Женька-Наоборот - Наталия Лойко

— Ройся в ящике сколько хочешь. У нас можно. Не удивляйся, что в комнате вроде накурено. Это фабричный запах. Они у меня оба работают на табачной. Мама — в гильзовом, а отец… Ты сам-то не собираешься стать механиком?

— Тебе не все ли равно?.. Ого, тисочки!

— Еще бы! Разве тебе не известно, что всякий настоящий механик обязательно изобретатель? У табачников знаешь какие машины хитрые. И умные. Все делают как пальцами. Есть укладочные машины, есть набивные, есть пачечные. Тонкая наладка… Инструмент к ним нужен особенный, точный. Как у хирургов.

— Ага, метчики-то совсем игрушечные. И отверточки! Ручки из чего? Из органического стекла, да?

Поглядел бы Алешка Рязанцев, как удивительно действует на Женю чуткое отношение!..

— Бери, Женя, напильничек, не стесняйся. Этот называется лицевой, здесь, погляди, — бархатный.

Что было поистине бархатным — это голосок Тани. Данный факт она сама отметила не без смущения. Еще не хватало, чтобы она стала похожей на маму Касаткину, которая всегда каким-то особенным тоном просит помочь ее дорогой Ирочке подготовиться к сочинению или к контрольной.

Но ведь Таня старается ради серьезного дела. Так старается, что не пикнула, когда Женька, прошлепав по лужам, ввалился в чистую комнату, не вытерев о половик ноги. Больше того, Таня идет на любой риск, лишь бы удержать Женю. Дает ему не только отцовский инструмент, но и лучшую заводную игрушку из уголка Лары. Второй такой быстрой, звонко поющей карусели не сыщешь во всей Москве — отец сам ее смастерил к Лариному дню рождения.

Длинное лицо Жени уже не кажется таким длинным. Оно порозовело, чуть ли не округлилось, и ничего в нем нету заносчивого.

Широким жестом Таня снимает со стены надетую на плечики спецовку отца. Чудо-спецовка! Мама сама ему шьет такие и сама же поддразнивает, что он в семье первый щеголь. Еще бы не щеголь! Каждый наружный кармашек — для особого инструмента — выделен белой тройной строчкой. На синем белое очень красиво, напоминает море, матросскую форму.

— Давай, Женька, прикинь! Хочешь, попрошу маму, она тебе тоже такую сошьет? Как раз для машиноведения… Хочешь?

Женя не знает, всерьез говорит Таня или не всерьез. Но отказаться не в силах. Он берет из ее рук тщательно отутюженную спецовку и, прикидывая этот наряд к себе, придерживает подбородком синий, простроченный белым ворот.

В таком странном виде его застают Танина мама и семилетняя сестра Лара — глазастая, щекастая, с большими голубыми бантами, туго завязанными у висков.

— Мама, — быстро говорит Таня. — Это Женя Перчихин! — Сегодня она поделилась с мамой своей догадкой и знает: мама не подведет.

Подвела Лара. Заморгала длиннющими ресницами и выпалила:

— Он! Я его сразу узнала: схватил папкину одежку и мнет.

— Ничего не мнет! — строго сказала мама и дернула Лару за новенькое пальтишко.

Лара обомлела, но не сдалась. Она, словно танцуя, прошлась своими крепкими ножками, обутыми в красные туфельки (фасон в точности, как у старшей сестры!), по крашеному, лоснящемуся полу. Шла и выразительно указывала носочками на следы, оставленные большущими башмаками. Может быть, маме и следы не видны?

— Женя, не уходи! — почти простонала Таня. — Ларка у нас ненормальная.

Лара уже ничего не могла понять. Мама не оборвала Таню, а повела себя совсем странно. Взяла у Перчихина спецовку так, как берут у желанного гостя пальто, чтобы любезно повесить это пальто на вешалку.

— Давай, — говорит, — Женя, я за тобой поухаживаю. Меня, — говорит, — зовут Елизавета Егоровна. Ты, — говорит, — очень кстати пришел.

Где же тут «кстати»? Выходит, вовсе не Лара первая выдумщица в семье, а мама! Только что, выходя из троллейбуса, вздыхала, что ноги не слушаются, что завтра чуть свет на фабрику, а теперь радуется: «Очень кстати!» И трясет Женину руку:

— Милости просим! Как раз тетя Нюра прислала именинного пирога. И варенье у нас свое… Таня, ставь чай! Лара, немедля за ширму и спать!

Вот она, справедливость!

Вскоре в комнате началось чаепитие. Никто не задержал взгляда на двух голубых лентах, высвобожденных из волос и печально повисших на ширме. Никто не подошел к Ларе, которая нарочно погромче всхлипывала. Взрослые вели свой разговор.

