Девочка с косичками - Анатолий Солодов

— Сделаешь то, что прикажу. Слышишь, и никакой инициативы от себя. Это нужно выполнить тонко, без выстрелов. Как это у вас там говорят… Чтобы комар носа не подточил.

— Слушаюсь. — Экерт поспешно кивнул головой и подвинулся ближе к столу. Когда Друлинг подробно изложил суть своего замысла, Экерт ухмыльнулся:

— Добро, закумекано. Настоящим дельцем попахивает.

— Справишься?

_ Исполнить можно. Чувствую, придавим кое-кого к ногтю.

— Подсадную утку подобрать сумеешь?

— Сыщется, Можете надеяться. Есть у меня на примете один щенок.

— Надёжный?

— Я его потрохи насквозь вижу. Довериться можно.

— Гарантии?

— Дезертир, Сбег с фронта. И на чердак заполз. Привык — объявился. Сейчас по девкам бегает. Его отец, между прочим, тоже за Советскую власть кровь не проливал. Щенок в отца пошёл.

— Кто такой?

— Гречухин Николай.

15. НАЖИВКА ДЛЯ КРЮЧКА

Не желая посвящать никого из своих подчинённых полицаев в хитрый план Друлинга, Экерт решил отыскать Гречухина сам и поговорить с ним наедине, без посторонних свидетелей. Помня предостережение Друлинга, что всё задуманное надо выполнить осторожно и точно, Экерт ждал случайной встречи с Гречухиным где-нибудь в укромном месте. Гречухин нужен был ему до зарезу, а тот, как на грех, не подвёртывался под руку. Друлинг торопил Экерта, и начальнику полиции ничего не оставалось делать, как распустить слух. Сделал это он будто невзначай в разговоре с несколькими жителями посёлка и то с ведома шефа, давшего ему это хитрое задание, что немцы разыскивают Гречухина, подозревая его в чём-то. Отбросив мысль о случайной встрече, Экерт пошёл к Гречухину ночью домой, поднял с постели и увёл в комендатуру, где в тот поздний час никого, кроме двух часовых, — один из которых дежурил на улице, а другой в приёмной, на телефоне, — не было.

Он открыл дверь кабинета, в темноте прошёл к окну, тщательно зашторил его и только после этого включил свет. Гречухин переминался с ноги на ногу за порогом, не решаясь войти. Он опасливо поглядывал на Экерта, мучил себя вопросами: «Что ему от меня надо?» — и нервно мял кепку в руках.

Экерт неторопливо снял пальто, повесил на гвоздь, поправил ремень с кобурой и сел в кресло, притащенное полицаями из школы. За спиной Экерта, на стене, к тёмным грязным обоям был приклеен портрет Гитлера, вырезанный из пожелтевшей немецкой газеты. Лицо Гитлера, одутловатое, дегенеративное с чёрными усиками под ноздрями, было картинно вздёрнуто вверх и резко сдвинуто вбок. Безумные, чуть навыкате глаза глядели на Гречухина в упор, тупо и надменно.

«А чёлка у него как у блатного» — подумал Гречухин и усмехнулся.

— Ты чего, Мишка, там стоишь? — окликнул Экерт Гречухина. — Закрой плотней дверь и проходи сюда.

Гречухин нерешительно подошёл к столу.

— Садись, — Экерт указал на стул.

— Не смею отказаться, господин начальник.

Он сел напротив, на самый краешек стула, заложил ладони рук между коленями и всем корпусом подался вперёд.

— Курить будешь? — Экерт выкинул сигарету из пачки.

— Можно.

Поднося спичку и пристально глядя в небритое и сплюснутое лицо Гречухина, Экерт спросил:

— Ты против немцев где воевал?

— Нигде.

— А в Оболь вернулся зачем.

— Наши отступать стали. Я и вернулся к дому.

— Кто это — наши?

— Ребята из взвода. Их там с гулькин нос осталось. По пальцам пересчитать можно.

— А сейчас чем занимаешься?

— Хвораю. У меня поясница болит.

— Ты мне, Мишка, мозги не дыми. Хочешь отлежаться? Не выйдет. Я с тобой в бирюльки играть не стану. Церемониться тоже. Немцы тебя в айн момент шлёпнут, как узнают, что ты против них воевал! Так что не вертись. Нет у тебя выхода. Выбирай.

— Чего?

— Либо щи — кашку, либо свинцовую пуляшку…

— Кашка лучше.

— То-то же… Дельце мне одно провернёшь, пронюхаешь кое-что. Понял?

— Можно.

— Давно бы так. А то юлил туда-сюда. Ни нашим, ни вашим… Отец у тебя умней был. Он завсегда знал, кому служить.

Гречухин сплюнул на палец, пригасил сигарету и положил в пепельницу на столе.

— Да я что… — поспешил оправдаться он. — Я ничего. Только неожиданно для меня всё это. Ведь я никогда таким делом не занимался.

Экерт раздражённо шлёпнул по столу.

— Хватит кота за хвост тянуть. Слушай внимательно. Сегодня ночью ты подожжёшь склад.

