Заботливая женская рука - Надежда Первухина

Трифон облегченно выдохнул. От прочтения безграмотной бумажки загадка не стала более разъясненной, но у нее хотя бы появилось вполне реальное происхождение. И его непонятный кошмар превратился в обычную китайскую поделку. А впадать в состояние предкоматозного ужаса перед товаром явно левой «вирмы» по меньшей мере неразумно. Трифон и не впал. Брезгливо морщась, он рассматривал руку в коробке и пытался рассуждать о том, каким образом она водворилась в его коридоре. Да, и еще нашему герою хотелось бы уточнить, какие такие сто операций выполняет это пластмассовое (или силиконовое? Или пьезокристаллическое?) жутковатое чудо. К тому же англизированный призыв перед использованием руки ознакомиться с инструкцией был невыполним — похоже, никакой инструкцией в коробке и не пахло. Словом, чепуха какая-то. Хлам в подарочной упаковке. Трифон бросил бумажку-рекламку поверх прелестных пальчиков и тщательно закрыл коробку крышкой. Пускай китайцы сами такими руками пользуются, у них сознание, дзеном извращенное. А русский мужчина, хоть и африканского происхождения, далек от подобных «нопшеств».

Вот только как же эта коробка у Трифона оказалась?

И зачем?

Да, и разумеется, надо выяснить, что же с нею делать!

Потому что выкинуть в мусоропровод как-то… Жалко, что ли.

Наш Трифон, конечно, честно попытался поразмыслить над этими фундаментальными вопросами. о голова вскоре думать отказалась. И Трифон не мудрствуя лукаво сунул коробку с дурацкой рукой в кладовку, наивно полагая, что в ближайшее время сможет не только рассортировать там весь накопившийся хлам и отправить его на помойку, но и разобраться с этим «рождественским» подарочком. Ха, может, это все-таки проделки крепких перцев?! Тем более что Гена и Юрик всегда были признанными специалистами в устроении мелких пакостей всему человечеству. Не кто иной, как они, прошедшим летом устроили в городском парке секс-шоп на выезде и орали в мегафон, призывая прогуливающихся с детишками вполне респектабельных матрон разжиться неприличными имитаторами и всякими возбуждающими кремами. Что странно, парковая милиция никак не прореагировала на столь вопиющее хулиганство. А однажды эти остроумцы-негодяи не поленились устроить истерику в главном городском универмаге «Юбилейный», пугая пришедших за покупками домохозяек воплями о том, что, по последним сообщениям Интерфакса, в килограммовых упаковках стирального порошка «Эпос-Био-С-Зелеными-Гранулами» обнаружены споры сибирской язвы и тайваньского гастрита. Этим пакостники вызвали обвал цен на товары бытовой химии и сильную головную боль у менеджеров по продажам. Так что, логично рассудил Трифон, Гена и Юрик вполне могли подкинуть ему эту коробку. Тем более они давно намекали Трифону, что пора бы ему огрести от них какую-нибудь пакость, а то живет слишком спокойно.

Трифон мысленно пообещал Гене и Юрику многочисленные и суровые кары за столь пошлую шуточку и постарался переключиться на конструктивную идею о немедленной уборке квартиры. Наш герой не был чистюлей, но всякий бытовой разгром имеет свои пределы. Осколки тарелок на полу действовали Трифону на нервы. Он вспомнил, что в последний раз видел веник в районе своего письменного стола, а совок… Нет, насчет совка — это уже слишком. Ну откуда в доме молодого, не обремененного хозяйственными инстинктами мужчины быть такой неромантической вещи, как совок? Настоящие мужчины, славные холостяки, используют в этом качестве газетный лист. Или старый номер «Пентхауза». Трифон пошел к письменному столу, обрел веник, погребенный под пыльным собранием сочинений Бернарда Шоу, выдрал из какого-то старого журнала лист поплотней, и тут его «повело». Нет, не так, как «ведет» горького пьяницу новая лошадиная доза паленой водки. Навалилась слабость, от которой тело словно потеряло все кости и расплылось, как кусок сливочного масла по горячей сковородке. А за возможность заснуть немедленно Трифон готов был просто отдать душу. К желанию молодого человека выспаться добавилось осознание того, что вокруг него хмурилась пустая неприбранная квартира с неласковым холодильником и пренаглыми тараканами. Словом, никакой радости для усталого мужчины в самом расцвете сил!

И Трифон мирно уснул. Прямо на полу. Подложив под щеку лохматую сторону веника.

А каждому читателю давно известно, что, покуда литературный герой спит, сюжет не останавливается. В нем происходят не самые скучные процессы, в которые герою предстоит включаться сразу же после пробуждения.

Итак, наш герой, как и полагается иногда герою, спит, и снится ему…

…Лето. Дача. Грядки с подросшими кустиками картофеля. Сам Трифон — сверкающе-эбеново-мускулистый в набедренной повязке из старой скатерти — стоит средь волнуемой ветерком картофельной своей плантации. И ощущает себя царем, со скипетром-тяпкой в одной руке и герметичной банкой для отлова колорадских шестиногих членистоногих — в другой. Идет Трифон меж гряд, тяпочкой культурно каждый кустик окучивает, а чуть заметит где полосатую арестантскую робу наглого шестиногого, так сразу подцепляет его с листа и в банку, в банку! А в банке, для пущего томления полосатых колорадцев, налита ядовитая смесь керосина с карбофосом. Членистоногие картофельные зэки при виде карающего Трифона, конечно, стремятся прочь с места своих преступлений — бросают увлекательные занятия по спариванию да пожиранию свежих листиков, падают с куста наземь, притворяются мертвыми, уходят в несознанку. Но Трифон, картофельный самодержец, прозирает суровым оком эти хитрости, и ни один хитинооблаченный наглец не уходит от его карающей длани. А над дачей, над картофельным океаном, над ручейками фасоли, джунглями укропа и райскими кущами смородины наливается закатной спелостью небо, и пахнет от неба сладким яблоком грушовкой…

Хорошо Трифону от такого сна, весело. И уж собирается он во сне прополоть грядочку с огурцами сорта «Зозуля», как видит, что на этой самой грядке, безжалостно разрушая все Трифоновы агрономические ухищрения, расположилась самая большая жизненная неприятность нашего героя. А именно: сидит в установленном прямо на грядке кресле Трифонова родственница Октябрина Павловна (ох, не царство ей небесное!), вяжет. Чего в действительности отродясь за нею не водилось. Спицы мелькают, очки поблескивают. И духами родственницыными — «Белая сирень» — по всему огороду пахнет, прямо как в грозу в начале мая!

— Октябрина Павловна! — возмутился было Трифон, но родственница сурово на него посмотрела:

— И тебе это не надоело?

— А че такого… — вмиг растерялся Трифон. И стало ему противно оттого, что почувствовал себя снова совсем как в детстве, когда приходил он домой, вывозившись в грязи да велосипедной смазке, а Октябрина Павловна принималась его жестоко отмывать и отчитывать. И потом заставляла три часа подряд разучивать романс Алябьева «Соловей». Без перерыва на обед. И всегда поступала так, что Трифон чувствовал себя без вины виноватым!