Сонник Инверсанта - Андрей Щупов

Был случай, когда уже в студенчестве, нас за какую-то чепуху принялся разносить руководитель практики. Все дружно отпирались, кое-кто откровенно посмеивался, я же молчал и просто глядел на инженера, что довело его до высшей степени накала. Остановившись напротив меня и опасно раскрасневшись, он принялся читать мне мораль — да так грозно, что я почти уверился в скорой потасовке. Помню, даже мои друзья были крайне удивлены, что из всех студентов инженер выделил именно меня — самого скромного и молчаливого. Хотя, возможно, в чем-то он был прав. Не удостаивать собрата ответом — тоже по-своему жестоко. Оттого и сыпались на мою голову шишки от разновеликих начальников. Набычившись, я молчал, и мое молчание истолковывали, как надменную грубость.

Уже много позже я понял, что меня подводили глаза. Они от природы не умели лгать, не умели сохранять нейтральное свечение, и люди это, конечно, видели…

Споткнувшись, я чуть было не рухнул на землю. Пройдя еще несколько шагов, снова зацепился ногой. Присев, я пошарил рукой. Какой-то шутник, должно быть, сменив катушечный магнитофон на кассетный, пробежался по парку, петляя между деревьями, на ходу разматывая глянцевую ленту. Да и куда, прикажете, ее девать? Две больших катушки — уже километр. В данном же случае катушек, верно, хватало. Местами хитросплетение магнитной пленки напоминало гигантскую паутину. Уже начинало смеркаться, но эту поблескивающую мишуру было еще хорошо видно.

И вспомнился рассказ приятеля о растяжках, которые они с тщанием высматривали в джунглях чужой страны. Самое последнее дело — зацепить ногой такой проводок. Потому как не знаешь, что последует в следующую секунду — откуда и чем рванет. Если это обычная граната, то есть шансы нырнуть в кусты и отползти подальше, но чаще они натыкались на мины-лягушки или шариковые мины направленного действия. Первая умело калечила, вторая в состоянии была в один миг положить добрых полроты. Что и говорить — в сфере убиения себе подобных человечество достигло многих блистательных вершин, и неизвлекаемые мины превратились в первую беду любой войны — прежде всего потому, что гвоздили всех без разбора, начиная от любопытных детишек и заканчивая почтенной старостью. Пуля — дура, а мина — стерва, и, вдосталь покатавшись по горячим точкам, приятель стал первым из первых пацифистов, люто возненавидев политиков и генералов. Думаю, попади он ногой на такую пленочку, реакция его была бы соответствующей — нырок в сторону и очередь от бедра по кустам. У меня, по счастью, подобных рефлексов не было, — я не покатился кубарем по земле, не выхватил пистолетика и даже ругаться вслух не стал. Грудью, животом и ногами я продолжал переть вперед, словно бульдозер, разрывая хрусткую ленту. Я зверски устал и я хотел спать. А потому продолжал бездумное движение, подыскивая себе место для ночлега. Это было не столь просто, однако, в конце концов, подходящее место я все же нашел…

Полуразвалившаяся беседка с лавочкой обещала вполне приемлемый покой. Вечер был теплый, и замерзнуть я не боялся. Куда больше я боялся людей, — потому и навестил этот заброшенный парк, потому и забрел в самый отдаленный его уголок.

Мятый пиджак — первый признак неблагополучия, и потому свой пиджак я аккуратно снял, использовав в качестве одеяла. Под голову положил дипломат, и прежде чем начать ворочаться, при свете выскользнувшей из-за туч луны внимательно осмотрел свой боевой трофей.

Как всякий порочный мужчина, конечно же, я тяготел к оружию. Правда, похвастаться особым боевым опытом я не мог и даже времена, когда в школьном тире мы стреляли из «ТОЗ-8» и спортивного «Марголина», припоминались мне более чем смутно. Конечно, кое-какие журнальчики я на досуге почитывал, время от времени заходил в оружейные магазины, однако данная модель была мне совершенно незнакома. Пистолет оказался довольно компактным и весьма «ухватистым», что особенно ценится в среде фанатов пулевой стрельбы. Держать его было крайне удобно — и столь же удобно было целиться. На латунной пластине, украшающей пистолетную рукоять, я прочитал надпись «POLUCHI NAKA», не подсказывающую мне ровным счетом ничего.

