Дочь палача и театр смерти - Оливер Пётч

Как раз подошла к концу вторая воскресная служба, которую посещали в основном семьи патрициев. Под многоголосый звон колоколов люди выходили из городской церкви на рыночную площадь, нагретую утренним солнцем. Слышались разговоры, смех – но стоило показаться палачу, как прихожане замолкали или отводили глаза. Куизль шагал с гордо поднятой головой и бросал на них насмешливые взгляды. Он столько сделал для этого города. Он отлавливал и казнил разбойников, и десять лет назад благодаря его рассудительности был пойман и понес заслуженное наказание полоумный детоубийца. Знания Якоба спасли множество жизней, и тем не менее знать обращалась с ним как с куском грязи. Зато среди бедняков палача уважали, зачастую даже ценили.

Однако вскоре могло измениться и это.

– А, мастер Куизль! – донесся голос из толпы.

Это был Мельхиор Рансмайер, он как раз вышел из церкви. Из-под парика его выглядывала повязка, а улыбка была тонкая и злорадная.

– Старого пьяницу и дебошира наконец-то выволокли из дома? Как вижу, стражник уже ведет тебя в тюрьму, и ты таки понесешь заслуженное наказание за учиненный разбой.

– Я веду его не в тюрьму, а к Лехнеру, – сухо возразил Андреас. – Секретарь вызвал его, и…

Казалось, Рансмайер даже не услышал стражника. Он подступил почти вплотную к Куизлю.

– Я позабочусь о том, чтобы тебя плетьми выгнали из города, Куизль! – прошипел доктор. – Тогда можешь примкнуть к разбойникам, которых обычно вешаешь. И как знать, может, через годик-другой новый палач колесует старого…

– Не зазнавайтесь, господин доктор, – ответил Якоб, наклонившись к Рансмайеру, который был на две головы ниже; при этом голос его был достаточно громким, чтобы могли слышать окружающие. – Мне как-то случилось вздернуть шарлатана вроде вас. Тесно ему было в застегнутых штанах, вот он и вспрыгивал на порядочных жен. Пока его не застукали на улице за срамным делом. У него и на виселице еще стоял – правда, пользы уже не было.

Рансмайер побелел.

– Как… как ты смеешь угрожать мне, палач?! – просипел он.

Он развернулся к прихожанам, которые молча следили за происходящим, показал на Куизля и выкрикнул:

– Этот человек вчера напал на меня самым гнусным образом! Чудо, что я остался в живых.

– Действительно, чудо, – проворчал Куизль. – Если кто тронет мою дочь, восхода он уже не увидит. Барбара, может, и дочь палача, но и у нас есть гордость.

Некоторые из прихожан, одетых весьма скромно, одобрительно покивали. Однако патриции возмутились.

– И чего только не наслушаешься нынче от всякого сброда! – прошипела пожилая женщина с брыжами и взмахнула молитвенником: – Посадите палача в бочку, бросьте в Лех и подыщите нового!

Ее поддержала другая женщина, в черном платье:

– В самом деле, пора бы Совету указать простолюдинам, где их место. Бургомистр Бюхнер давно об этом говорит. Слишком распустился народ в этом городе. – Она брезгливо показала на палача: – И вот что мы получили в итоге…

– Истинно! – вмешался ее супруг.

Это был Вильгельм Харденберг, содержатель больницы Святого Духа, который за последние годы заметно разбогател – и растолстел. Окинув Куизля пренебрежительным взглядом, он заявил окружающим:

– Я помню его отца, он был таким же. Я был тогда еще ребенком, но хорошо помню, как мы забили старого пьяницу…

Для Куизля это было слишком. Он как бык ринулся на онемевшего от страха Харденберга. В последний момент Андреасу удалось схватить палача за ворот рубахи, с треском разорвавшейся.

– Э, думаю, нам лучше убраться отсюда, – предложил вполголоса стражник. – От греха подальше. Чтобы всем нам потом жалеть не пришлось.

Якоб медленно кивнул. Потом сделал глубокий вдох и последовал за стражником по широкой Монетной улице. За спиной раздался голос Рансмайера.

– Твой отец был пьяницей, и ты не лучше, палач! – выкрикнул доктор. – У вас это в крови, до седьмого колена! Попомни мои слова, когда тебе кости будут ломать!

Якоб шагал за Андреасом и старался не слушать.

– Не обращайте на него внимания, – тихо проговорил стражник. – Чума б взяла этого доктора с Харденбергом на пару. Я знаю кучу людей, кто считает так же. Богатеи, может, и правят в этом городе, но живут они благодаря нам, простым трудягам. И нечестивым в том числе, – добавил он с улыбкой. – Кстати, моя жена опять просит ту мазь, которую вы приготовили ей в прошлом месяце.

– Пускай заходит да берет, – проворчал Куизль. – Голову я никому за это не откручу, а жене служивого – тем более.

