Любовь и Тьма - Исабель Альенде

В это утро, пока по дороге к Лос-Рискосу мотоцикл глотал пространство, пастбища и холмы, Франсиско подсчитывал в уме, как мало времени осталось до возвращения Жениха Смерти. С его появлением все изменится: исчезнет счастье последних месяцев, когда Ирэне была с ним, прощайте волнующие мечты, каждодневное удивление, радость ожидания и ее очередные несуразные начинания, вызывавшие у него улыбку. Ему нужно будет проявлять большую осторожность, говорить только о пустяках и стараться не вызывать подозрений. До сих пор между ними, казалось, существовал негласный договор, его подруга воспринимала мир простодушно, не замечая едва уловимых признаков двойной жизни Франсиско, по крайней мере, никогда не задавая вопросов. С ней у него не было надобности в мерах предосторожности, но приезд Густаво Моранте обязывал быть осмотрительным. Свои отношения с Ирэне Франсиско очень ценил и хотел сохранить их такими, какие они есть. Ему не хотелось омрачать их дружбу умолчанием и ложью, но он понимал, что скоро это станет неизбежным. Сейчас, когда он ехал на мотоцикле, ему не хотелось останавливаться, ехать бы так до самого горизонта, куда не доставала бы тень капитана, — проехать всю страну, все континенты и моря — с Ирэне, которая обнимает его за талию. Поездка показалась ему недолгой. Как только они свернули на узкую тропинку, их окружили широкие пшеничные поля, покрытые в эту пору будто зеленым пухом. Он грустно вздохнул: они прибыли к месту назначения.

Без труда нашли дом, где живет святая. Их поразила стоявшая вокруг тишина и безлюдье; они ожидали увидеть здесь наивных, жаждущих поглазеть на чудо паломников.

— Ты уверена, что это здесь?

— Да, уверена.

— Тогда, наверное, эта святая невысокого пошиба, — никого не видно.

Перед ними было крытое выцветшей черепицей бедное крестьянское жилище с выбеленными известью стенами из необожженного кирпича, с крытой галереей вдоль передней стены и единственным окном. Перед домом простирался широкий двор, огражденный безлистым диким виноградом: сухие изогнутые ветви лозы сплетались в причудливый узор, где местами уже проклевывались первые побеги — предвестники летней тени. Еще они заметили колодец, деревянную, похожую на уборную, будку, а в глубине — квадратное строение, служившее кухней.

Несколько собак разного размера и окраса встретили гостей злобным лаем. Ирэне спокойно двинулась к ним, разговаривая с ними, словно давно их знала. Франсиско, наоборот, остановился и принялся читать про себя заговор, который выучил в детстве, чтобы уберечься от подобных опасностей: «Злобный зверь, остановись, не думай, я не трус, над нами Бог, как ты ни злись, тебя я не боюсь». Однако было очевидно, что метод его подруги действовал лучше: собаки пропускали ее вперед, а на него нападали, оскалив клыки. Он уже собрался было отпихнуть ногой эти оголтелые морды, но тут появился вооруженный палкой маленький мальчишка и криками разогнал собак. На шум из дома вышло несколько человек: толстая, с простоватым смиренным лицом женщина, мужчина, морщинистый, словно прошлогодний каштан, и несколько детей разного возраста.

— Здесь живет Еванхелина Ранкилео? — спросила Ирэне.

— Да, но чудеса — в полдень.

Ирэне объяснила, что они журналисты, — их привлекли сюда слухи. Справившись с робостью, семья, со свойственным здешним жителям гостеприимством, пригласила их в дом.

Вскоре появились первые посетители: они устроились прямо во дворе дома Ранкилео. Используя утренний свет, Франсиско фотографировал Ирэне в непринужденной обстановке, когда та беседовала с семьей: ей не нравилось позировать перед объективом. Фотографии обманывают время, говорил он, пригвождая человека к кусочку картона, где душа лежит как на ладони. Чистосердечность и восторженность делали девушку похожей на жительницу лесов.

Она сновала по дому Ранкилео, разговаривая с людьми, помогала подавать напитки, обходя приветливо вилявших хвостом собак, — словом, вела себя так свободно и непринужденно, как человек, который здесь родился. Дети ходили за ней толпой, пораженные ее необычными волосами, странной одеждой, постоянной улыбкой и грацией движений.

Преподобный отец привел нескольких евангелистов с гитарами, флейтами и большими барабанами. Пастор оказался маленьким человечком в лоснящемся кафтане и похоронной шляпе; пришедшие начали петь псалмы. Хор и инструменты безбожно фальшивили, но, за исключением Ирэне и Франсиско, никто, казалось, этого не замечал. Псалмы пелись уже несколько недель, и слушатели, видимо, привыкли и не замечали фальши.

