Десятый праведник - Любомир Николов

Третий удар, настоящий удар Коллапса, пришелся на 4 апреля. На сей раз все произошло мгновенно, и катастрофа была действительно жестокой. За считаные секунды цивилизация лишилась важнейшего материала. Меди. Металла красноватого цвета, атомный номер 29, плотность 8,94, высокой проводимости, которая делала его незаменимым во всех областях электротехники. Но с 11 часов 47 минут по Гринвичу 4 апреля 2029 года какая-то неизвестная сила изменила эти свойства, и за секунду лишенная электричества цивилизация рухнула на колени.

Голод, эпидемии и битва за выживание тех, кто остался в живых, довершили начатое.

3

Трава и сорняки заполонили мертвое село. Густая крапива осаждала старые каменные стены, дикий плющ тянулся к просевшим крышам, где уже пустили корни молодые деревца; брошенные дворы зарастали лопухом и репейником. И хотя травяной покров несколько смягчал звук шагов, Николаю чудилось, что в зловещей тишине они звучат так тревожно и что даже малейший шум может разбудить покойников, кости которых еще лежат в полумраке за пыльными стеклами окон. Яркое утреннее солнце и молодая зелень странно контрастировали с истлевшей памятью о давней смерти, еще носящейся в воздухе едва уловимым запахом старого пепелища.

Слева узкая, заросшая травой тропинка спускалась вниз к перекрестку. По ней вряд ли кто-то пойдет, здешние крестьяне суеверно обходили те места, где некогда бушевала эпидемия чумы. На всякий случай Николай оглянулся. Пусто. Голубое небо и молчаливые горные склоны над разбитым шоссе. На перекрестке в тени деревьев темнела виселица, и полуразложившийся труп под перекладиной медленно качался и кружился. Издали табличка на его груди была почти незаметна, но идущий знал, что на ней написано. Пироман.[8] Слово, собравшее воедино последний удар Коллапса и людской кошмар, средневековую подозрительность и абсолютную власть местных управленцев.

А что делать, человек поставлен перед выбором между двумя страхами — перед живыми и перед мертвыми, подумал Николай, шагая под безжизненными взглядами затянутых паутиной окон. С живыми все было ясно: достаточно было заглянуть в его рюкзак, чтобы отправить его на место висельника с табличкой и выклеванными глазами. Что касается мертвых… каждый, кто занимался контрабандой спичек, должен привыкнуть к их молчаливому присутствию. Сейчас важно найти крышу над головой, чтобы переночевать, и быть уверенным, что никто не приблизится к проклятому селу, кроме такого же, как он, кому приходится искать тайные и забытые тропы. Цена ночлега была не слишком высокой — смутное напряжение, сопровождающее его уже на подходе к заброшенной постройке и усиливающееся со скрипом открываемых дверей, с облачками пыли под ногами, с быстрым взглядом на мумифицированные останки на полу в холле и с поиском другого дома, на этот раз, слава богу, пустого. И опять его выручал огонь — благословение и проклятие нынешнего времени. Он знал, что в ночном мраке красноватые отблески в окнах видно издалека, но кто бы дерзнул проверить, человеческих ли рук это дело? Огонь отгонял живых… и, что еще важнее, отгонял призраков, заселивших эти пыльные комнаты, успокаивал Николая и хотя бы отчасти смягчал странное чувство посягательства на чужое, когда он открыл шкаф и достал оттуда заботливо сложенный, пожелтевший от времени комплект постельного белья. В дрожащем свете огня было проще отогнать все остальные мысли и сосредоточиться на основной задаче — разделать и зажарить пойманного днем зайца. И все же тягостная, неясная тревога была лишь отодвинута, она ждала, затаившись в толстых стенах, заставляя просыпаться ночью каждый час и, прислушиваясь к кукованию далекой кукушки, присматриваться к красному сиянию горящих углей, испытывая странную вину за то, что остался жив.

