отрывков, которые были там до нее. Она еще и дефрагментацию диска включила, чтобы стертое ею нельзя было восстановить.

И только после этого ушла.

Неизвестно, куда повернули бы ее дела дальше, но опять выручила Надежда Кузнецова. Она пришла, когда Панкратова, не в силах никого видеть, просидела два дня дома безвылазно. Собирала силы для новых поисков. Слыша о столкновениях с похотливыми работодателями от других, Тамара полагала, что пострадавшие преувеличивают. Или сами виноваты, что дали повод. Когда же она на себе испытала всю унизительность подобной ситуации, ее охватило уныние. Подтверждались не раз слышанные ею сентенции о том, что в наше время приличную работу или хороший заработок можно заслужить только через постель.

Кузнецова, выслушав рассказ о случившемся в редакции «Мира быта», посочувствовала, но за уныние попеняла:

— Просто ты засиделась в «Снабсбыте» и некоторых нюансов не просекаешь. Капитализм у нас дикий. Ничего не поделаешь, мы с тобой живем в мужском мире. Они в нем и начальники, и винтики. И почему нам должно быть проще и легче, чем им?

— Так что теперь, можно лапать любого, кто подвернется?

— Не «можно», а — «хочется». Их природа такими сделала. А нас она зато научила этой их тягой пользоваться. В мирных целях. Что, тебя бы убыло, если б ты его отшила помягче? Мол, месячные. Мол, у тебя любовник — ревнивый боксер. Вот-вот за тобой зайдет! Ты хоть деньги за свою работу получила?

— Противно. Эта вонь у него изо рта, руки мерзкие — бр-р. Почему мы должны все терпеть? В Америке вон только посмотрит такой козел косо — сразу в суд и штраф. Я работу ищу, понимаешь? Работу. А если он хочет, чтобы его ублажали, — пусть «МК» читает. Таких объявлений бессчетно. Или ему платить неохота?

— Красиво излагаешь, — вздохнула Кузнецова. — Но слишком категорично. Когда слабенько трогал, ты помалкивала. А чуть прижал — почти зарезала. По его, возможно, ты ему повод дала.

Услышав из уст подруги свое же былое мнение, Тамара обомлела, а Кузнецова требовательно заглянула ей в глаза:

— Дай слово, что не обидишься.

— А что?

— Нет, ты дай, тогда скажу.

— Ну даю.

— Понимаешь, ты тетка-то аппетитная. А сейчас от тебя такой неутоленностью веет… Ведь и мужики — люди. Они чувствуют. И реагируют. Откуда ему знать, что ты не ему персонально излучаешь? Да и как, по-твоему, им определять свои шансы? Только попытками. Не хочешь, чтобы приставали, одевайся, чтобы никому бы такое и в голову не пришло.

— Но он же меня за отказ с работы выгнал!

— Нарвалась, не повезло. Очень он тебя обидел?

— А ты думаешь!

— Хочешь, когда Олег вернется, я попрошу с ним разобраться?

— А чего с ним разбираться?

— Да морду, морду ему набить!

— Нет, не надо. Зачем?

— Вот, значит, не так уж и обидел. Ладно, есть у меня для тебя вариант. Место как раз по тебе. Чего молчишь?

— Спасибо…

— Что-то не слышу энтузиазма?

— Откуда он у меня? Деньги-то там хоть платят? — с невольной сварливостью спросила Панкратова, которой почему-то было неудобно спросить у Надежды: начальник там, куда она сватает, мужчина или женщина? А Кузнецова вгляделась в нее своим прямым, читающим взглядом и угадала:

— Эх, подруга! Не работала ты под бабским руководством. Это, доложу тебе, такая мутота, что любой мужик ангелом покажется.

— Прости, Надюша, это я так. Спасибо тебе большое. А какая работа?

— Временная. Нужно обобщить какое-то социологическое исследование. Анкеты там, таблицы. Дадут тебе персональный кусок работы. Оплата аккордная. Хочешь — неделю, хочешь — два месяца ковыряйся. Устраивает?

— Еще бы.

— Только просьба. Когда пойдешь устраиваться, красу свою приглуши немного. Пожалуйста. Знаешь, почему мусульманки носят накидки? «Чтобы не вводить правоверных в искушение». Резонно? Если мужик не нужен, не фиг выставлять прелести.

