Гренландский меридиан - Виктор Ильич Боярский

вооруженных компьютерами, одетых в белоснежные рубашки с коротким рукавом, с черными галстуками на шее работников паспортно-иммиграционной службы. По мере продвижения свернутой в немыслимую спираль длинной очереди пассажиров нашего рейса те из них, кто сумел добраться до начертанной на полу линии с надписью «Stop here» (которая в родившемся тут же вольном переводе одного из наших означала «Стоять нахер!»), моментально направлялись двумя переполнявшими синюю униформу негритянками в наименее заполненный из коридоров. Даже при такой мощной организации нам с Костей потребовалось около часа, чтобы достичь указанной линии, и это при том, что и за нами еще оставался приличный хвост. В то же время, как я успел отметить, представители других стран, даже прибывшие позже нас, пользовались неизмеримо меньшим вниманием со стороны блюстителей паспортного режима и практически беспрепятственно просачивались в страну, славящуюся своими демократическими традициями. Отрывая корешок от заполненной мною в самолете бумаги и пришпиливая ее степлером к моему не видавшему виды паспорту, пограничник, на мгновение отвлекшись от компьютера, спросил: «How are you, sir? Where are you going?»[1] Увы, на пустынном чердаке английского дома г-на Адама Блэка не водилось даже привидений… Я попытался уйти от ответа с помощью своей обезоруживающей даже меня самого улыбки. Слава Богу, почуявший неладное Константин, пробивавшийся в Америку своим путем по соседнему коридору, пришел на помощь: «Thanks, o’key, sir. We are going to Minneapolis»[2]. Еще мгновение, и мы – в АМЕРИКЕ!

Приятная и неожиданная новость: не мы (как это происходит у нас) ждали свой багаж, а, как и положено, он уже поджидал нас и, что самое отрадное, в полном составе. Получив чемоданы, мы с Константином констатировали, что первая часть перелета в Америку завершилась успешно, оставалась вторая – добраться до Миннеаполиса. В телексе, присланном в Госкомгидромет накануне нашего отлета, Кати де Молль сообщала, что забронирует и оплатит два места Нью-Йорк – Миннеаполис и билеты будут ждать нас в представительстве авиакомпании… Вот тут-то и была загадка: какой именно авиакомпании? Косте запомнилось нечто созвучное то ли КАМ, то ли КАН. Совершенно естественно, в решении этой проблемы мы отвели себе роль «телезрителей», отведя роль «знатока» одиноко прогуливающемуся в зале полисмену внушительных размеров. К его чести, ему не потребовалось дополнительной минуты на разгадку этой тайны, так что мы с Костей, проиграв этот отдельный тур, оказались в безусловном выигрыше в общем зачете.

Загадочная аббревиатура с помощью полисмена превратилась в хорошо знакомое (благодаря А. Хейли) словосочетание PAN AM. Конечно же, наши неамериканские фамилии были немедленно извлечены симпатичной «панамщицей» из памяти вполне американского компьютера, хотя дальнейшие действия представителей этой компании нам были не совсем понятны. Нам предложили немедленно сдать весь багаж практически там же, где мы его и получали, и он уплыл куда-то вдаль, влекомый бесшумной лентой транспортера и провожаемый нашими недоверчивыми взглядами. Успокаивало одно: вместо старых бирок с надписью «NYC» эти ребята успели нацепить другие с надписью «MPLS», что при наличии некоторой доли воображения можно было бы трактовать как Миннеаполис. Завершив эту процедуру, «панамцы» обратились к нам: «O’kеy, guys. Nothing more uphere. Please, ask for your tickets on the third floor!» Константин, повернувшись ко мне, перевел: «Нас посылают на… – тут он сделал небольшую паузу и добавил: – На третий этаж. Так во всяком случае это звучит по-английски». Однако на третьем этаже мы действительно получили билеты до Миннеаполиса. До отлета нашего рейса оставалось около двух часов, в течение которых мы ухитрились растрясти сумму в 1,8 доллара США, выпив две чашечки кофе по 0,95 доллара. С этой, на первый взгляд, невинной финансовой операции начался неумолимый процесс распада всей имеющейся у нас наличности, выражающейся в круглой сумме 50 долларов на двоих. Продолжая его, решили позвонить Кати. Любезный голос оператора, извлеченный из телефонной трубки набором нуля сообщил нам, что для вызова желаемого абонента нам необходимо опустить в монетоприемник минимум 1,75 доллара, что мы и сделали, уже начиная сожалеть о начатом предприятии. Разговор с Кати занял не более минуты, и, когда мы, удовлетворенные, повесили трубку и собирались было отойти от автомата, почти простив его за причиненное разорение, вдруг раздался звонок и тот же любезный голос сообщил нам, что мы должны добавить еще 25 центов! Каково коварство!

Взлетаем ночью. Наш «Боинг-767», заняв свое место в строю готовящихся к вылету самолетов и периодически подрабатывая двигателями, медленно выруливал к взлетной полосе. Вся эта картина очень напомнила мне выезд со второстепенной дороги на автомагистраль, по которой на огромной скорости с интервалом не более минуты проносились, ослепительно сверкая фарами, садящиеся самолеты. Необходимо было поймать окно между двумя посадками и, вырулив на полосу, немедленно взлетать, что мы благополучно и сделали спустя всего полчаса после начала движения. В иллюминаторах повсюду, насколько хватало глаз, россыпь огней Нью-Йорка и его многочисленных пригородов. Примерно каждые полчаса полета командир обращался к пассажирам по внутренней связи не за консультациями, разумеется, а просто, чтобы сообщить информацию о полете, о том, где мы пролетаем, и о том, какая погода нас ждет в аэропорту. Его уверенный баритон в немалой степени способствовал созданию спокойной и в некоторой степени расслабляющей атмосферы на борту самолета. Наверное, только поддавшись его очарованию, мы с Константином сыграли по-крупному: взяли две банки пива по 2 доллара за штуку. Гулять, так гулять! Тем временем мои опасения относительно фантастических способностей моего носа к соплепроизводству начинали оправдываться самым убедительным образом. Поэтому когда было объявлено, что под нами Ниагарский водопад, мне не было никакой необходимости смотреть в иллюминатор, достаточно было просто взглянуть в зеркало. Я нервничал, все наличные запасы платков и салфеток были исчерпаны, а тут еще, как назло, я вспомнил, что Кати в разговоре по телефону обещала привести на встречу журналистов, и мой хлюпающий нос, дополненный булькающим английским, мог существенным и недопустимым образом упростить формирование моего имиджа в местных средствах массовой информации.

В аэропорту нас встречали Кати с мужем, среднего роста мужчиной, внешне почему-то напомнившего мне нашего космонавта Севастьянова с той лишь разницей, что его длинные слегка вьющиеся волосы были собраны в косу (вольность, которую наш космонавт вряд ли себе бы позволил). «Стив», – представился он, пожимая наши руки и с интересом, как мне показалось, нас разглядывая. После откровенного признания Стигера в Париже в том, что я был первым живым русским, которого он видел в своей жизни, я совершенно не удивился такому вниманию со стороны Стива. Кто знает, может быть, здесь, в американской глубинке, каждый второй