Рихард Штраус. Последний романтик - Джордж Марек

Подобно Гете, он совершил паломничество в Кампанию и так же, как он, размышлял о величии древнего Рима. По дороге с ним произошло опасное приключение. Парусное судно, на котором он плыл из Амалфы на Капри, попало в шторм. Прибыв на Капри, Штраус взобрался на высокие скалы и, глядя вниз на грозный океан, освещенный багровым отблеском заходящего солнца, почувствовал, что с ним будто произошло преображение. В Неаполе он слушал «сносное» исполнение «Реквиема» Верди и, преодолев свое предубеждение, признал, что музыка «красива и оригинальна». Во Флоренции Штраус, как типичный торопливый турист, за одно утро осмотрел капеллу Медичи, баптистерий, галерею Уффици и дворец Питти.

Не все его впечатления были приятными. Мало того что всюду с него запрашивали втридорога, его еще и обкрадывали, если он плохо следил за своими вещами. Так, в Неаполе он лишился кожаного чемодана, в Риме — отданного в стирку белья, и даже в театре — своего компактного путеводителя Бедекера. Он писал Бюлову: «Такой растяпа-немец, как я, не знающий ни слова по-итальянски и очень мало по-французски, один, впервые попавший в Италию, потрясенный великолепными пейзажами и искусством, — легкая добыча для итальянцев, которые в таких делах могут поспорить с евреями».[68]

Все эти впечатления, вдохновляющие и разочаровывающие, Штраус собрал воедино и озвучил в своей первой симфонической фантазии «Из Италии». Сочинение состоит из четырех частей: «Кампания», «Среди римских развалин» (эту часть он набросал, сидя в термах Каракаллы), «На побережье в Сорренто», «Неаполитанская жизнь». В этой музыке наряду со старыми проявляются и новаторские тенденции. Она все еще привязана к классическим традициям, но в ней уже отражены новые, более широкие взгляды Штрауса на возможности оркестра. Сочинение заслужило похвалу такого мастера оркестровых красок, как Дебюсси. Поэму, однако, не назовешь удачной, сейчас она поражает своей наивностью. Штраус ошибочно принял расхожую песенку «Funiculi Funicula» за народную неаполитанскую и положил ее в основу последней части, придав ей тем самым вульгарный оттенок. «Из Италии» намного ниже по уровню тех впечатлений, которые выразил по приезде домой другой немецкий композитор почти того же возраста, Мендельсон, в своей «Итальянской симфонии».

Тем не менее музыка фантазии «Из Италии» была достаточно новаторской и, как все новое, была встречена настороженно и даже враждебно, когда на следующий год под управлением Штрауса состоялась в Мюнхене ее премьера (2 марта 1887 года). «Некоторые восторженно аплодировали, — писал Штраус другу, — другие отчаянно шикали… Я был очень горд. Это была первая работа, которая вызвала такое массовое неприятие. Значит, она собой что-то представляет».[69]

Штраус попросил у Бюлова разрешения посвятить работу ему. Бюлов ответил, что, хотя он обычно против таких посвящений, в данном случае он с удовольствием его принимает, поскольку сочинение удостоилось появления оппозиции.

После Италии Штраус посетил Байрёйт. Через Риттера познакомился с Козимой, которая начала им интересоваться. Послушал «Парсифаля» и «Тристана».

К концу лета он вернулся в Мюнхен и приступил к работе. В Мюнхене он провел три года, пережив за это время много разочарований. Ему приходилось делать много черновой работы, репетировать и дирижировать второстепенными операми. Штраусу хотелось оживить заигранные постановки, подстегнуть ленивых зазнавшихся певцов. Но чтобы заставить их подчиниться своим требованиям, у него не было достаточно власти. Как тяжело, наверное, быть реформатором, не имея на то никаких прав! Короче говоря, его ждала обычная участь третьего дирижера, обреченного на интриги и равнодушие. Штраус не получил поддержки ни со стороны первого дирижера, Германа Леви, который часто болел, хотел покоя и вообще недолюбливал семью Штрауса, ни со стороны второго дирижера, Франца Фишера, человека бездарного, который полностью разделял взгляды Перфаля.

Первыми операми, которыми поручили дирижировать Штраусу, были «Жан Парижский» Буальдьё, «Водовоз» («Два дня») Керубини и «Храмовник и еврейка» Маршнера. Штраус был далеко не в восторге от этих развлекательных сочинений, хотя Бюлов ему рассказывал, что много лет назад эти оперы доставляли ему удовольствие, поскольку их партитуры были «абсолютно чисты» и давали возможность постигать «элегантность и изящество (без вычурности)».[70] Дали ему и «Так поступают все женщины». Это свидетельствовало лишь о том, как мало тогда ценили эту оперу. Ее считали одной из самых заурядных и неудачных сочинений Моцарта, и только Штраус несколько позже возродил оперу к жизни, не раз дирижировал ею до самой старости и заставил публику изменить свое отношение к этой пленительной комедии.