— Да когда я их выставляла, ты что? — больше удивилась, чем обиделась, Тамара.

— Не спорь, а просто сделай, как прошу, ладно?

Место ей Надежда подыскала и в самом деле классное. Политологическая фирма на базе МГУ ухватила грант — финансирование проекта — у иностранного спонсора. Сроки их поджимали, и они спешно нуждались во временных сотрудниках. Старались загрузить свои компьютеры в две смены. Панкратова соглашалась работать не только во вторую, но и в третью смену. С Зайкой бывало непросто, но зато ее можно было оставить одну в любое время и на любой разумный срок.

У политологов Панкратовой понравилось. Люди спокойные, интеллигентные. Качеством ее работы они были довольны. Ее непосредственный шеф, Игорь Тимофеевич Дерюгин, лысый веселый крепыш, даже намекнул, что, если так пойдет и дальше, возможно, они захотят наладить с Панкратовой долговременные отношения.

Однако уже на шестой день, когда она пришла в офис, повеяло бедой. Операторша, которую Тамара должна была сменить, посмотрела на нее с опаской и сказала, что ее ждет начальник. Чуя недоброе, Панкратова поднялась на другой этаж и отыскала Игоря Тимофеевича. Он с прибаутками помогал там дамам наладить ксерокс. Но, увидев Тамару Владиславовну, нахмурился. Вытер бумагой испачканные графитовым порошком руки, отвел Панкратову в пустой кабинет и, не мямля, сказал прямо:

— Ситуация у нас изменилась. Финансовые трудности. Придется наш договор расторгнуть. Я посмотрел: вы успели сделать около семнадцати процентов работы. Согласны?

Панкратова только и смогла, что пожать плечами:

— Наверное… Я еще не считала.

— Ладно, если вы проверите и окажется, что я ошибся, то я готов вернуться к этому разговору. Вот. — Он показал ей конверт, но когда она протянула руку, чуть отстранился: — Простите. Пропуск?

Она, чувствуя себя как застигнутая на месте преступления, суетливо порылась в сумочке и отдала пропуск. По привычке оправдала его недоверие: правила не считаются с самолюбием. И все-таки опять вернулось тягостное ощущение виноватости. Неизвестно в чем. Игорь Тимофеевич хмуро и молча проводил ее через вахту. Возле самого выхода суховато произнес:

— Спасибо за помощь. Оператор вы и в самом деле прекрасный.

Стоя между заиндевевшими стеклами вестибюля, она не меньше минуты изумленно смотрела вслед уже исчезнувшему за поворотом ученому. Что значит — «и в самом деле»?

Весь вечер она названивала Кузнецовой, но отвечал ей только веселый и словно бы слегка подвыпивший голос Олега, записанный на автоответчик. Видимо, таким образом Надежда утоляла тоску по отсутствующему Комарову. Отзвонила она Панкратовой в первом часу ночи. Стесняясь своей паники, но не в силах оставаться с очередной бедой один на один, Тамара сообщила ей новости.

— Какие, к дьяволу, финансовые трудности?! — зьярилась Надя. — Я от них только что взнос в двенадцать тысяч баксов получила. Чего они крутят?!

— Может, он их и подкосил, — вздохнула Тамара Владиславовна, невольно порадовавшись, что подруга не считает ее виноватой.

— Я разберусь, — грозно пообещала Кузнецова. — Не смей кукситься: несчастья унылых любят. Все будет тип-топ.

Поддержка подруги приободрила, и Тамара Владиславовна уснула почти успокоенной. Но когда Надежда позвонила ей на следующий вечер, голос у нее был враждебный.

Нелюбезным тоном не по годам жизнерадостная Кузнецова говорила чрезвычайно редко. И когда она чуть ли не впервые за все время их знакомства продемонстрировала Тамаре нехватку оптимизма, та была этим не на шутку напугана. Весь остаток дня не находила себе места. Раскровенила руку шурупом. Ударилась коленкой о табуретку так, что кровь потекла. Совершенно несправедливо накричала на Зайку, а потом столь же непомерно заласкивала двенадцатилетнюю дочь.