Виток истории - Игорь Маркович Росоховатский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По манере говорить и держаться в нем сразу угадывается актер.
Торецкий замечает любопытные взгляды прохожих, берет его под руку, увлекает с собой:
— Умерь свой баритон. Ты же не на сцене. Все мои роли давно сыграны. Остались только афиши.
— Нет, ты ответь, о друг юности бурной, что стряслось? Ты похож на провинциального счетовода, а не на знаменитого Торецкого. Дьявол тебя побери, ты ведешь себя так, как будто выбыл из игры…
Видя, что его слова производят не ту реакцию, какой он добивается, мужчина резко меняет тон. Теперь он и в самом деле обеспокоен:
— Ты можешь сказать, что случилось, Антон? Заболел?
— И это тоже.
— Почему тоже?
— Дело не только в этом.
— В чем же еще?
Торецкий размышляет: сказать ли? Но, видимо, ему очень хочется поговорить начистоту.
— Вот ты сказал: «Выбыл из игры». Удивительно точно. Человек играет всю жизнь не только в том случае, если он актер. Каждый выбирает себе какую-нибудь роль, воображает себя таким, каким бы ему хотелось быть. Может, в детстве полюбил книжного героя или позавидовал «королю улицы», или слишком крепко запомнил рыцаря из сказки. У каждого — своя роль, своя игра. Но случается, что человек перестает играть и становится самим собой. И тогда не только другие, но и сам он не узнает себя. Вот иду я сейчас по улице, встречаю знакомых, поклонников. И хоть бы кто из них узнал меня. А почему? Помнишь, как я раньше по улице ходил? Не ходил — шествовал. Всегда с непокрытой головой, ветер волосы перебирает.
Торецкий отдается воспоминанию о недавних днях. Он выпрямляется улыбаясь, снимает шапку, встряхивает волосами. Перед нами совсем другой человек — мужественный, закаленный, рыцарь без страха и упрека, герой пьес и фильмов. Пройдя мимо такого на улице, невольно обернешься.
— А думаешь, одна лишь приятность в такой роли? В мороз, например. Когда хочется шапку нахлобучить, уши согреть. А нельзя. Терпи, казак, играй перед другими и перед самим собой. Добровольно и бескорыстно. — Мотает головой. — Надоело!
Усталым жестом напяливает шапку, втягивает голову в плечи и превращается в сухонького, невзрачного человечка, одного из пешеходов большого города. И голос у него усталый.
— Теперь в последние часы не хочу играть ни в чем. Вот наушники опустил — тепло. Иду такой походкой, как хочется, а не такой, как «положено». Сидеть буду как хочется, стоять как хочется, говорить что хочется. А захочется молчать — буду молчать, даже когда это невежливо.
Беспокойство мужчины возрастает. Он пытается перевести все в шутку:
— Что-то ты чересчур философствуешь! Еще Сенекой станешь…
Торецкий поглощен своими мыслями, не слышит последних фраз, продолжает:
— И когда перестаешь играть и тебе уже не нужен весь громоздкий, с трудом накопленный реквизит, оказывается, что человеку для жизни нужно совсем мало и зачастую совсем не то, что приобретал и копил. Может быть, мне необходимо сейчас то, что я потерял, то, от чего отказался ради игры. Понимаешь?
Очень тихо, почти испуганно мужчина спрашивает:
— Идешь к ним?
Торецкий утвердительно кивает.
Медик. Вы ошиблись в прогнозе, друг мой.
Кибернетик. Наполовину.
Зачеркивает первую половину предсказания. Остаются слова:
«Вернется к семье».
III. Аркадий Иванович Дубков, журналист
— Хороший товарищ и неплохой работник. Звезд о неба не хватал, но репортаж или информацию умел написать. К сожалению, любил выпить. Один не пил, сколачивал компанию — на это он был мастак. — Рассказывая о Дубкове, заведующий отделом редакции постепенно разошелся, начал жестикулировать. — А как выпьет Аркадий Иванович, давай истории «из жизни» рассказывать. На это он тоже мастер был, даже «гроссмейстер». Так входит в роль, что, где правда, где выдумка, не разберешь. Большой артист в нем погиб.
— А чем он особенно увлекался? — спрашивает Кибернетик.
— Да, пожалуй, особых увлечений больше и не замечалось. Жена его тоже у нас работает, детей у них нет… Вы бы с его женой поговорили…
— Говорил уже, — отвечает Кибернетик. — Она мне сказала, в общем, то же, что и вы.
Заведующий отделом не мог скрыть довольной улыбки:
— Мы с ним вместе лет двадцать работаем. Как тут не узнать друг друга…
Предсказание Кибернетика:
Соберет друзей на последнюю выпивку.
Крупно: лицо Аркадия Ивановича в окне вагона мчащегося поезда, за стеклом автомобиля, в круглом окошке самолета. Аркадий Иванович посматривает на часы. Для свершения задуманного каждая минута жизни на счету. Он едет в одну из воюющих африканских стран специальным корреспондентом журнала.
Взрывы, огонь, дым. Мелькает фигура журналиста Дубкова. Аркадий Иванович не забывает поправлять диск с телепередатчиком. Время от времени делает короткие записи в блокноте.
Вот он выносит из огня тяжелораненого. И снова с фотоаппаратом в наступающей цепи повстанцев. Падают бойцы. Аркадий Иванович неустрашим. Он идет туда, где пули ложатся гуще, где опасность больше.
Цепь бойцов залегла под кинжальным огнем пулеметов. Люди стараются слиться с землей, врасти в нее.
Командир что-то кричит, пытается поднять бойцов, но это невозможно.
Аркадий Дубков укрепляет телепередатчик. По его лицу видно, что он колеблется, пытаясь преодолеть страх. С тоской смотрит на небо, на сожженную землю. Вот рука снова коснулась телепередатчика, журналист вспоминает: его видят. Выражение лица меняется, становится решительным.
Дубков вскакивает, вытягивает руку с пистолетом:
— Вперед!
Успевает сделать несколько шагов, прежде чем пуля встречает его. Делает последний шаг — вперед! — и падает, обняв землю руками…
Медик (задумчиво). Говорят, его любимой песней было: «Плохо умирать в своей постели — хорошо погибнуть в чистом поле…» Красивая смерть и ненапрасная, а? Мне бы так жизнь закончить…
Кибернетик (словно извиняясь). Я ничего не знал о его любимой песне…
IV. Николай Григорьевич Синчук, пенсионер, в прошлом — жестянщик
Это было объемистое судебное дело. Оно очутилось в руках Кибернетика после того, как он, узнавая о Николае Григорьевиче, наткнулся на странный факт. Оказывается, скромный, степенный, правда, иногда брюзжащий Синчук в течение двух лет находился под следствием в связи с попыткой ограбления университетского Вычислительного центра. Мотивы и обстоятельства преступления остались весьма загадочными. Какой-то злоумышленник проник ночью в помещение Вычислительного центра, со знанием дела вынул из новейшей малогабаритной машины «Е-4» интегратор. Но, очевидно, приход сторожа помешал ему унести прибор.
Сторож обнаружил раскрытое окно, разобранную
