Убить Сталина - Евгений Сухов

— У вас серьезные покровители, — наконец сказал Ламсдорф.

Таврин слегка пожал плечами, не зная, следует ли отвечать на подобное высказывание. Оберштурмбаннфюрер Ламсдорф, похоже, тоже не ожидал от него ответа.

— Я тут полистал ваше дело. Вы сдались в плен добровольно, не так ли? Почему? Неужели Советская власть была к вам так немилостива?

Над головой оберштурмбаннфюрера висел большой портрет Гитлера в светло-коричневом френче. На груди фюрера был только Железный крест, полученный им в Первую мировую войну. И больше никаких знаков отличия. Фюрер был строг и проницателен одновременно. Такому не соврешь!

— Мне уже задавали такие вопросы. Я подробно отвечал на них.

— Да, я читал протоколы допросов, но мне бы хотелось услышать это от вас. Важно, так сказать, личное впечатление.

— На передовой меня увидел человек, который прежде знал меня под другой фамилией. Он сообщил обо мне в контрразведку дивизии. Если бы я не перешел к вам, то меня давно уже расстреляли бы.

— Насколько искренне ваше желание служить Германии?

Самый скверный противник — это прибалтийские немцы. Кроме знания русского языка, который, по существу, является для них родным, они прекрасно разбираются в психологии русских, а потому их не проведешь. Живущие на стыке двух культур, они являлись проводниками немцев в дремучую, на их взгляд, психологию скифских народов. А потому не могло быть и речи, чтобы обмануть его — раскусит сразу, как полый орех, стоит только взять неверную ноту. Спасти может только полуправда.

— Обратного пути у меня нет. Желание жить — это достаточная мотивация для верного служения вермахту?

— Нам нужны люди, которые служат рейху не из-за страха, а по убеждению.

Линия губ оберштурмбаннфюрера небрежно изогнулась. Ламсдорф смотрел на Таврина с таким видом, как будто только что поймал его за руку за кражей медного грошика. Да, он явно не такой простачок, каким выглядит…

— У меня свой личный счет к большевикам, — попытался уверить его Таврин. — Я три раза сидел в тюрьме.

— А вот это уже интересно. Надеюсь, это была политика, а не какой-нибудь пьяный дебош в затхлом ресторане.

— Ни то и ни другое. Я работал бухгалтером на одном крупном предприятии. Директор проворовался и все свалил на меня. Мне дали три года, но вышел я через полтора.

— Хорошо трудились на коммунистических стройках? Большевики умеют перевоспитывать.

— Нет, просто попал под амнистию к очередной годовщине революции.

— Значит, не перевоспитали. За что же посадили в следующий раз?

— Кхм… Повторилась та же история. Я работал бухгалтером, и при очередной проверке обнаружилась недостача. Меня осудили. Две судимости — это уже не шутка. И едва на меня упало очередное подозрение — особо церемониться не стали, посадили в третий раз. Ну, тут уж я не выдержал: подготовился и совершил побег. Мне удалось поменять фамилию… достать новые документы. С ними я и попал на фронт…

— Однако у вас патологическая страсть к легким деньгам. И к авантюрам… — заключил начальник лагеря. — Для советского человека с его верой в коммунистические идеалы это совершенно несвойственно. Ведь в скором времени, по утверждению Маркса, можно будет обходиться совсем без денег. Ладно, обо всем этом с вами еще поговорят те, кому это положено. Мне же поручено узнать, способны ли вы к диверсионной работе. Если да, то скоро вас переведут в спецлагерь «Предприятия „Цеппелин“. Какой дорогой вы ко мне шли? — неожиданно спросил оберштурмбаннфюрер.

— Сюда одна дорога.

— А вы, оказывается, остряк, — одобрительно заметил начальник лагеря. — Надеюсь, это вам пригодится в жизни. Напрягитесь и вспомните, какого цвета была брусчатка, по которой вы шли?

— Это была не брусчатка, а асфальтовая дорожка.

В глазах оберштурмбаннфюрера вспыхнули веселые искорки. Похоже, ответ его вполне удовлетворил.

— Верно. Оказывается, вы не такой простой, как может показаться вначале. Наблюдательность — это хорошо. Считайте, что первое испытание вы выдержали.

Голос у начальника лагеря сделался чуток теплее — способных людей ценят даже враги.

— Ладно, это был легкий вопрос, а сейчас ответьте мне, в какой цвет покрашены ступени на крыльце?

— Там не было ступенек, — уверенно ответил Таврин. — А если вас интересует, какая была дверь, то могу сказать, что она была деревянной, выкрашенной в темно-коричневый цвет.

— Вы меня заинтриговали. Вы первый, кто ответил на эти вопросы точно. Как же вы с таким блестящим умом, с вашей наблюдательностью попались на финансовых махинациях?

— Моя работа, а главное — моя тюрьма меня многому научили. Сейчас я бы не попался.

