Политика Меттерниха. Германия в противоборстве с Наполеоном. 1799–1814 - Энно Эдвард Крейе

территории. Последнее положение было ударом по таким деятелям, как Штадион и Меттерних, хотя последнего оно мало затрагивало, пока здравствовал Франц Георг. По крайней мере, договор давал некоторые гарантии того, что доходы от имения в Охсен-хаузене не будут конфискованы.

В этих преобразованиях имелось некоторое противоречие. С одной стороны, они выглядели как перераспределение власти. Права кайзера и ассамблей старых избирательных округов передавались новым суверенам, но с ограниченными прерогативами. С другой стороны, право суверена на законотворчество могло означать что угодно, особенно потому, что оно не предусматривало наличие земств или парламентов, ограничивающих верховную власть. Как обстояло дело, например, с крепостным правом, жгучей проблемой того времени? Подпадало оно под юрисдикцию суверена или считалось нерушимым правом владельцев имений? Последующие события показали, что Наполеон рассматривал наделение аннексированных владений привилегированным статусом как промежуточную меру в развитии централизованных, эгалитарных учреждений по французскому образцу. Его клиенты, однако, возражали против внешнего диктата и упорно сопротивлялись ему.

В самом деле, когда 12 июля неожиданно, как ультиматум, был объявлен Акт о создании Рейнского союза, это вызвало оцепенение. Фердинанд, брат императора Франциска и новый герцог Вюрцбурга, был в принципе против присоединения к союзу, что от него и не требовалось по Прессбургскому договору. Фридрих Вюртембергский и Макс Иосиф Баварский, прежде давшие указания своим представителям подписать акт, призадумались. В совете монархов они рассчитывали стать лидерами союза. Теперь же они должны были разделить свои прерогативы с так называемыми великими герцогами. Без абсолютного контроля над аннексированными территориями перестройка теряла для них привлекательность. Внезапно Макса Иосифа осенило, что его главное оружие – возможность использовать Францию против Австрии, обмененную по новому договору на некоторые привилегии, – выбивается из его рук. Он спешно направил в Париж нового посла, барона Карла фон Гравенреса, с поручением отвергнуть союз, который, по его словам, «сделал менее знатных князей судьями королей» и наделил протектора властью «более обширной, чем власть любого германского кайзера».

Редкая дипломатическая акция была менее бесплодной. В Раштатте Гравенрес повстречался с курьером, везшим текст Акта о создании Рейнского союза в Мюнхен с первой подписью баварского представителя. В Страсбурге его так долго задерживала французская пограничная стража, что когда он наконец прибыл в Париж, то счел нецелесообразным знакомить французов с новыми взглядами баварского короля на Рейнский союз. Затем документ подписали все другие суверены – король Вюртемберга, их светлости великие герцоги Гессен-Дармштадта, Бадена, Берга, главный канцлер и девять менее знатных князей. Даже Фердинанд Вюрцбургский через несколько месяцев присоединился к союзу, когда стало ясно, что он будет обойден в ходе приобретения аннексированных территорий. 25 сентября его приняли в союз в ранге великого герцога и предоставили ему место в коллегии монархов. Только такими грубыми методами Наполеону удалось наконец сколотить Рейнский союз.

Поскольку Наполеон вел переговоры в обстановке повышенной секретности, неудивительно, что Штадион отчаянно стремился выяснить его намерения. В первую очередь он нуждался в кандидатуре опытного посла в Париже. Этот пост оставался вакантным. Даже поверенный в делах барон Карл Винсент был генералом, посланным во французскую столицу с незначительным поручением по военной линии. Первый выбор Штадиона, опытный Филипп Кобенцль, оказался персоной нон грата из-за его роли в вымогательстве признания Австрийской империи. Наполеон, не устававший ссылаться на прежнюю франкофильскую политику Австрии, требовал вместо Кобенцля кого-нибудь из «подлинно австрийской семьи Кауницей».

Оставалось тайной, почему Наполеон счел бывшего рейнца, чье владение в Охсенхаузене подлежало аннексии, королем Вюртемберга, способным смотреть на вещи как «истинный австриец». В то время Меттерних относил приглашение на пост посла в Париже на счет стараний своего друга, графа Александера де Ларошфуко, временного поверенного Франции в Вене. Донесения ла Форе подтверждают это по крайней мере в том смысле, что они изображали Меттерниха личностью, допускавшей экстравагантные жесты доброй воли в отношении Франции, как только новости о заключении Прессбургского договора достигли Берлина. Это его поведение отвечало настроению, с которым был написан в то же время упомянутый выше меморандум о расколе Европы. Как бы то ни было, откликаясь на требование Парижа, Штадион вызвал Меттерниха в Вену. Он поставил берлинского посла перед выбором – либо ехать послом в Санкт-Петербург, куда его приглашал царь Александр, сотрудничавший ранее с Меттернихом в Берлине, либо отправиться в Париж умиротворять завоевателя. Но ведь Париж оставался Парижем!

Выбор Меттернихом Парижа определяли два обстоятельства: гордость, как он хвастал, оттого, что «превзошел в карьере всех коллег своего возраста», и прекрасное ежегодное жалованье в размере 90 тысяч гульденов. Эта сумма превышала в два раза доходы от имения Виннебург. В других отношениях он испытывал некоторую дрожь. В Санкт-Петербурге он мог бы трудиться над созданием Восточной конфедерации, в Париже он мог быть только просителем.

Генц сочувствовал Меттерниху, хотя последнего больше забавлял, чем радовал обычный выспренний стиль письма друга. «Столь чистой и возвышенной душе, как у тебя, – писал Генц, – не следовало бы соприкасаться с обителью, где много преступлений и ужаса». У нового посла было мало оснований восхищаться разработанными для него инструкциями. Предлагая дружбу Австрии, он должен был пояснять, что любое сближение зависело от проявления Наполеоном доброй воли. Доказательством этого было бы буквальное соблюдение им Прессбургского договора, косвенно признающего рейх и право Австрии производить в нем набор рекрутов. Но если суждено было случиться худшему, то Меттерниха предупредили, что на кон ставилась корона, хотя ему самому не позволялось вести торг по этому вопросу.

Не ведая совершенно о намерениях Наполеона, Штадион и император едва ли могли действовать решительно. Но официальная позиция – бессмысленная демонстрация уязвленной гордости, апелляция к справедливости в сопровождении завуалированного предложения уступок – противоречила взглядам Меттерниха, который считал, что необходим решительный разрыв с прошлым, что не следует ханжески умиляться текстом договора, а необходимо настойчиво искать разумную и взаимовыгодную корректировку условий договора. Хуже того, хотя инструкции для Меттерниха были готовы 8 июля, он медлил и не выезжал из Вены до 12 июля, до того самого дня, когда вступил в силу пакт о Рейнском союзе. Когда же Меттерних добрался до Страсбурга, его задержали так же, как и Гравенреса. Для задержки были определенные причины: Наполеон не желал, чтобы какие-нибудь внешние помехи затормозили «энергичную работу политического механизма в последние две недели июля». Как утверждал Меттерних много лет спустя, Наполеон строил козни из опасений, что новый австрийский посол станет свидетелем осложнения франко-русских отношений и окажет неблагоприятное влияние на неопытного русского посланника графа Убриля. В действительности Париж был озабочен больше всего укреплением Рейнского союза и роспуском рейха. Очевидно, Наполеон