Таня бросала восхищенные взгляды на мать: все всегда понимает! Ни одного лишнего слова, ни одного вопроса. Женька, не дичась, берет у нее куски пирога с джемом, поддерживает степенную беседу:

— Выходит, у вас, Елизавета Егоровна, цех здо́рово механизирован?

Мама быстро сообразила, какую тему надо ему подбросить. Не у всякого найдется такая мать!

Многие говорят, что Таня на нее очень похожа, что сходство год от году увеличивается. Выходит, Тане предстоит вырасти умной. И вдобавок красивой. Тогда она так же пострижется, как мама, и так же, как она, обойдется без всякой завивки. И будет румяная, особенно за стаканом горячего чаю. Румяная и веселая. Научится так же, как мама, управляться с гостями. Сегодня, когда Женька уйдет, Таня ее обязательно расцелует.

А Женька-то!.. Обмакнул палец в пролитый на клеенку чай и давай этим мокрым пальцем чертить линии да круги. Хочется ему уловить, как работает пачечно-укладочная машина. Таня не удержалась, похвастала, что мама на этой машине выработала к Первому мая полторы нормы. Догадливая мама сказала по этому случаю, что рабочему человеку в наше время нельзя оставаться неучем.

Пока Таня убирала с клеенки остатки пирога и посуду, мама рассказывала случаи из жизни своего цеха. Это по поводу неучей. Не дав Жене опомниться, она положила на чисто вытертый стол географический атлас.

— У меня завтра, ребята, политучеба. Помогите разобраться в текущих событиях.

Увидев, как вытянулось и без того длинное лицо Жени, Таня чуть во второй раз не завопила: «Женя, не уходи!»

Но обошлось. Может быть, потому, что Таня догадалась сказать:

— Знаешь, откуда у нас такой замечательный атлас? От нашего дядьки. Он капитан подводного корабля.

Таня была права. И сейчас и несколько раз в течение вечера Жене хотелось удрать, да как-то не получалось. Хозяева, что ли, хитрые? Сейчас подсунули атлас (капитана подводного корабля!), разахались над картой звездного неба. Женя запросто ткнул пальцем в самую яркую из всех звезд — Сириус — в созвездии Большого Пса. И пошел по созвездиям. Пожалуйте, Орион, Лира, Возничий. В небесных телах он смыслит больше, чем трое Звонковых вместе. Кому скорее стать космонавтом — ему или им? И вообще Танька во всем девчонка. Что ей особенно понравилось в океанах? Шкала глубин, синева разных оттенков. Спросила:

— Правда как ленты? — и заставила мать оглянуться на ширму, за которой больше не слышалось никаких всхлипов.

Женя стал ерзать, когда перешли к текущим событиям, в которых захотелось разобраться Елизавете Егоровне. Тане легко трещать о политике; ей, оказывается, выписывают «Комсомольскую правду». А Жене давно, с той поры, как начали копить на устройство новой квартиры, ничего не выписывают. Тогда он, назло взрослым, решил не читать взрослых газет. Вот и сиди как неуч, слушай трескотню Тани.

И все же, поскольку ты посещаешь школу, всякие мировые события сами западают тебе в голову. Так что Женя вовсе не выглядел простачком, когда речь зашла о Кубе и Конго. Например, Алжир он не только мигом нашел на карте, а даже, как выяснилось, знал о нем то, чего Танька сроду не знала. Это так подействовало на Елизавету Егоровну, что она, не поинтересовавшись, какая у Жени отметка по географии, стала его просить заниматься по такому ответственному предмету вдвоем с ее дочкой. Даже сказала: «Пожалуйста…»

Таня при этом, по совершенно непонятной причине, бросилась целовать мать.

— Заодно и другие уроки приготовите вместе, — окончила свою мысль Елизавета Егоровна.

И перешла на другое: стала советоваться с Женей, как поумней воспитывать непокорную Лару.

Уходя, Женя не смог отказать Елизавете Егоровне в ее просьбе. Он обещал, когда сыщется время, захаживать в дом Звонковых. Ведь родители то в одну, то в другую смену пропадают на фабрике, и девочки остаются без присмотра, одни.

14. Гениальнейшая из идей

Женя Перчихин не привык, когда случалось возвращаться домой в вечернюю пору, заставать квартиру пустой. И вдруг — нате! — повсюду полная тьма. Кромешная, как сказала бы Таня Звонкова.

Нашарив на стене выключатель, Женя не сразу его повернул. Постоял, не опуская руки, удивляясь, как это у него вытянули обещание. Самому непонятно: то увиливал от совместных занятий, то вдруг закабалился…

Когда свет был зажжен, в глаза бросился конверт, белеющий на полу под длинной сквозной щелью, прорезанной для почты в каждой входной двери. Раз его не подняли — значит, родители ушли давно, еще до вечернего обхода письмоносца. На конверте Женя увидел: «Евгению Перчихину, лично». У него даже сердце зашлось. Штемпель, разумеется, — Шебелинка!