Женька-Наоборот - Наталия Лойко

— Ну-ка, что у нас тут в наличии?

Забыв о своем намерении не клевать ни на какие приманки. Женя стал деловито рыться в «богатствах» — так он с раннего детства называл все, что мало ценилось взрослыми, но могло пригодиться для ребячьих поделок. Когда-то это были камешки, светящиеся слюдой, или замусоленные пестрые фантики, потом более интересные вещи.

Что же из «богатств», присланных сюда Савелием Матвеевичем, можно сейчас применить? Женя прикидывал, соображал…

Однако мечты так и остались мечтами. Раздался звонок, прихожая наполнилась гомоном. Вскоре в дверь комнаты, где на крышке бюро вольготно раскинулся сад будущего, заглянула обрамленная встрепанными кудрями, всегда все высматривающая, вынюхивающая мордочка Веры.

— Ха-ха! — Вера иначе не начинала ни одной фразы. — Ребята! Женька-то не устоял. Первым примчался.

— Уйди! — зашипел на Веру Петя-Подсолнух.

С ним, старостой восьмого «Б», сегодня очень взволнованно беседовала Валентина Федоровна. Он обещал всерьез заняться Перчихиным, обещал проявить выдержку, да не догадался сделать предупреждение самой вредной из всех девчонок. Вечно это «ха-ха!» Одну Верину каверзу Петя запомнил с пятого класса. Ввели у них немецкий язык. Старенький, близорукий преподаватель не сразу привык к ученикам, путал фамилии. Вера решила развлечь публику — подсунула ему журнал параллельного класса. Чего скрывать — поначалу всех забавляло, как ребята откликались на чужие фамилии, а потом стало не по себе. Очень уж был поражен учитель, поняв, в чем дело. Захлопнул журнал — и ни слова. И класс молчит. Одна Вера продолжала свое: «Ха-ха-ха!»

Так было и в эту минуту. Вера смеялась, ребята молчали. Петя примиряюще проговорил:

— Знаешь, Женька…

Но тот ничего не желал знать:

— Да, первым пришел! Была охота выведать, на что люди время тратят. Игрушечки клеите, деточки-малолеточки? — И наподдал ногой холщовый мешок, с которым только что сам возился.

Петя все-таки староста. Он решил воздействовать на этого полоумного силой собственного авторитета. Но какой там авторитет, если редактор стенной газеты сам хватает Женьку за шиворот и указывает ему на дверь. Ясно без слов: «Уматывай, пока цел!» Иногда товарищ редактор молчит, чтобы не начать заикаться.

Тут вмешался Николай Николаевич, но Женька уже вымахал за порог. Все настланные на пол бумаги раскидал на пути.

Сбегая по лестнице, Женя сводил про себя счеты с Таней Звонковой. Вот тебе и «трам-та-та-там!» Опять влип по ее милости. Он не знал, что всего полчаса назад Таня с такой же стремительностью, как он, выскочила из той же квартиры номер семнадцать…

12. Гром-камень

У Звонковых на подоконнике большой цветочный горшок, в нем — розовый куст. Таниной маме не разрешается его поливать, разве что иногда можно напомнить дочери о поливке. Младшей сестре Ларе вовсе запрещено его касаться.

Давно, очень давно — тогда Таня читала еще по складам — передавали по радио сказку Андерсена. Кай и Герда из этой сказки были просто соседями, но любили друг друга, как брат и сестра. У каждого в ящике под окном рос небольшой розовый куст. И когда они, дети из сказки, ходили в гости один к другому, то могли посидеть вдвоем на скамеечке под душистыми розами.

Маленькая Таня выпросила у мамы в подарок чудесную розу. С тех пор роза цветет на окне как вечный знак дружбы. Таня долго ждала, чтобы в одном из окон наискосок тоже появился розовый куст, но так и не дождалась. Может быть, потому, что деду и внуку, самим ведущим хозяйство, некогда заниматься поливкой цветов.

Сейчас Таня, горестно приютившись у подоконника, не желает даже смотреть в сторону своего цветка. Дружбы на свете нет, справедливости тоже. Больше Таня не станет с нетерпением ждать четверга; она очень рада, что подготовка к выставке почти закончена, что теперь занятия будут проходить в школьном зале, а не в какой-то глупой квартире.

И что ей нравилось бывать у Рязанцевых, время терять? Пожалуйста, пусть Алешка теперь с кем хочет листает плотные, хрустящие страницы драгоценных дедовых книг. Пусть с кем угодно любуется творениями всяких там гениальных зодчих. Тане просто противно, что она столько ахала над снимками и рисунками, до которых теперь ей нет никакого дела. И еще требовала у Алеши пояснений. К чему?

