Двойник - Макс Коллинз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А почему Анна не может сама обратиться к ним?
– С ее уголовным послужным списком она нуждается в посредничестве.
– А почему бы вам не взяться за это?
Он сделал широкий, великодушный жест рукой.
– Я могу это сделать. Но собираюсь объединить наши усилия. Вы сообщите то, что наблюдали, а я бы сказал, что миссис Сейдж, мой старый друг из Восточного Чикаго, вошла со мной в контакт относительно Диллинджера и свела нас вместе.
– И все же зачем вам я?
Он пожал плечами.
– Просто хочу быть справедливым. Не вижу смысла в конкуренции. Денег хватит на всех, причастных к делу, Геллер. По крайней мере, двадцать грандов, поделенных на четыре части.
– Четыре?
– Кроме меня, вас и Анны есть еще мой непосредственный начальник капитан О'Нейли. Он сегодня тоже в деле.
– Он тоже участвует в сборе денег с мадам?
– Геллер, мы уже занимались делом Диллинджера. У нас имеется донесение, что этот человек был в Чикаго на Норд-Сайд.
– От Анны?
– Нет. От одного игрока, которого я знаю, хорвата. Но никому не говорите об этом. Вскоре после того, как вы ушли от Анны, я, разговаривая с ней, вдруг понял, что этот парень у нас в руках. Вы знаете, у нас есть свой денежный интерес в поимке мистера Диллинджера в Индиане.
– Вы имеете в виду некую сумму помимо наградных в двадцать тысяч долларов?
– Разумеется. Диллинджер – это стыд Индианы, родной сын, пошедший по неправедному пути.
– Лич в этом участвует?
Капитан Мэтт Лич был полицейским штата Индиана, который посвятил в последние годы всю свою карьеру выслеживанию Диллинджера. В поисках известности он далеко переплюнул Пурвина и Несса. Правда, его не любили многие полицейские. Однако знали как неутомимого, даже одержимого преследователя Диллинджера.
– Нет, – коротко ответил Заркович. – Он не причастен. Это дело Восточного Чикаго.
– Только что вы сказали, что Диллинджер – это дело Индианы.
– В особенности Восточного Чикаго.
– Почему?
– Он убил там полицейского.
– А! Значит, они ищут его за это убийство.
– Да. Он убил копа, когда выскакивал из дверей Первого национального банка, стреляя из автомата. И этому есть множество свидетелей.
– И, конечно, вы знали того копа, которого убил Диллинджер.
– Да. Прекрасный парень, он оставил вдову с детьми.
– Итак, вы хотите заполучить Диллинджера.
– Да.
– Вы хотите участвовать в его ликвидации.
– Пожалуй.
– Именно в ликвидации, но не в поимке?
– Геллер, вы действительно думаете, что Диллинджера можно взять живым?
– А почему нет? Раньше его задерживали много раз.
– Но он знает, что на этот раз не сможет бежать, что не может быть никакого повторения несчастья в Кроун-Пойнт, не может быть деревянных револьверов, покрашенных гуталином.
– Не знаю, может быть, вы и правы. Но в любом случае, не думаю, что все это меня интересует.
– Как знаете. Вы не собираетесь поговорить с Коули в таком случае? Или снова с Пурвином?
– Нет. Но если вы хотите отомстить за того копа из Восточного Чикаго, тогда вам нужен Пурвин. Он сначала стреляет, а потом уже думает.
Заркович встал и, надев свою шляпу, сухо улыбнулся, не выпуская мундштук с сигаретой изо рта.
– Раньше я уже имел дело с Пурвином. Он слишком молод для такой работы.
– Его люди еще моложе.
– Знаю. Этот парень проваливал любое задание, на которое его когда-либо посылали... Ему никогда не следовало их поручать. А в общем-то это неплохо...
– Это неплохо для полиции Восточного Чикаго. На этот раз она сможет оказаться рядом, чтобы выручить его?
– Вот именно, – улыбнулся Заркович. Я встал из-за стола.
– Из чистого любопытства, сержант. Что вы собираетесь делать?
– Постараюсь провернуть одно дельце в пользу Дины Сейдж.
– Какого рода дельце?
– У Анны есть проблемы с иммиграционными властями. Она думает, что, может, люди из администрации снимут эти проблемы, если она поможет с Диллинджером.
– Возможно. Я вижу, вы не хотите обращаться к чикагским полицейским.
– Нет, черт побери! А вы?
– Стеги хороший мужик.
– Забавно это слышать от вас.
– Из-за того, что он не любит меня, не следует думать, что я его не уважаю. Он честный и прямой. Вам с ним иметь дело гораздо лучше, чем с Пурвином.
– Спасибо за совет, Геллер. Значит, вы вне игры?
– Именно так.
– Знаете, не вижу в вашем решении смысла.
– Я так не думаю.
Он пожал плечами и вышел. Предложение Барни вместе выпить пива Заркович проигнорировал.
Я же спустился в бар и присоединился к Барни, который спросил, в чем причина моего столь грубого разговора с Зарковичем.