Третьему капельмейстеру отдали еще одну оперу — «Бал-маскарад» Верди (в немецкой версии, конечно, как «Maskenball»). Изучая партитуру, Штраус изменил свое мнение об итальянской музыке. «Она доставляет мне удовольствие, — писал он Бюлову. — Насколько это было возможно только при одной репетиции, я дирижировал ею почти с таким же подъемом, какой испытывали вы во время исполнения «Трубадура».[71] Однако произведения, которые считались изюминкой репертуара, — основные оперы Вагнера, «Фигаро» и «Дон Жуан» Моцарта, «Фиделио» и т. п. — были поделены между Леви и Фишером.

Несмотря на то, что Штрауса пригласил в театр Перфаль, отношения у него со знаменитым директором были не лучше, чем у Вагнера и Бюлова до него. Эрнест Ньюман называл барона Карла фон Перфаля «человеком всеобъемлющего дилетантства».[72] Он был автором пьесы, «которая с блеском выдержала три постановки». Сочинял он и оперы, также не имевшие никакого успеха. Хотя он, без сомнения, был способным дипломатом и умело справлялся с трудным делом управления театром, а в молодости был искренне заинтересован в развитии немецкого искусства, его отличали крайняя косность и консерватизм. Все новое ему было настолько чуждо, что он пресекал любые попытки нарушить установившиеся каноны. Едва он примирился с музыкой Вагнера, как появился Штраус. И чем дерзновеннее Штраус становился, тем сильнее он раздражал Перфаля. Однажды, выйдя из себя, Штраус назвал его «Baron Durchfall» (слово имеет двойное значение: «провал» и «диарея»).

Совершенно очевидно, что Штраус был неудобным человеком в театре, где, к сожалению, нужен был дирижер, который хорошо бы соблюдал заведенный порядок и был бы не слишком требовательным. Перфаль не ценил труженика уровня Штрауса, хотя тот работал без устали и разучил с десяток оперных партитур. Кроме того, Перфаль с неодобрением относился к частым отлучкам Штрауса. Благодаря его растущей известности Штрауса то и дело куда-нибудь приглашали — продирижировать то собственной симфонией, то фантазией «Из Италии». Уже в начале 1887 года он побывал во Франкфурте, навещал Бюлова в Гамбурге,[73] ездил в Кельн. Следующей зимой гастролировал в Милане, где дал два концерта. Там он познакомился с Арриго Бой-то, убежденным поклонником новых тенденций, который встретил Штрауса восторженно. Познакомился он также с прославленным Антонио Баззини, директором Миланской консерватории, одним из педагогов Пуччини. Интересно взглянуть на программу концертов, которыми дирижировал в Милане Штраус. Хотя бы ради того, чтобы иметь представление о характере программ, которые составлялись в то время. (Три увертюры за вечер!)

Вебер. Увертюра к «Эврианте»

Рихард Штраус. Вторая симфония[74]

Антракт

Бетховен. Увертюра к «Леоноре» (№ 1)

Глинка. «Камаринская»

Вагнер. Прелюдия к «Мейстерзингерам»

Штраус писал родителям: «Я стал хотя бы на час знаменитостью… Все в восторге от моих сочинений и дирижирования».[75] Бюлову он написал скромнее: «Газеты хвалят меня явно не по заслугам».[76]

В Лейпциге Штраус познакомился с Густавом Малером, о котором он говорил, что тот — один из немецких современных дирижеров, кто разбирается в модификациях темпа. У него правильные представления, особенно о темпах Вагнера (в отличие от нынешних дирижеров, исполняющих Вагнера)».[77] Штраус имел в виду Леви, чувства к которому у него колебались между уважением и антипатией.

Хотя Леви был в театре священной особой, к тому же безусловно прекрасным дирижером, и пользовался полной поддержкой своего хозяина, он был нервным и неуравновешенным человеком. Есть письмо Штрауса к Бюлову, где Штраус выражает свою ярость по поводу исполнения Леви Девятой симфонии: «Ничего подобного этому чудовищному отвратительному надругательству над произведением искусства я не слышал».[78] Чувствуется, что письмо продиктовано не только искренним негодованием, но и общим недовольством Штрауса обстановкой в театре. Он ощущал себя, как он писал в том же письме, «окруженным интригами, ненавистью и завистью». Фишер отобрал себе для дирижирования все, что имело какую-то ценность, за исключением «Кармен», которую поручили Штраусу и которой он дирижировал, как он сам признавался, во всем — до мелочей — копируя Бюлова.