Выщелкнув обойму, я сковырнул в ладонь оставшиеся три патрона и сокрушенно вздохнул. Сколько их тут было, оставалось только гадать, так как во вражий автобус я пулял щедро, выстрелов не считая. Калибр был примерно такой же, как у патрона АКМ, но самое занятное, на что я не обратил внимания в пылу бегства, это странный рычажок в передней кромке рукояти. Почти как у динамометра — жмешь, и что-то там в нутряном мирке убийственного механизма складно перещелкивает. Покрутив пистолетик в руках и пару раз почесав в затылке, я, в конце концов, догадался. Загадочный «POLUCHI NAKA» был наделен самовзводом, но совершенно нестандартного образца. Не надо было оттягивать затвор или взводить курок тыльным рычагом, — стреляющий просто стискивал рукоять и тем самым досылал патрон в ствол. Далее срабатывала простейшая автоматика. Смешно, но маленькое открытие меня несколько утешило. Нет, братцы, не походил я на умалишенного! В корне не походил!..

Заснуть на уличной скамье — дело не самое простое. Особенно для человека, испорченного отечественными матрасами и простынями. А потому, несмотря на всю свою усталость, я час или два безуспешно ворочался, пытаясь выключить зрение и мозг. Увы, организм упрямо продолжал бодрствовать, и, вздрагивая от шагов полуночников, я поднимал голову над деревянными перилами, напряженно всматривался в жидкие сумерки. Тишины, кстати сказать, не было, — то и дело где-то похрустывали ветки, звенело стекло и доносились чьи-то смешки. Иногда к самому уху подлетала компания комаров, и тогда мне становилось совсем невмоготу.

Господи! Если бы они только кусались и пили кровь, но им этого было мало! Главной их задачей было вывести человека из себя. Они распевали свои комариные серенады, вытанцовывали в воздухе шейк-танец, делали вид, что удаляются, и снова возвращались. В один из моментов я не выдержал и в полусонном состоянии выскочил из беседки. Лежать долее я больше не мог и потому решительно зашагал сквозь кусты и рвущуюся магнитную пленку.

На НЕГО я наткнулся случайно. Он лежал на лужайке, свернувшись калачиком, и басовито похрапывал. Будь я в здравом рассудке, я, вероятно, удрал бы от него или, не поверив, прошел бы мимо. Но в эту минуту мне все было нипочем, и, в изумлении склонившись над маленьким, укутанным в железнодорожную шинель человечком, я даже попробовал присвистнуть. Свиста не получилось, но изумление оттого ничуть не уменьшилось.

Но, касаясь этой новой темы, задам для начала простенький вопрос: что такое — маленький человек? Вы скажете: карлик, гном, лилипут — словом, метр с кепкой и так далее. В книге рекордов Гиннесса зафиксированы коротышки в полметра, но и это доложу вам не предел. Нынешний мой найденыш был ростом в куклу сантиметров тридцати. При всем при том это был нормально сложенный мужчина — не горбун и не ребеночек — с натруженными жилистыми руками, кадыкастой шеей и сморщенным личиком сорокалетнего грузчика из гастронома. Впрочем, это я потом уже его рассмотрел в подробностях, а в первую минуту мне только и оставалось, что стоять рядом удивленно прислушиваться к богатырскому храпу этого недомерка. «Малыш» лежал на боку, подложив руки под щеку, выдавая крупноватым носом протяжные фистулы. То ли я был к чему-то подобному готов, то ли сказывалось сонное состояние, но я сходу поверил в этого человечка. Более того, протянув палец, я осторожно коснулся плеча лежащего и тихо позвал:

— Эй! Ты кто?

Шинелька заворочалась, и, перевернувшись на спину, человечек слепо потер ручищей лоб. А в следующую секунду он разразился хриплой бранью. Я вздрогнул. Голос этого лилипута был зычен и нечленоразделен. Я поневоле попятился. Нет, это все-таки должно было быть сном! В реалиях подобные типусы просто не водятся.

Попутно замечу, что я очень не люблю, когда мне попадаются лежащие на земле люди. Дело в том, что я не умею проходить мимо. С детства наделенный богатым воображением, я тут же начинаю представлять, что это кто-нибудь из моих друзей или родственников, что лежащему плохо, что совсем недавно у человека приключился инсульт или инфаркт. Словом, я задерживаюсь, я подхожу к человеку, я оказываю ему посильную помощь, и, увы, всякий раз оказывается, что человек перепил, что человек пьян в стельку и в дым. Бывало, что я помогал выбираться из глубоких луж областным депутатам (еще немного, и они бы просто захлебнулись), выволакивал из канализационного люка милиционера с набрякшим от крови лицом (он застрял там в вертикальном положении головой вниз и ногами вверх), доставал из канавы почтенного ветерана с грудью густо усыпанной медалями и орденами, стаскивал с трамвайных рельсов жениха, отставшего от своей свадьбы, и прочая-прочая. Самое печальное, что все они были омерзительно пьяны. Не однажды я зарекался останавливаться вблизи упавших, но всякий раз что-то приключалось со мной и лежащие люди притягивали меня к себе словно магнитом.