Дочь палача и театр смерти - Оливер Пётч

Правда, была еще одна причина, почему Фронвизер решил здесь задержаться. Он пришел к этому только ночью.

Дело было в том распятом.

Его охватило прямо-таки ребяческое любопытство. Так было всякий раз, когда он сталкивался с чем-то загадочным. Эту черту характера цирюльник разделял со своим ворчливым тестем, Якобом Куизлем.

Что же происходило здесь в действительности? Вся деревня была охвачена ненавистью и страхом. Симон остро ощутил это на улицах, а после – и особенно – в часовне, когда осматривал убитого. Казалось, каждый видел в другом врага.

Фронвизер потянулся, встал с жесткой скамьи, потом прошел в коридор и поворошил угли в печи. Прежде чем поразмыслить над тем, что принесут ему ближайшие дни, необходимо было выпить кофе. Симон жить не мог без этих маленьких черных зерен и всегда брал их с собой в поездку. Он даже обзавелся небольшой ручной мельничкой. Цирюльник тщательно размолол зерна, насыпал в горшок и залил кипящей водой. Комнату сразу наполнил аромат, который обострял его мысль. С дымящейся кружкой в руке Симон вернулся за стол, закрыл глаза и глотнул обжигающий напиток. Первый глоток всегда был самым приятным. Сейчас он допьет кофе и сразу отправится проведать Петера, а потом…

Скрипнула входная дверь, в коридоре послышались тихие шаги. Симон вздрогнул и отставил кружку. Кто бы это мог быть? Может, Георг Кайзер привел к нему Петера? Но он, вероятно, постучал бы… Симону вдруг вспомнились рассказы об умерших, которые в течение нескольких недель после кончины еще бродили по дому. Он встряхнул головой.

Я с ума сойду в этой деревне…

Шаги стихли так внезапно, словно вошедший только сейчас заметил, что в доме кто-то есть. Симон затаил дыхание, но и в коридоре теперь стояла мертвая тишина. Цирюльник бесшумно поднялся и взял подсвечник, стоявший на столе. Вооружившись, подкрался к двери и взялся за ручку.

В этот миг у него под ногой скрипнула доска. По ту сторону двери раздался громкий топот – кто-то побежал по коридору к выходу. Симон бросился следом и в дверях успел заметить, как незваный гость свернул направо, в тесный проулок, ведущий к Аммеру. Это был крупный мужчина в шляпе, из-под полей которой выглядывали огненно-рыжие волосы.

– Эй, ты! – крикнул Симон ему вслед, мчась по коридору. – Стой! Какого черта тебе здесь…

Он угодил ногой в стоявшую у порога миску с жиром, которым натирали обувь, поскользнулся и повалился в грязь перед дверью. А когда вскочил, незнакомца нигде не было видно.

Оскорбленный, Симон отряхнул запачканную конским навозом одежду. У него не было ничего на смену. Если он действительно хотел задержаться в Обераммергау, ему следовало получше следить за своей внешностью. Его пугала сама мысль о том, что ему, возможно, придется надевать одежду покойного цирюльника. Симон осторожно оглядел усеянную коровьими лепешками дорогу, на которой играли несколько одетых в лохмотья детей. Они с любопытством подняли на него глаза.

– Вы видели человека, который только что выбежал из дома? – спросил он.

Но дети не ответили, только смотрели на него, даже с некоторой враждебностью. Потом они вернулись к игре в шарики.

– Премного благодарен, – пробормотал Симон. – Воистину вы достойны зваться жителями Обераммергау.

Он вернулся в дом и собрался уже пройти в комнату, но обнаружил возле очага нечто странное.

Там стояла маленькая резная фигурка.

Она сразу бросилась Симону в глаза, поскольку в отличие от покрытых копотью горшков и сковородок была новой и совершенно чистой. Он не помнил, чтобы видел ее здесь прежде.

Фронвизер задумчиво взял ее в руки и рассмотрел внимательнее. Она изображала священника, голову которого покрывал ниспадающий платок. Цирюльник перевернул фигурку – снизу были нацарапаны два коротких слова на латыни.

Et tu…

– И ты? – пробормотал Симон. – Какого черта это…

Снова скрипнула дверь. Симон отставил фигурку и испуганно обернулся. Неужели незнакомец вернулся? Он облегченно вздохнул: в этот раз действительно пришел Георг Кайзер. Учитель держал в руках корзину, доверху наполненную едой. Сверху торчал увесистый окорок.

– Это тебе от Файстенмантеля, – сообщил Кайзер. – В знак гостеприимства, скажем так. Похоже, вчера в часовне ты действительно произвел на него впечатление. По воскресеньям нет занятий, вот я и решил навестить тебя…

Он запнулся, увидев растерянный взгляд Симона и грязь на его одежде.

– Ты что, поскользнулся?

Фронвизер кивнул.