Вскоре крики Рансмайера стихли, и улица опустела. Впереди показалась башня тюрьмы и рядом с ней замок Шонгау, расположенный в северной части города.

В последние годы горожане старались восстановить разрушенное войной, но замок и по сей день пребывал в таком состоянии, что назвать его замком не поворачивался язык. Когда-то здесь останавливались курфюрсты, теперь же массивное строение с полуразрушенной башней и покосившимися сараями служило лишь канцелярией секретаря. Палач по старой привычке пересек внутренний двор, заросший плющом. На ржавых пушках развалились несколько караульных. Завидев своего напарника в обществе палача, они заухмылялись.

– Ну как, обделался при исполнении? – крикнул Андреасу пожилой и толстый солдат. – Ведь не сожрал же он тебя! Хотя ты всем пришелся бы по вкусу.

– Заткнись! – огрызнулся Андреас. – Лучше скажи, где сейчас Лехнер.

Солдат пожал плечами:

– Где ж ему быть? В канцелярии сидит, над бумажками. Или ты где-то еще встречал нашего канцелярского пердуна?

Его напарники расхохотались, однако хохот резко оборвался, когда на лестнице появился худой мужчина в черной мантии, неестественно бледный, с черной окладистой бородой и пронзительным взглядом.

– Канцелярский пердун как раз решает вопрос о недельном жалованье для стражи, – проговорил он тихим, но слегка гнусавым голосом. – Хотя я могу и отложить эту работу до следующего месяца. Надо подумать; может, так и поступлю на этот раз.

Толстяк прокашлялся, лицо у него стало пунцовым.

– Ваша милость, прошу прощения, если я…

Иоганн Лехнер прервал его легким движением руки и повернулся к Куизлю:

– Рад, что ты не забыл сюда дорогу, палач. Хотя ждать пришлось дольше, чем я предполагал. Вы что же, заплутали?

– Э-э… перед церковью случилось небольшое столпотворение, – ответил Андреас. – Но мы, слава богу, умеем держать себя в руках.

Лехнер тонко улыбнулся:

– Знаю. Особенно наш почтенный палач. – Он подмигнул Куизлю: – Пойдем, без стражи. Нам надо поговорить.

Под недоверчивыми взглядами солдат Якоб поднялся по стоптанным ступеням. Секретарь уже скрылся в своем темном кабинете. Палачу пришлось пригнуться, чтобы пройти в низкую дверь. Он оказался в почти пустой комнате без окон, освещенной лишь несколькими свечами в стенных нишах. На столе посреди комнаты грудились книги и пергаменты. Лехнер занял свое место и показал Куизлю на низкую табуретку.

Палач задумался, сколько раз ему уже приходилось сидеть на этом табурете. Будучи судебным секретарем, Лехнер представлял в Шонгау курфюрста, в особенности когда дело касалось уголовного суда. Зачастую именно в этом кабинете Куизль получал от Лехнера распоряжения по методам пытки и уровням допроса.

«Я выполняю всю грязную работу, а он все заносит в протокол, – подумал Якоб. – Справедливости ради их бы кровью подписывать…»

– Как-то скверно все получилось вчера у тебя с Рансмайером, – сразу перешел к делу секретарь.

– Рансмайер домогался… – начал Куизль, но Лехнер отмахнулся:

– Не надо рассказывать мне про Рансмайера, я сам знаю, что он кобель. Но при этом он еще и наш доктор и, кроме того, уважаемый человек. В отличие от тебя, – добавил он, пожав плечами, и молитвенно сложил руки. – Палач без рода и без чести бросается на доктора!.. Скажи, будь ты на моем месте, как бы ты поступил?

– Для начала назначил бы расследование.

– Без свидетелей? Показания палача и его дочери против заявлений ученого доктора? – Лехнер покачал головой. – Малый совет этого не допустит.

Якоб тихо заскрежетал зубами. Наверное, Лехнер был, как всегда, прав. В Малом совете Шонгау заседали шестеро советников, которые вершили судьбу города, среди них трое подчиненных бургомистров и первый бургомистр Маттеус Бюхнер, человек крайне честолюбивый. Все были урожденными патрициями, для которых положение имело большое значение.

«И почти все они в пациентах у Рансмайера, – подумал палач. – Ворон ворону глаз не выклюет».

– С другой стороны, ты мне нужен, палач, – продолжил Лехнер уже не так строго. – Ты умен, ты опытен. А главное, я не знаю, кто занял бы твое место. Но своим пьянством, своей спесью и вспыльчивостью ты сам себе отравляешь жизнь.

– Если вы приглашали на проповедь, то у меня дел полно, – проворчал Куизль.

Лехнер вскинул руку:

– Имей терпение. Я уже нашел решение, такое, чтобы никто не остался внакладе. – Он склонился над документами и принялся их перебирать. – Чтобы успокоить людей и оградить тебя от мести Рансмайера, нам придется отослать тебя на какое-то время.