Последние дома остались позади, и Николай вышел на старую, довольно неплохо сохранившуюся асфальтированную дорогу, проложенную среди запущенных яблоневых садов. Тотенвег, Дорога мертвых, так называли ее здешние жители, и он по опыту знал, что это самая безопасная часть перехода. Эпидемия чумы в начале тридцатых годов полностью истребила население нескольких сел вдоль шоссе, и суеверный страх перед Черной смертью до сих пор витал над этими местами. Со временем острота воспоминаний притупится, молва поутихнет, и люди опять заселят эти места, но пройдет немало лет, может быть, десятилетий, прежде чем это произойдет.

Если Вселенная отпустит им это время, напомнила вдруг глубоко спрятанная безнадежность, которая никогда не давала забыть о себе полностью. Если! Никто не знал, окончательно ли утих вихрь Коллапса или злая сила предоставила миру лишь короткую передышку, но где-то в глубинах продолжает подкапывать корни мира, чтобы одним махом стереть с лица Земли весь человеческий род. Никто не знает. Последний человек, который мог бы что-то понять — который понял что-то! — погиб четырнадцать лет назад, обвиненный в измене человечеству.

Он не хотел думать об этом, более того, в нынешнем, почти лишенном коммуникаций мире все могло оказаться не более чем слухом. Молва об Углеродной афере и расстреле Жака Бержерона передавалась из уст в уста в самых разнообразных, порой фантастических вариантах. Но Арденнский ядерный взрыв был реальностью. Николай встречал очевидцев этой катастрофы, возродившей, спустя почти столетие после Хиросимы, старые страхи человечества, добавляя к ним новые угрозы, а в виде приправы еще и сомнение — может быть, последнее, — что можно найти выход из безвыходного положения.

«Не обманывай себя, — сказал он про себя, — Углеродная афера вовсе не слух. Она — доказательство того, что все мы не более чем пылинки среди бури, которая не утихнет, пока не сотрет нас с лица Земли. Она — железный закон, который превратил огонь во врага, а тебя — в спичечного контрабандиста, вечно гонимого, вечно мечущегося между пачками ветхих банкнот и виселицей. Можешь думать о себе все, что угодно, что ты, к примеру, благодетель измученных людей или циничный преступник, это дела не меняет. Просто все мы в одной лодке, давшей течь, и лодка эта медленно идет ко дну, а все возможные способы заткнуть пробоину мы забыли. Цивилизация осыпалась, как старая краска, слой за слоем. Сначала ядерные технологии, потом финансовая система, электричество… Законы природы рушатся, и мы вынуждены обращаться ко все более древним изобретениям человечества. Но Углеродная афера подвела к последней черте, к последнему и первому открытию, без которого мы уже ничем не будем отличаться от животных. К огню».

Низко над дорогой пролетела сорока, села на ветку и с любопытством уставилась на одинокого путника. Вокруг было тихо, лишь его размеренные шаги по растрескавшемуся асфальту нарушали гармонию птичьих песен в кронах деревьев, и где-то очень далеко разносились удары топора — единственный признак человеческой жизни в этих горах. Ему казалось, что какой-то провал во времени отбросил его в древнее прошлое. Да так, по сути дела, и было, только не он один, а все человечество постепенно возвращалось назад, теряя мало-помалу власть над природой и над своей собственной судьбой. Вначале еще оставалась надежда. Даже после Медной катастрофы, когда повсюду в мире посиневшие провода горели в последнем электрическом фейерверке, — даже тогда оставалась вероятность, что цивилизации сможет приспособиться. Вынашивались самые разнообразные планы, сменяя один другой: замена меди алюминием, приоритетное развитие паровых двигателей, создание воздушных шаров и дирижаблей, пока не отыщется способ восстановить электронику в самолетах, жесткая экономия горючего и энергии, наплевать на миллионы умирающих от голода и холода, речь идет о будущем прогресса, господа!