Леди и лорд - Сьюзен Джонсон

Ее глаза удивленно раскрылись, в них отчетливо читалась растерянность. Чем была она вызвана: его прикосновением или внезапностью, с которой он появился, — Джонни не смог бы сказать, но, как ни странно, растерянное выражение ее глаз каким-то странным образом польстило ему — словно он был охотником, а она его дичью. Вполне понятное чувство для мужчины, с детства привыкшего к охоте.

Однако в данный момент Джонни гораздо больше встревожило то, как отреагировало на это столкновение его собственное тело. Пальцы его сомкнулись на мягкой руке Элизабет повыше локтя. «Интересно, с какой силой надо сжать пальцы, чтобы ей стало больно? — прозвучал безмолвный вопрос в каком-то уголке его сознания. — Ведь заложник не является неприкосновенной персоной». И действительно, история Приграничья знала много случаев, когда женщины подвергались насилию, причем это скорее было правилом, нежели исключением. Знал это и он. И она.

Чувства, охватившие Джонни Кэрра, отразились в его взгляде. Элизабет же подумала, что она, наверное, должна испытывать страх перед этим огромным мужчиной, возвышавшимся над ней подобно колоссу и крепко сжимавшим ее своими железными руками. Тем более что в его горящих синих глазах, бесцеремонно устремленных на нее, читалось вполне откровенное послание. Однако неожиданно для самой себя она произнесла:

— Извините.

Это было сказано так, словно не он, а она налетела на него. В голосе Элизабет не было ни малейшего признака страха — одна только вежливость. Возможно, она извинялась за то внезапное чувство, которое откликнулось в ней в ответ на его откровенный взгляд.

Несколько мгновений Джонни колебался, не зная что делать. Ее фраза, произнесенная тихим голосом, странным образом удивила его. Может, он неверно истолковал ту растерянность, с какой она смотрела на него? Что кроется за сказанным ею словом — простая вежливость или что-то еще? А может, он на самом деле уловил в ее голосе обольстительную чувственность? Однако затем душу Джонни Кэрра больно царапнуло сожаление совсем другого рода. Переговоры об освобождении Робби уже шли полным ходом, скоро его должны были выпустить из тюрьмы Харботтла, и вести себя, руководствуясь одними лишь плотскими позывами, было бы в данный момент величайшей глупостью. Даже если бы этого захотела она сама.

— А вы извините меня, — сказал он, но гораздо более сухим тоном. От напряжения, которое в эти секунды выдержал Джонни, сражаясь с самим собой, у него даже сел голос. — Позвольте помочь вам собрать книги. — С этими словами он выпустил ее руку и, нагнувшись, принялся подбирать книги, разлетевшиеся по усыпанной гравием дорожке.

Пока он собирал книги и укладывал их стопкой, Элизабет стояла в каких-то сантиметрах от его рук. Ее ноги были так близко! А ноздри Джонни щекотал тонкий аромат клеверного мыла госпожи Рейд. Помимо его воли в мозгу Джонни возник ее образ, образ женщины, раскинувшейся в своей ванне с куском мыла в ладони. Он представил себе пар, поднимающийся от ванны, ее груди, наполовину скрытые водой, и руки, лениво касающиеся этих восхитительных холмов…

В это же самое время, поглядев сверху вниз на обтянутые зеленой шерстью плечи согнувшегося рядом с ней Джонни Кэрра, Элизабет была поражена их шириной. Ей еще не приходилось видеть его атлетическое тело так близко. Неужели такое возможно: подобный мужчина — у ее ног! Как завораживает игра его налитых силой мускулов, как он могуч и в то же время грациозен! Внезапно, околдованная неотразимой мужественностью лэйрда Равенсби, она стиснула руки, чтобы не поддаться порыву и не погладить эти мощные плечи.

В тот же момент, прежде чем Элизабет успела утратить контроль над собой, Джонни энергично распрямился.

— Прошу вас, — произнес он, протягивая ей пачку вперемежку сложенных книг и бумаг.

— Спасибо, — выдохнула Элизабет, чувствуя, что находилась на волоске от катастрофы.

Несколько мгновений они стояли друг против друга словно растерянные подростки, не в состоянии осмыслить чувства, обуревающие каждого из них. Обладая большими навыками в искусстве светской беседы, Джонни заговорил первым. Годы, в течение которых он вел охоту на женщин, не прошли бесследно, отточив его манеры.

— Вижу, вы интересуетесь архитектурой, — сказал он, кивком указывая на книги, которые только что передал ей.

— Я собираюсь строить дом, — просто ответила Элизабет.

— Собираетесь жить одна?

Видимо, ему не стоило так недвусмысленно делать ударсние на слове «одна». Надо было лучше маскировать владевшие им чувства.

— Да, — только и сказала она. Вопрос хозяина замка прозвучал откровенно, в нем ощущалась сексуальность, которую можно было попробовать чуть ли не на ощупь. — Я хочу жить одна, — добавила Элизабет, сделав, в свою очередь, ударение на слове «хочу», как если бы хотела загородиться от агрессивной чувственности собеседника.

Это было чересчур для случайной встречи после того, как несколько дней он сознательно избегал этой женщины и неотвязно думал о ней, после дней самоограничения и борьбы с самим собой. Лэйрд Равенсби никогда не был нерешительным человеком. Вся его жизнь прошла в борьбе, но вот выпал чистый случай и словно нарочно предлагает воспользоваться им. Их с Элизабет разделяли считанные сантиметры, и она — пусть даже в сером льняном платье, сшитом на гораздо более крупную женщину, — была умопомрачительна. В этом наряде девушка выглядела еще более хрупкой и тонкой, а ее зеленые глаза на фоне тусклой ткани платья светились еще ярче.

Резко и неожиданно, словно удар хлыста по спине, его сознание резанула мысль: «Беззащитна!» Он мог овладеть ею прямо здесь, на коротко скошенной траве лужайки, или, плюнув на свою гордость, позорно отступить. Он мог поднять се на руки, вне зависимости от того, станет ли она сопротивляться, отнести в свои комнаты, не выпуская оттуда до тех пор, пока не приедут прихвостни Годфри и не привезут Робби. Или, развернувшись, он мог уйти.

Некоторое время Джонни размышлял над этой дилеммой, стоя под теплыми лучами весеннего солнца в цветущем саду, огороженном стеной. Он чувствовал себя загнанным за такой же высокий забор. Лэйрду Равенсби, человеку, привыкшему жить согласно велению своих чувств, удачливому воину, знавшему, что иногда нерешительность может означать выбор между жизнью и смертью, эти несколько секунд показались вечностью. И лишь в последний момент в нем проснулся голос разума, напомнивший: он готов предать Робби.

— Что ж, в таком случае желаю удачи в вашей одинокой жизни, — мягко произнес Джонни.

И снова в его словах прозвучала нескрываемая чувственность, словно он знал, что подсознательно, внутри себя, его хочет каждая женщина. Произнеся эту фразу, Джонни Кэрр отвесил Элизабет изящный глубокий поклон.