– Я хотел догнать человека, который пробрался сюда. К сожалению, не смог толком разглядеть его. Может, тебе вспомнится кто-нибудь? На нем была шляпа с широкими полями, и волосы у него рыжие.

– Шляпа с широкими полями? – Кайзер пожал плечами: – Может, бродячий торговец? В деревне как раз остановились несколько. Ворюга услышал, наверное, что цирюльник умер, и решил, что сможет быстренько пополнить запасы товара. – Он рассмеялся: – Похоже, ты его напугал сильнее, чем он тебя.

Симон отмахнулся и провел Кайзера в комнату, где оба сели за стол.

– Ты прав, – проговорил он. – Я понемногу схожу с ума.

Он с возрастающим аппетитом посмотрел на корзину, наполненную хлебом, ветчиной, сыром и вином.

– Угощайся, – предложил Кайзер. – Файстенмантелю нужен сытый цирюльник.

Симон решительно принялся за еду. Он собирался рассказать Кайзеру о резной фигурке, но теперь собственные опасения казались ему смешными. Фронвизер с набитым ртом взглянул на старого друга.

– Как там у Петера дела? – спросил он.

Кайзер рассмеялся:

– Сидит в библиотеке, позабыв обо всем на свете! За Петера можешь не беспокоиться. Разве что мне придется раздобыть новые книги, потому что старые он прочтет от корки до корки…

Симон удовлетворенно кивнул. Приятно было слышать, что Петеру понравилось у Кайзера. Похоже, Симон напрасно опасался, и мальчик не испытывал к нему излишней привязанности.

– Чем, собственно, занимается этот Файстенмантель? – спросил он через некоторое время с набитым ртом. – Главой Совета все-таки не зарабатывают.

– Он перекупщик, – ответил Кайзер и, заметив вопросительный взгляд Симона, добавил: – Как ты, наверное, заметил, наша деревня несколько отличается от остальных. Это связано с тем, что многие из местных жителей зарабатывают не крестьянским трудом, а, скажем так, резьбой.

– И на это можно жить? – удивился Симон.

Кайзер кивнул:

– И притом неплохо. Все началось с того, что местные жители продавали резные распятия и фигурки святых паломникам, направляющимся в расположенный неподалеку монастырь Этталь. Земля тут не особо плодородная, остается только резьба. Но постепенно здесь наладили настоящее производство. Кто-то изготавливает распятия, другие – кукол, марионеток, фигурки животных… чего только не делают. Их изделия продаются даже в Венеции и Амстердаме. Файстенмантель организует продажи и, в свою очередь, продает резчикам инструмент, древесину и продовольствие. Они работают на него, и он неплохо на этом наживается.

– Видимо, до того неплохо, что может вести себя как заблагорассудится. – Симон отпил кофе, уже остывший за это время, и показал на горшок у очага: – Налить тебе чашку?

Кайзер рассмеялся и покачал головой.

– Ты еще в прошлый раз угощал меня этим варевом. По мне, так слишком уж этот кофе горький. Не понимаю, чем он тебе так нравится?

– Он помогает мне думать. Кроме того, мне кажется, я привык к нему, как другие к выпивке.

Симон сделал еще глоток и помолчал. Слова его друга напомнили ему, как редко они виделись, хотя их разделял всего день пути.

– А как бесцеремонно Файстенмантель обошелся вчера с судьей, этим Ригером! – проговорил он затем. – Похоже, он знает о нем что-то такое, чего остальным знать не следует… Как бы то ни было, любой другой угодил бы за это в яму.

– Любой, но не Конрад Файстенмантель. По этой же причине он сумел добиться, чтобы инсценировку устроили раньше срока. Файстенмантель распределяет роли, хлопочет о костюмах и даже платит новому цирюльнику. – Кайзер подмигнул Симону. – Он не хочет, чтобы представление еще что-нибудь омрачило.

– Думаю, смерть собственного сына вполне его омрачает, – с горечью ответил цирюльник из Шонгау.

Кайзер пожал плечами:

– В сущности-то, они терпеть друг друга не могли, слишком разными были. Доминик был младшим сыном Файстенмантеля, и тот всегда считал его неудачником. При этом Доминик был настоящим художником. Мало кто мог так умело обращаться с долотом и резцом, как он… – Учитель грустно улыбнулся: – Должно быть, отец все же любил его по-своему. Иначе не дал бы ему эту роль.

– А что он имел в виду, когда говорил, что его сын нес всякий вздор? – спросил Симон.

– Ах это… Доминик постоянно говорил, что хочет уехать. В Венецию или Новый Свет. Хотя отец не дал бы на это ни крейцера. – Кайзер встал и принялся расставлять продукты на полки рядом с заспиртованными жабами и змеями. Стоя спиной к Симону, он продолжил: – Файстенмантель, кстати, убедил Ригера, что за всем этим стоит Ганс Гёбль. Сегодня утром Ригер увез Ганса в Этталь. – Кайзер тяжело вздохнул: – Так у меня ни одного Иисуса не останется.