Однажды Алешка расписывал ей древнекитайские парки. Ничего особенного — свободная пейзажная разбивка. Ну конечно, искусственные скалы и озерки, хитроумные мостики, выгнутые, как спина тигра, деревья самых разных пород, тьма пахучих лечебных трав. Ей бы сидеть да молчать, но у нее уже выработалась привычка, точнее, условный рефлекс: если Алешка уж очень разговорится о своей ненаглядной архитектуре, она должна хоть словечко вставить о медицине. Она и вставила, очень кстати ввернула по поводу этих лечебных трав, что, выучившись на врача, будет до точности знать действие всех полезных растений. Не только какой-нибудь наперстянки или тысячелистника.

Мало того что расхвасталась, еще захотела превратиться в знатную китаянку. Сделала из бумаги веер и встала на цыпочки. Не для того чтобы казаться выше, а для особой походки. Как будто ноги у нее забинтованы с рожденья и ступни остались маленькими на всю жизнь. И будто для нее, как в старинные времена, вырастили крошечный садик, засаженный карликовыми деревцами. По его дорожкам она легко могла семенить, раскачиваясь, по примеру важных китайских дам, как цветок лотоса.

Алеша про лотос ничего не сказал, а довольно невежливо сравнил Таню с фарфоровым китайским болванчиком. Вот тогда и надо было с ним поссориться навсегда!

Что ж это за человек, который ни за что ни про что выгоняет людей на лестницу? До того обидно, до того непонятно, что, прибежав от Рязанцевых, Таня сунула ноги в тапочки, палила в ведро воды и давай мыть полы. Мама всегда учит: не можешь справиться с нервами — берись за дела.

И верно — замечательно успокаивает. Таня прибрала комнату, умылась, снова надела красные в дырочках туфли и сидит себе у окна в тишине и прохладе. Отец на фабрике, мама с Ларой у тети Нюры на именинах, а Таня никуда не пойдет. Ей очень нравится быть одной — одинокой, покинутой. Чтобы стало еще грустнее, она даже огня не зажгла.

Зато во дворе загорелись два белых матовых шара, вырвали из полумрака красноватую шляпку деревянного мухомора. Прошла какая-то девушка в брюках с рюкзаком за спиной; прошагал полковник из девятой квартиры и скрылся в своем подъезде. Снова пустынно и тихо…

Нет, не пустынно — в ворота ввалилась компания. Ребята смеются, болтают, машут руками. Таня, боясь обнаружить себя, почти перестала дышать. Вот уже Вера скрылась в подъезде, вот Марина, Сережка Крылов — все они, конечно, уверены, что Таня давно наверху. Войдут к Рязанцевым — и прежде всего: «А где Таня? Что случилось?» Последним исчез Петя Корытин. Староста! Даже не оглянулся… Таня вскочила, чуть не свалила цветочный горшок и, охнув, стала сосать палец. Это в сказках розовые кусты только благоухают да радуют глаз. В жизни они в колючках.

Трудно не загрустить, если ты привыкла постоянно быть вместе со всеми и ни с того ни с сего оказалась одна. Тане представилось — мимо промчался сверкающий шумный поезд, а она осталась на заброшенном полустанке.

И вдруг пассажир! Прямо оттуда… «Послали за мной!» — пронеслось в мыслях. Даже сердце заколотилось. Таня не мешкая включила свет. Кто это? Женька! Когда же он к ним прошмыгнул? Почему несется оттуда как полоумный?

— Женя! Ты что?

Женя запнулся и перешел на шаг.

— Гуляю. По вашему двору и пройтись нельзя?

— Ты от них?

— Ну и что? Забросил барахло и назад.

Таня подозревает, что с Женькой, беднягой, обошлись не лучше, чем с ней. Это вместо того, чтобы встретить как человека, заинтересовать… У Алексея, как видно, чуткости ни на грош.

— Женя, подойди-ка поближе.

— Ну, подошел…

— Ты не поможешь мне сдвинуть ящик? Я, понимаешь, вымыла пол…

— Какой еще ящик?

— Большой. С отцовскими инструментами. Особый набор. Такой ни одному из наших мальчишек не снился.

Попробуйте сказать, что Таня не очень смекалиста. Гром-камень! С тех пор как ее прикрепили к Женьке, она все за ним примечает. Другие не интересуются им на уроках машиноведения, а Таня готова поклясться, что он при виде станков даже в лице меняется.

Взявшись за угол отцовского ящика, Таня встряхивает его так, что инструменты гремят и позвякивают на разные голоса. Женя вытягивает свою тощую шею.

— А ну, покажи!

— Кто же лезет в окно? Есть двери. Квартира тридцать шестая.

13. Вокруг именинного пирога

Впустив Женю, Таня не умолкает:

— Ройся в ящике сколько хочешь. У нас можно. Не удивляйся, что в комнате вроде накурено. Это фабричный запах. Они у меня оба работают на табачной. Мама — в гильзовом, а отец… Ты сам-то не собираешься стать механиком?