Каникулы в Чернолесье - Александр Альбертович Егоров

Но было уже поздно. Я почувствовал, что наш поезд резко останавливается, будто кто-то ухватил его мощной рукой за хвост и дернул назад – хотя, конечно, ничего такого быть не могло. Все, что происходило вокруг, происходило на самом деле только с нами. Еще рывок – и нас выбросило в безликую серую неизвестность.

* * *

Пламя костра вспыхнуло и обрушилось. Стало темнее. Полная луна висела в небе на том же месте, что и раньше. Я понял, что все еще сижу у огня в компании сразу нескольких девушек в удивительных платьях, с недопитым зельем в глиняной чашке, и эта чашка уже начинает обжигать мне пальцы. Поскорее я поставил ее на землю.

– Видишь? Это просто игра, – сказал Вик.

И все же его лицо было бледным и взволнованным. Совсем не таким, как секундой назад, когда он объяснял мне что-то про колдовское зелье, а я не слушал, потому что смотрел на Майю. Я и сейчас на нее смотрел. Да, между двумя этим мгновениями прошла всего одна секунда. И целая вечность – вечность волка-оборотня.

Я помнил каждое мгновение этой вечности. И наши игры с девчонками-волчицами. И приключения в деревне. И толстяка в поезде. И то, как я пытался испытывать Вика на прочность. И как слишком поздно понял, что друзей испытывать нельзя. Просто потому, что друг может и не сломаться. Сломается только дружба.

Вы должны меня понять. У меня было очень мало друзей, и я не знал, как себя вести в таких случаях.

– Слушай, Вик, – сказал я. – А может, это все мне приснилось? Привиделось после травки?

– Мне снилось то же самое, – ответил Вик.

– Что ты там шепчешь, Сергей Волков? – спросила Майя. – Конечно, это был сон. Ты просто отключился на минутку… но, если тебе плохо, ты можешь отправляться домой. Твой дед Герман уже едет за тобой…

– Нет, – сказал я.

Он снова улыбнулась. Очень загадочно.

Я взял чашку с земли и залпом допил ее содержимое. Никакое это не зелье, подумал я. Обычный душистый травяной чай.

Но была во всем этом еще одна деталь, которая меня напрягала. Несколько секунд (обыкновенных, человеческих секунд) я пытался понять, что мне не нравится в окружающей реальности. А потом понял.

На Майе больше не было ее прекрасной ведьминской холщовой рубашки, а была другая, обыкновенная, с коротким рукавом и кармашками на груди, только почему-то черная.

Я повернулся и увидел в сторонке Феликса. У того с костюмом было все как обычно. Все та же черная байкерская куртка и ремень с латунной пряжкой.

Вот черт, подумал я. Где они были все это время? И где были мы?

Моя голова шла кругом.

Я вздрогнул: где-то далеко раздался звук автомобильного сигнала. Да, все вокруг казалось сном, и только этот гудок был реальным. Требовательным и резким. И очень знакомым.

Наверно, я должен был рассердиться. Но мое сердце билось медленно и неохотно. Я видел, как мой дед, лесник Герман, вступает на поляну спокойно и уверенно, и сухие сучья хрустят под его охотничьими ботинками. Он шел ко мне, даже не глядя по сторонам, и я не знал, что я ему скажу.

Впрочем, ему и не нужно было ничего говорить. Он остановился возле костра. В его руках был телефон – наверно, еще недавно он звонил мне, – а за спиной настоящая винтовка (тут я удивился).

– Ты здесь, – сказал он не очень-то приветливо. – Карл что-то толковал мне про твоего друга. Это – он?

При этих словах Герман строго посмотрел на Вика. Тот ничего не ответил. Только откинул соломенные волосы со лба и посмотрел на деда ясным взглядом. Глаза у него, как я уже говорил, были светло-серые, глубокие, и даже пламя костра в них почти не отражалось, а просто тонуло.

– Я тебя где-то видел, – сказал ему дед. – Но ты не здешний. Ты не эстонец? Я помню, на островах много таких.

Вик пожал плечами.

– Он не знает, – сказал я за него. – Его нашли в лесу.

Дед вздрогнул.

– Помню эту историю, – произнес он сухо. – Значит, ты и есть тот самый Маугли из Чернолесья?

– Меня зовут Вик, – возразил Вик.

– Ну да, ну да. Значит, Гройль и тебя пристроил в свой чудо-лагерь? Что ни говори, воспитатель-новатор…

Я не понял, о чем это он. Но и Вик не спешил поддерживать разговор.

– Как был дикарем, так и остался, – усмехнулся дед. – Остальных я, кажется, знаю. Привет, Феликс. Как ты вырос. Тебе не идет эта идиотская челка. На фото из гимназии ты смотрелся лучше, со своим галстуком-бабочкой…

Я клянусь, Феликс немного смутился. Он и хотел бы, наверное, разозлиться, но не посмел. Я больше не мог читать его мысли, но я знал, что ему очень неуютно из-за того, что Герман помнит его таким.

– И ты здесь, Майя? – дед хитро прищурился. – Ты по-прежнему играешь в школу ведьм? Поишь мальчишек зельями, от которых потом у них бывает… гм… молчу, молчу. Боюсь, у меня уже не получится изобразить доброго чародея.

Майя улыбнулась беззаботно.

– Да бросьте, дедушка Герман, вы все тот же, – сказала она. – Вы не меняетесь.

– Это да, – сказал Герман. – Меняетесь только вы, детишки. И эти изменения мне нравятся все меньше и меньше. И ваши новые черные рубашки тоже не нравятся. Уж лучше это была бы просто волчья шерсть.

– Кхм, – откашлялся Феликс. – Прошу вас, дядя Герман. Не надо начинать ту же старую песню снова. Мы просто стали взрослыми. Мы сами выбрали, куда нам идти дальше.

– Сами? – тут мой дед рассердился не на шутку, что бывало с ним очень редко. – Да нет же, не сами. Вас затянуло это адское черное болото… которое развел тут мерзавец Гройль… и теперь вы играете с темными силами, о природе которых вы не имеете даже смутного представления. Вы не знаете, с чем вы связались! И чем это может для вас кончиться!

– А вы прямо знаете, – буркнул Феликс.

– Я знаю, – глухо сказал Герман.

От его голоса мороз пробежал у меня по коже. Мой взгляд совершенно неосознанно упал на вагончик-прицеп там, вдали, у высоких сосен. Он был очень похож на тот, другой. Я вспомнил свой повторяющийся сон. Черный туман, что клубился за дверью, и свой детский ужас. Я задрожал, как осиновый лист.

Дед заметил. Он все про меня понимал. Он обнял меня за плечи и слегка встряхнул.

– Поехали домой, Серый, – сказал он. – Я выдам тебе новую футболку. Эту придется выбросить, она