Появился падре Сирило; он тяжело дышал, поскольку добирался сюда от самой церкви на велосипеде. Усевшись под лозой дикого винограда, он погрузился в невеселые мысли, а может быть, в молитвы, которые знал наизусть, и ерошил свою белую бороду, напоминавшую издали приколотый на груди букет лилий. Видимо, он понял: четки Святой Хемиты, освященные самим Папой, оказались столь же неэффективны, как и псалмы его протестантского коллеги, и разноцветные таблетки врача из больницы Лос-Рискоса. Время от времени он бросал взгляд на свои карманные часы, чтобы убедиться, что приступ начнется точно в двенадцать часов. Другие посетители, привлеченные возможностью приобщиться к чуду, сидели на стульях, расставленных в тени, под навесом дома Некоторые вели неторопливую беседу о наступающей жатве, другие — о далеком футбольном матче, услышанном по радио, но из уважения к хозяевам дома или из стеснительности никто не упоминал о причине, приведшей их сюда.

Еванхелина и ее мать угощали гостей свежей водой с поджаренной мукой и медом. Ничего ненормального во внешности девочки не замечалось: она была спокойна, щеки покрывал алый румянец, а на свежем, как яблоко, лице играла глуповатая улыбка — ей нравилось быть в центре внимания этого немногочисленного собрания.

Иполито Ранкилео долго возился, привязывая собак к деревьям — те заливались отчаянным лаем. Потом подошел к Франсиско и объяснил ему, что нужно убить одну из собак, — днем раньше она ощенилась и пожрала всех своих щенят. Событие такое же невероятное, как кукареканье курицы. Ошибки природы должны быть вырваны с корнем, дабы не заразить других. В этом вопросе он был очень щепетилен.

Они еще обсуждали эту тему, когда преподобный отец вышел на середину двора и стал произносить страстную речь. Не желая его обидеть, присутствующие слушали, хотя очевидно было, что все, за исключением евангелистов, были от его слов в замешательстве.

— Рост цен! Дороговизна жизни! Эти проблемы известны! Чтобы с ними справиться, существует много способов: тюрьма штрафы, забастовки и так далее. В чем же суть этих проблем? В чем их причина? Что это за огненный шар, воспламеняющий корыстолюбие человека? За всем этим стоит опасная склонность к вожделению и похоти, непомерный аппетит к земным удовольствиям. Это отдаляет человека от Бога, приводит к нарушению равновесия в душе, в нравственности, в экономике и духовной жизни, вызывает гнев Всемогущего Господа нашего. Наше время — это время Содома и Гоморры: человек попал в туман заблуждения, а сейчас пожинает плоды кары Господней, поскольку отвернулся от Творца Иегова шлет нам предупреждение, чтобы мы одумались и раскаялись в наших отвратительных грехах..

— Извините, преподобный отец, вам подать напиток? — перебила Еванхелина, прерывая его вдохновение, готовое выплеснуть новый перечень человеческих ошибок.

Одна из протестантских учениц, косоглазая и коротконогая, подошла к Ирэне, чтобы объяснить ей свою теорию относительно недуга дочери супругов Ранкилео:

— Принц демонов Вельзевул вселился в ее тело, — напишите, сеньорита, об этом в вашем журнале. Ему нравится устраивать христианам головомойки, но Армия Спасения[31] сильнее и победит его. Не забудьте, сеньорита, напишите это в вашем журнале.

Услыхав последние слова, падре Сирило взял Ирэне под руку и отвел ее в сторону.

— Не обращайте на нее внимания. Эти евангелисты,[32] дочь моя, такие невежды. Их вера не истинная, хотя у них есть некоторые хорошие качества, этого нельзя отрицать. Вам известно, что они трезвенники? Даже убежденные алкоголики, попав в их секту, бросают пить. Вот за это я их уважаю. Но Дьявол не имеет с этим делом ничего общего. Девочка просто тронулась умом, вот и все.

— Ну а чудеса?

— О каких чудесах вы говорите? Неужели вы верите в этот вздор?

За минуту до полудня Еванхелина вошла в дом. Сняв жилет, она распустила косу и села на одну из трех кроватей, что были в комнате. За окном сразу все стихло, и все подошли к галерее, чтобы смотреть через окно и дверь. Ирэне и Франсиско последовали за девочкой в комнату, и, пока он устанавливал в полутьме фотоаппарат, она включила магнитофон.

Пол в доме семьи Ранкилео был земляной: его множество раз топтали ногами, увлажняли водой, потом снова топтали — так, что он стал плотный, как цемент. Мебели было немного — и та из простого неполированного дерева — несколько плетеных табуреток и стульев, кустарной работы грубый стол. Единственным украшением дома было изображение Христа с пылающим сердцем. Занавеска отгораживала спальню для девочек. Мальчики спали на матрацах, брошенных на пол в смежной комнате с отдельным входом: так решалась проблема разделения детей. Все было тщательно вымыто, пахло мятой и чебрецом. Окно украшала красная герань в горшке, стол был покрыт зеленой холщовой скатертью. Франсиско открыл для себя в этих простых предметах глубокий эстетический смысл и решил, что позже сделает снимки для своей коллекции. Но сделать их ему не удалось никогда.