— Как?

— Молчи! В третьем часу обольёшь стену пакгауза бензином, чиркнешь спичкой и…

— Пришлёпнут, господин Экерт.

— Нишкни. Охрана предупреждена. Тебя только схватят, отправят в тюрьму и все…

У Гречухина перехватило дыхание. Он слушал, а мысли его уже уплывали в тюрьму. Экерт замолк, вновь закуривая. Стало так тихо, что было слышно, как за плотной занавеской на окне, тычась в стекло, не находя выхода, нудно жужжала, как бомбовоз, муха.

— А если убьют? — глотая комок в горле, прошептал Гречухин.

— Нишкни, говорю. Немцы всё знают. Они набьют тебе только морду да жрать несколько дней не дадут — и всё. Понял?

— А дальше?

— Посидишь несколько дней в карцере. Обрастёшь щетиной… А потом тебя выкинут — и всё.

— А ну как убьют.

— Не скули. Немцы сами этот финт выдумали. Только живца у них не было, на которых больших щук ловят. Так что придётся тебе несколько дней на крючке поболтаться. Понял?

— Ещё бы не понять.

— То-то же. А мы тем временем слушок пустим. Мол, случайно пожар занялся. От окурочка пакгауз огорел. И что, мол, не виноват. Прощения просил. Немцы тебя пожалели. Помордовали немного и отпустили.

— А ещё что от меня потребуется?

— Ягодки впереди. Когда вся эта мышиная возня для тебя пройдёт, сыщешь тех, кто взрывает составы. Расскажешь им, что умышленно поджёг склад. Войдёшь в доверие. Ухватишься за ниточку и всех до одного вытянешь. Докумекался теперь, в чём дело?

Гречухин вскочил со стула:

— Не надо! Я не смогу! Дайте что-нибудь другое. Они же меня за такое убьют.

— Сядь! — отрывисто хлестнул словом Экерт. — Немцы скорее убьют, как узнают, что ты против них воевал. Ну? Пронюхаешь?

Руки Гречухина плетьми повисли вдоль тела.

— Сделаю. Всё обязательно сделаю. Только не говорите про меня.

— Вот так-то лучше. Ты парень не промах. Из тебя выйдет толк. Выполнишь — не забуду. Всё учту. А пока на вот, закури. Успокойся. Экерт выкинул на стоя несколько сигарет. Гречухин трясущимися руками схватил одну из них, сунул в рот и потянулся к начальнику полиции за спичкой.

16. ДЕВОЧКА С КОСИЧКАМИ

В тот апрельский вечер Зина вышла из дома до наступления сумерек. Солнце большое, красное, точно нарумяненное на ветру, медленно клонилось к горизонту.

Зина стояла на крыльце, поджидала Евгения Езовитова, который с минуты на минуту должен был зайти за ней. Чуть прищурившись, она глядела на улицу, тихую, пустынную: не было слышно ни лая собак, ни людских голосов. Только один раз из крайнего дома выбегала с ведром женщина, достала воды из колодца и так же быстро вернулась.

В нетерпении Зина стала прохаживаться по расчищенной дорожке от дома к калитке. Она уже хотела было зайти в дом, но, оглянувшись, увидела, как из дальнего проулка вышел Евгений и быстрой походкой направился вверх по улице, Зина подбежала к калитке, раскрыла её и стала ждать.

— Как дела? — спросила Зина, лишь только Евгений вошёл во двор.

— Нормально, — ответил Евгений. — Ты как, готова? Тогда пошли.

На крыльцо вышла Ефросиния Ивановна, спросила:

— Далеко ли вы это идти сговорились?

— Да так… Людей посмотреть, себя показать, — отшутился Евгений. — Вы не волнуйтесь, Ефросиния Ивановна, мы скоро придём.

Ефросиния Ивановна краем глаза взглянула на Зину, потом на Евгения и улыбнулась, припомнив, как внучка долго расчёсывала перед зеркалом волосы, как старательно заплетала косички и завязывала шёлковые ленты в бантики, как долго наглаживала светло-голубовое платье, которое редко надевала.

— Людей смотри, немцу себя не показывай, — не то в шутку, не то всерьёз сказала Ефросиния Ивановна.

— Мы, бабуль, в Ушалы сходим, — сказала Зина.

— А у вас там что, вечеринка собралась, что ли?

— Вроде того, — уклончиво ответил Евгений.

— Не время теперь веселиться. Сидели бы дома. В карты играли, что ли.

— В карты сейчас играть не хочется.

— Как знаете.

— Так я схожу, бабуль, можно? — спросила Зина.

— Сходи. Только недолго. А ты, кавалер, обратно уж её проводи. Затемно небось вернётесь.

На лице Зины вспыхнул румянец.

— Само собой, — кивнул Евгений.

Когда они выходили за калитку, бабушка предупредила, крикнула им вслед:

— Поосторожней идите.

Зина и прежде ходила в деревню Ушалы, но у Фрузы Зеньковой не была ни разу до этого.