Песнь надежды - Гейл Линк

– Что ты говоришь, – ответил Рейф. – Как можно в этом сомневаться!

– Я, действительно, вела себя глупо, – призналась Джилли. – Пожалуйста, Рейф, отпусти меня. Ты делаешь мне больно.

Тот, тяжело вздохнув, отпустил девушку, которая сразу же вышла, не сказав ни слова. Рейф слышал, как открылась и закрылась дверь конюшни, но продолжал стоять на том же месте. Ей никогда не понять – да он и не собирается объяснять – какую бурю чувств вызвала в нем ее сумасшедшая езда; увидев, как Джилли берет последнее препятствие, он молил Бога, чтобы все закончилось благополучно. Ничего вокруг в это время, казалось, не существовало. Потом, когда опасность миновала, он пришел в ярость.

Именно злость и страх за девушку побудили Рейфа отчитать ее, как маленькую, по возвращении в Брайбери. Была еще одна причина – боязнь, что страстное желание взять Джилли на руки и отнести в одно из стойл, возьмет верх над разумом. Разжав кулаки, Рейф вышел из конюшни на улицу, где уже начинало темнеть.

Слегка успокоившись, Джилли постучала в дверь комнаты Джорджи. Подруга пребывала все в том же скверном настроении.

– Мы приглашены на чай, – объявила Джилли, входя в комнату. Она обратила внимание, что тяжелые портьеры на окнах опущены, а комната освещена лишь одной маленькой лампой.

– Ты себя плохо чувствуешь? Джорджи выглядела необычайно бледной.

– Ничего страшного, у меня разболелась голова, – успокоила та, скрывая истинную причину плохого самочувствия. Ее мучила не только головная боль, ныла душа при одном воспоминании о поцелуе Джейсона, причинившего девушке столько страданий. Случившееся ни на шутку ее встревожило: мужчины, как любовники, ее не интересовали. Скорее всего, в ней не было заложено того, что притягивает мужчин и женщин друг к другу. Осознать такое было невероятно сложно, ибо это означало, что ей никогда не суждено стать матерью, как бы сильно не хотелось этого. Еще более отвратительной была мысль отдаться мужчине только ради продления рода.

Внимательно всмотревшись в лицо подруги, Джилли вежливо предложила:

– Хочешь, я передам хозяйке твои извинения?

– Нет, – решительно ответила Джорджи. – Не собираюсь раскисать, – добавила она, заставив себя улыбнуться. – С удовольствием выпила бы чашечку хорошего чая и чего-нибудь поела. Очевидно, я сильно проголодалась.

– В таком случае, принимаем приглашение леди Алленвуд? Может быть, после этого ты расскажешь, что случилось.

Джорджи похолодела.

– Что ты имеешь в виду?

Джилли послышались печальные нотки в голосе подруги.

– То, что ты куда-то исчезла во время прогулки. Вернувшись с утесов, мы встретили остальных, но тебя среди них не было. Ты поехала в другую сторону?

Художница немного успокоилась.

– Я не могла скакать во весь опор, как твой американец. Он превосходный всадник, и вы так стремительно умчались, что оставили остальных в клубах пыли.

– И это все? – спросила Джилли, слегка нахмурившись.

– Я отстала. В подкову лошади попал камень.

– Думаю, и это не все. Расскажешь остальное? – спросила Джилли, с участием вглядываясь в глаза подруги.

Джорджи ответила довольно уклончиво.

– Расскажу, расскажу. – Она взяла Джилли за руку. – А теперь, пойдем пить чай.

В гостиной витал аппетитный запах имбирных пирожных в форме звездочек, покрытых густым слоем сахарной глазури. Формочки для изготовления пирожных, которые мать Марины называла по-русски пряниками, достались ей, как старшей дочери, по наследству от прапрабабушки. Они напоминали хозяйке дома о России, матери и о поездках в Санкт-Петербург, в поместье бабушки.

В гостиной леди Алленвуд находилась целая коллекция берестяных коробочек самых разных размеров. Замысловатые узоры этих исконно русских сувениров выдавали руку настоящего мастера. На стенах висело несколько икон, включая довольно редкие и ценные из Новгорода, относящиеся еще к четырнадцатому веку и являющиеся фамильными ценностями семейства Алленвуд.

Две берестяные коробочки Марина положила рядом со своим креслом, на китайском бледно-голубом ковре, как нельзя лучше сочетавшемся с ее голубоватым шелковым платьем.

Марина расценивала как подарок судьбы, что побывала с сестрой в Кэвендиш Гэлери. Там она и влюбилась в полотна и карандашные наброски Джорджины Дейсер. Восхищение Марины талантом художницы не имело границ, и она решила сделать для Джорджи нечто большее: в Англии художник не мог сделать настоящую карьеру. Только на континенте, с помощью влиятельного и состоятельного покровителя, Джорджину Дейсер могло ожидать блестящее будущее.

Марина до сих пор не могла забыть картину, которая произвела на нее самое сильное впечатление – «Магдалина». Если бы картину написал мужчина, Марина ни на минуту не усомнилась бы, что художник без ума от позировавшей девушки, с такой любовью она изображена на этом полотне. Познакомившись с обеими девушками, леди Алленвуд убедилась, что Джиллиан Бьюкенен и в самом деле ослепительно красива, с лицом и фигурой богини, удивительно чистая и невинная.

Но вот художница заинтриговала хозяйку дома. В глазах Джорджины читалась боль, и Марина предполагала, что ее причиной является молодой американец, к которому леди Джиллиан была явно неравнодушна.

Тихий стук в дверь прервал ее размышления. Пришло время исполнять обязанности хозяйки дома.

– Как мило, что вы пришли! – воскликнула Марина, впуская двух молодых девушек в гостиную. – Пожалуйста, присаживайтесь, я налью чаю.

Джилли и Джорджи присели на мягкий диванчик, обитый синим бархатом, и с восхищением огляделись по сторонам.

– У вас отличный вкус, – одобрительно заметила Джилли. Джорджи согласилась с подругой. – Такое необычайное сочетание фактуры и цвета.

Девушка встала, чтобы получше рассмотреть иконы, занимающие в комнате почетное место. Всматриваясь в позолоченные рамки и лица святых, она благоговейно прошептала:

– Как великолепно!

– Спасибо, – тепло сказала хозяйка. – Эти иконы достались мне в наследство от матери.

– А это кто? – спросила Джорджи, указывая на фотографию, стоящую на большом письменном столе орехового дерева.

Джилли повернула голову, чтобы увидеть то, о чем говорила подруга – фотографию красивого, улыбающегося молодого человека в богатой серебряной рамке. Определенно, это был какой-то родственник хозяйки дома. Даже с того места, где сидела Джилли, угадывалось их сходство.

– Это мой сын Алексей, – с материнской нежностью ответила леди Алленвуд. Джорджи снова уселась на диванчик рядом с Джиллиан.

– Такого мужчину нельзя не заметить, – честно призналась она. Душа художника всегда и во всем позволяла ей видеть прекрасное.