Я объяснил, что он был шестеркой среди политиканов Восточной Индианы.
– К тому же у него есть связи с шайкой Капоне, – ответил я. – И не только потому, что Синдикат контролирует бордели. Около четырех лет назад он попал под секретное федеральное расследование. Оказалось, примыкал к группировке Капоне в гангстерской войне, в которую были вовлечены некоторые местные бандиты Восточного Чикаго. Ему удалось выкрутиться, так как приятели-политиканы оказали содействие. Это, дружище, самый грязный полицейский.
– Что-то непохоже.
– Он ловок и умен. Но стоит раз испачкаться в дерьме, никогда не отмоешься.
– Значит, ты выходишь из этого дела? – спросил Барни. – Или из этой «работы»?
– Я не знаю, что это.
Я не ответил на вопрос Барни, потому что не был уверен, что действительно вышел из дела Джимми Лоуренс – Полли Гамильтон. Или «работы».
Я поехал к трехэтажному дому Анны Сейдж, припарковался внизу улицы и стал вести наблюдение, делая вид, что читаю газету. Я ожидал увидеть Зарковича, но он не появился.
Около семи тридцати возле дома остановилось такси, и из дверей трехэтажного дома вышел Джимми Лоуренс с Анной и Полли. Они сели в такси и направились в сторону Луп.
Я следовал за ними, гадая, куда они едут?
Оказалось, вниз к озеру, к Выставке.
Там они направились на шоу Салли Рэнд «Улицы Парижа».
10
– Это было прекрасно, – сказала Салли Рэнд, закуривая сигарету. Она сидела на постели, прикрыв грудь шелковой простыней. – Я чувствую, что в этом участвовало твое сердце.
Опершись на взбитую подушку, я тоже сел.
– Пожалуй, мое сердце участвовало в этом, – согласился я и пожал плечами.
Она потрепала меня по щеке своей нежной, с длинными ногтями рукой, ладонь была прохладной. В ее апартаментах с кондиционером все казалось прохладным.
– Что у тебя на уме. Геллер? О чем ты все время думаешь?
– Да ни о чем.
– Хочешь немного вздремнуть? Уже довольно поздно.
Светящиеся стрелки на маленьких круглых хромированных часах, стоявших на прикроватном столике, слабо светились в полумраке спальни. Блики света, заполнявшие комнату, проникали в открытые окна. Тяжелые шторы были раздвинуты, лучи света с Лейк-Шор-Драйв и Голд-Коаст и с мелькающих на озере судов проникали внутрь и омывали нас, словно прохладный голубой бриз.
– Поспи, если хочешь, Элен.
Я по-прежнему называл ее Элен, по крайней мере, в постели. Кажется, ей это нравилось, и думаю, не только это.
Она затушила недокуренную сигарету в круглой стеклянной пепельнице на столике, затем снова повернулась ко мне, ухмыльнувшись.
– Большинство мужчин в этом городке отдали бы все фамильные драгоценности за ночь с Салли Рэнд. А ты почему-то не выглядишь слишком благодарным и довольным.
– Дело не в тебе, правда.
– В чем-то другом?
– Да, в чем-то другом. Ты должна поспать. А я сейчас оденусь и вернусь к себе.
– Черта с два! Ты проведешь эту ночь здесь, нравится тебе это или нет! Будь я проклята, если смирюсь с тем, что ты удерешь отсюда!
Я улыбнулся ей.
– Вовсе не собираюсь удирать. Просто подумал, что составляю тебе паршивую компанию. Я стесняюсь и краснею от того, что делю постель с самой Салли Рэнд, даже зная случайно, что в действительности она Элен Бек из Миссури.
Она ударила меня подушкой. Потом зажгла настольную лампу. Это была полупрозрачная стеклянная трубка с серебряным основанием. Лампа разливала мягкий сияющий свет. Салли наклонилась ко мне, ее красивые груди качнулись. Она поцеловала меня в губы, и поцелуй этот длился секунд тридцать, потом последовал другой.
– Давай, встанем, – сказала она, – и я приготовлю тебе какую-нибудь полуночную еду.
– Уже далеко за полночь.
– Не играй словами.
– У меня нет пижамы. Не будешь ли ты возражать, если я оденусь?
– Буду. Поешь в трусах. Я никому не расскажу. Она встала и грациозно пересекла комнату, словно сцену, потом облачилась в белое шелковое кимоно, подпоясалась и стала ждать, пока я встану с кровати и последую за ней.
Она провела меня через гостиную, мои босые ноги утопали в мягком плюшевом ковре. Комната была словно перенесена из Голливуда, обставленная современной, округлой мебелью – софа, диван, кресла, накрытые какой-то золотистой плетеной тканью. Вся обстановка была белого цвета, даже мраморный камин, над которым висела картина с воздушными орхидеями. По пути на кухню Салли остановилась, чтобы включить лампу на краю светлого столика у софы. Лампа была похожа да свою хозяйку – серебряная обнаженная женщина, держащая круглый кусок матового стекла, за которым маленькая бледная лампочка испускала неяркий свет.