— Теперь мне понятны истоки вашей наблюдательности. Жизнь заставила вас быть наблюдательным. Теперь попробуем вот что.

Оберштурмбаннфюрер вытащил из кармана коробок спичек и положил его на стол. Выдвинув ящик стола, он вынул из него и положил на стол пистолет «вальтер», затем, немного покопавшись, выудил старый потертый портсигар, десяток патронов, среди которых было несколько больших — от крупнокалиберного пулемета. Затем на столе оказались какие-то шурупы, болты… Для немца, пусть даже прибалтийского, подобный хаос совершенно невозможен.

Таврин с видимым равнодушием наблюдал за стараниями начальства. Экзамен закончен, самое время, чтобы навести порядок на рабочем столе. Вот сейчас сгребет в одну кучу все лишнее и выбросит в мусорную корзину. Но неожиданно начальник лагеря распорядился:

— Отвернитесь.

Таврин молча повиновался. Что за новость, уж не собираются ли его пристрелить в затылок?

— И ответьте мне вот на какой вопрос: что вы видели на столе и в каком порядке лежат эти вещи?

— Четыре патрона от крупнокалиберного пулемета лежат все вместе рядом с вашей правой рукой. Пять патронов с трассирующими пулями с зеленой маркировкой разложены веером чуть выше. Коробок спичек лежит в центре стола, короткой стороной к вам. Рядом портсигар, длинной стороной он направлен в окно. Восемь шурупов лежат горкой. Шесть болтов выложены дорожкой. Вы неосторожны, господин оберштурмбаннфюрер, пистолет взведен. А что, если мне вздумалось бы его выхватить и направить на вас?

— Однако… Повернитесь.

Таврин немедленно подчинился и, посмотрев на предметы, разложенные на столе, остался доволен своей наблюдательностью. Пистолет уже благоразумно был спрятан в ящик стола.

— А вы молодец. Если бы я не был знаком с вашим личным делом, то подумал бы, что вы прошли серьезную подготовку в русской разведшколе. Впрочем, русский разведчик вел бы себя более благоразумно. — Оберштурмбаннфюрер небрежно смахнул весь хлам в выдвинутый ящик стола. — Пройдете трехмесячную подготовку у нас, а потом вас отправят в лагерь «Предприятия „Цеппелин“. Надеюсь, что вы будете полезны Германии и фюреру. А я со своей стороны напишу вам рекомендательное письмо. Что поделаешь, в наше время без протекции никак нельзя. — Широко улыбнувшись (Таврин никогда не видел его в таком хорошем расположении духа), он добавил: — Должны же знать о ваших способностях те, кому это положено знать по службе.

Глава 13 РАСПОРЯЖЕНИЕ ГИММЛЕРА

Перешагивая порог кабинета Генриха Гиммлера, Вальтер Шелленберг ощутил легкое волнение. Несмотря на просторный кабинет, каков и должен быть у одного из высших руководителей рейха, обставлен он был довольно скромно: длинный стол, за которым проводились совещания; шесть стульев, поставленных вдоль стен; в углу старомодный шкаф, в котором плотно стояли книги (предпочтение отдавалось немецкой классике и мемуарной литературе). Камин, выложенный зеленой изразцовой плиткой, рядом с камином возвышалось глубокое кресло. Обращала на себя внимание огромная картина, висящая напротив двери, — яркими сочными красками были нарисованы горы, к подножию которых притулилась небольшая деревушка с черепичными крышами, через деревушку проходила широкая, слегка петляющая дорога, терявшаяся в межгорье.

Этот незамысловатый пейзаж так и дышал покоем и безмятежностью и несколько смягчал казенный аскетический вид кабинета. С первого взгляда было ясно, что это полотно работы какого-то выдающегося мастера. Возможно, на оборотной стороне имеется даже музейный номер. Гиммлер не пропускал мимо себя ни одной красивой вещи, а к шедеврам питал определенную слабость.

Гиммлер сидел за небольшим письменным столом и что-то писал.

Выбросив вперед руку в нацистском приветствии, Шелленберг энергично поприветствовал рейхсфюрера СС. Генрих Гиммлер, как и подобает одному из высших руководителей Третьего рейха, лишь коротко ответил:

— Хайль!

Отодвинув в сторону бумаги, он внимательно посмотрел на бригадефюрера. Глаза проницательные, умные, собственно, такие и должны быть у руководителя разведки. Внешность у рейхсфюрера была очень даже располагающая, интеллигентная, а модные очки в золотой оправе придавали ему прямо-таки академический вид. Во время разговора он не делал никаких резких движений, был внимателен и любезен. Всем своим видом он напоминал обыкновенного учителя, какими были его родители, а поучающий тон еще более добавлял сходства. Всякий раз у Шелленберга при беседе с Гиммлером невольно возникало ощущение, что он вновь оказался на студенческой скамье и держит суровый экзамен перед именитым профессором. И очень опасается огорчить его своим неправильным ответом.