Мироздание по Петрову - Геннадий Прашкевич

Ее передернуло.

– Мы там пили, – мрачно сказала она.

Еще бы! Клуб. Одно название чего стоит. „Муму“.

Режиссер совсем спрыгнул с ума. Пытался ударить какого-то придурка, пригласившего Вассу на танец. И Спонсор был такой поддатый, что и человеком не надо было притворяться. Двинулись к выходу, а человекообразный вырубил свет. Для смягчения нравов.

Я слушал Алису и следил за окном.

Раньше Алиса о драке в „Муму“ никогда не рассказывала. А теперь заявила, что махался даже академик.

– Какой еще академик?

– Да этот твой! Петров! Который с сучкой живет.

Сучкой она называла Асю. Оказывается, Петров-Беккер тоже оказался в „Муму“, правда, вне компании. „Он там сидел в углу, – злобно сказала Алиса. – Отвернулся и сопел, когда мы вошли. Не хотел, чтобы его увидели. Но я сразу поняла, зачем он там“.

Алиса вдохновилась.

Она так ненавидела жену Режиссера, что ненависть автоматически переносилась на всех, кто имел хоть какое-то отношение к Асе. „Этот твой академик не первый год бьет под нее клинья. В квартире Режиссера у него отдельный кабинет. Режиссер умирает, а они прыгают на топчане, как два пожилых зайца“.

…Мы лежали на простыне мокрые, как мыши, и я пытался понять, в безопасности ли мы? Звезд в окне было столько, будто перед нами явились все полковники мира в своих сияющих орденах. Вот я и решился:

– Смотри…

– Ой, какой! – выдохнула Алиса.

– Ты не сюда, ты не на меня смотри, – хмыкнул я.

– А что ты хочешь показать?

Она приподнялась. И заткнула нос:

– Может, не надо?

Распутывая шнур рюкзака, я поглядывал на Мерцанову.

Она красиво зажала ноздри. Запри ее в конюшне, она и перед лошадями будет играть. Я по-настоящему мучился: приехала она сюда ради своей нежной подружки или специально привела тех, кто сейчас прячется в кустах?

– Что это?

– Дом с колоннами, – бросил я на пол несколько толстых зеленых пачек.

– Редкостная библиотека, – бросил я на пол еще несколько толстых пачек.

– А это Салон Красоты с многочисленными отделениями в Варшаве и в Париже.

Теперь уже Алиса спрыгнула с ума. Она аплодировала. Если она действительно привела на дачу хвост, я бы уже знал об этом. Значит, волновалась за подружку. „Салон Красоты с многочисленными отделениями в Варшаве и в Париже!“ Асфальтово-черные, бездонные, как ночь, глаза. Доллары Алису ошеломили. Она легко скользнула с дивана и, голая, бесстыдно присела на полу на корточки. „Никаких шлюх! Только приличные дамы!“ Она вдруг разволновалась:

– Ой, Кручинин, давай полетим в Майами.

– Так сразу? Нам даже надеть нечего.

– Завернемся в мой плащ. И позвоним Алине.

– А ей зачем?

– Ну как… – замялась она.

– Может, лучше Асе? Ей надо помочь.

– Этой немецкой сучке? – в гневе Алиса выглядела еще невероятнее.

– Без нас Асю упекут в тюрьму.

– С нами она точно сядет.

– Ты что, не понимаешь, что она не при чем? Она никого не могла убить?

– Ну да! Трудно подать мужу отравленное лекарство? Он и оттолкнуть-то руку не мог. Правда, Рябов говорит, что это ты отравил Режиссера.

– С какой стати? – обалдел я.

– Откуда мне знать?

Злая она была прелесть, но я все время помнил о чужих людях, которые могли быть за домом, и о здоровенном охраннике Спонсора, сидящем на крылечке соседнего коттеджа.

– Кручинин, почему доллары пахнут мочой?

– Догадайся с трех раз.

– Ты их пометил?

Я захохотал:

– Ты скажи, зачем это академик к тебе приходил?

– Когда? – удивилась Алиса.

– Ночью. Вчера.

– Ты же был со мною.

– Ты спала. Я ходил на кухню и услышал стук в дверь. Это был Петров-Беккер.

– „Об этой чести я не помышляла“.

– Но я сам видел!

– Этот макака? Старикашка этот? Почему ты меня не разбудил? Я бы спустила его с лестницы! Ой, это он, это он отравил Режиссера медленно действующим ядом, его сучка научила! – внезапно догадалась она. – Теперь академик замажет следователю очки, скажет, что это мы с тобой все придумали! – ее понесло. – Мне Рябов говорил, что по составу яд, которым отравили режиссера, действует не сразу. Понимаешь? Он очень медленно действует, через несколько часов после приема. У Рябова есть знакомый следователь, он все знает про такие яды. Наверное, академик подсыпал в мензурку яд, а ты, дурачок, подал лекарство. Ну? – захлопала она в ладоши. – Кто теперь сядет? Догадайся с трех раз!

Я обнял Алису и она неправильно меня поняла: задышала часто и быстро. Нежно вырезанные крылья носа влажно и часто затрепетали.

– Перестань дышать, дура! Почему этот яд действует не сразу?

– Ага, дошло! – торжествующе запричитала Мерцанова. – Я чувствовала! Я знала!

– Что ты знала?

– Это ты, это ты убил!

– Дура! Что ты такое говоришь?

– Ты! Ты!

Она с восторгом уставилась на меня:

– Неужели из ревности? Ты так меня ревнуешь, да?

Она счастливо захлопала в ладошки:

– Так сильно?

Глава десятая

КЛУБ „МУМУ“

Устав, мы сели на ковер считать доллары.

Шторы сдвинуты, горел ночник на тумбочке.

„А ну повернись, – осматривает доктор мальчика. – Дыши… Не дыши… Еще дыши… Вот так, хорошо… Это сколько же нам годиков?…“ – „Да осенью пять стукнет“. – „Ух, какие мы оптимисты!“

Мы хохотали как дурные.

Миллион он и есть миллион.

Я считал, что этого нам достаточно, а Мерцановой казалось, что хорошо бы уже заняться поисками второго. Уи! Уи! Уи! – согласно вопила сигнализация на территории Спонсора.

– Знаешь, как мы познакомились с Режиссером?

Мы вдруг незаметно оказались на диване. „Где мой супруг? Я сознаю отлично, где быть должна…“ Алиса опять цитировала Шекспира. „Где мой Ромео? Что он в руке сжимает? Это склянка. Он, значит, отравился? Ах, злодей, все выпил сам, а мне и не оставил! Но, верно, яд есть на его губах…“

– Знаешь, как я познакомилась с Режиссером?

Оказывается, было время, когда Мерцанова умела краснеть.

А Режиссер болтал черт те что и смотрел цинично. Такие никогда не умирают, а если умирают, то последними. Так Алиса думала. Уже в то время Режиссер носился с мыслью поставить „Аудиторскую проверку“, придумывал необычные декорации, а человекообразный писал специальную „провинциальную“ музыку. Изо дня в день Режиссер заставлял актеров пересекать сцену только в каких-то определенных направлениях, подавать реплики только в каких-то специальных точках. В мизансценах хаотическое, на внешний взгляд, движение персонажей вдруг обретало особый ритм, механистичность начинала отдавать скрытой силой. Постепенно у молоденькой актрисы прорезались зубки. „Ой, вы так красиво рассказываете, что каждый день раздеваете меня и укладываете в постель!“ – заявила она на каком-то фуршете. Режиссер выпучил глаза. Он никак не думал, что Алиса посмеет.