Скала - Питер Мэй

Дональд качал головой, приговаривая:

— Я не верю, не верю.

— Надо сматываться отсюда, — прошептал Рыжий Мердо.

— Нет, — Ангел остановил брата, положив руку ему на плечо. — Если мы просто сбежим, они не остановятся, пока не найдут виновных.

— О чем ты? — Мердо смотрел на старшего брата, как на сумасшедшего.

— Нам нужен козел отпущения, который возьмет всю вину на себя. Все будут счастливы, что нашли виновного, и на этом успокоятся.

Дональд покачал головой:

— Это сумасшествие. Давайте просто сбежим.

Голоса жителей приближались. Они недоуменно вопрошали: что, во имя всего святого, произошло?

Ангел стоял на своем:

— Нет. Я знаю, что говорю. Поверьте мне. Нам нужен доброволец, — он посмотрел на всех по очереди и остановился на мне. — Сирота подойдет. Тебе нечего терять.

Я даже не успел ничего возразить, как огромный кулак врезался мне в лицо. Ноги подогнулись, я ударился о землю с такой силой, что весь воздух вышибло из груди. Потом Ангел пнул меня ногой в живот. Я свернулся в позе эмбриона, и меня стошнило на гравийную дорогу.

Я слышал, как Дональд кричал:

— Прекрати! Остановись, черт тебя дери!

А потом — тихий угрожающий голос Ангела:

— Не искушай меня, божий мальчик. А то можешь стать вторым. Это даже лучше, чем один.

Последовало мгновение тишины, которую нарушил вопль Калума:

— Надо сматываться!

Я слышал торопливо удаляющиеся шаги, а потом странное молчание опустилось на землю вместе с морозом. Я не мог двинуться, не мог даже перевернуться. Я едва сознавал, что все больше огней зажигается в близлежащих домах. Слышал только крик: «Магазин! Кто-то вломился в магазин!» Лучи фонарей пронизали ночной воздух. Потом чьи-то руки грубо подняли меня с земли. Я не мог стоять сам и почувствовал, что меня поддерживают под обе руки, а потом услышал голос Дональда:

— Ты его держишь, Артэр?

И знакомое пыхтение Артэра:

— Да.

Они бегом перетащили меня через дорогу и спрятались в канаве.

Я не помню, как долго мы пролежали в грязи и ледяной крошке, скрытые высокой травой. Казалось, прошла вечность. Мы видели, как собираются местные — в халатах и резиновых сапогах, — освещая фонарями витрину магазина и дорогу вокруг нее. И слышали испуг в их голосах: ведь в окне магазина застряла шестифутовая тракторная шина, хотя вокруг не было ни души. Наконец они решили, что в магазин никто не вламывался, но в полицию все же надо позвонить. Когда все разошлись по домам, Дональд и Артэр подняли меня на ноги, и мы поплелись домой через торфяное болото. Дональд остался со мной в тени холма у ворот, пока Артэр ходил за моим велосипедом. Я чувствовал себя более чем отвратительно, но знал, что ребята сильно рисковали, возвращаясь за мной.

— Почему вы вернулись?

— Ну, во-первых, это была моя дурацкая затея, — вздохнул Дональд. — И я не позволю тебе отдуваться за всех.

Он на мгновение замолк. Я не мог видеть его лица, зато слышал гнев и досаду в его голосе:

— Однажды я оборву крылья проклятому Ангелу Макритчи.

По чьей вине шина из Свэйнбоста оказалась в витрине магазина Кробоста, так никто и не узнал. Но полиция не собиралась отдавать конфискованную покрышку обратно, поэтому самым лучшим в том году стал костер Кробоста.

Глава пятая

Легкий ветерок обдувал лицо Фина, когда он поднимался по узкой дороге, ведущей к деревне. Он бросил взгляд на подножие холма и увидел, как Ганн возвращается в Порт-оф-Несс, чтобы забрать машину. Фин чувствовал первые капли дождя на лице, но черное небо впереди уже начало светлеть, и он решил, что ливня можно не опасаться.

Был еще только август, но некоторые уже развели огонь в очагах. Ветер принес с собой густой, «домашний» запах торфяного дыма, который ни с чем не спутаешь. Фин унесся мыслями обратно в детство. Просто удивительно, как сильно изменился он сам и сколь неизменным осталось место, где он вырос. Фин чувствовал себя призраком в собственном прошлом, бродящим по улицам детства. Он почти ожидал увидеть, как они с Артэром сворачивают с церковной дороги и направляются к магазину у подножия холма, чтобы потратить карманные деньги. Детские голоса заставили его повернуть голову. Он заметил двух маленьких мальчиков, играющих на самодельных качелях рядом с домом, около которого он остановился. Оттуда выбежала молодая женщина, чтобы успеть до начала дождя снять с бельевой веревки развевавшуюся на ветру одежду.

У поворота гордо возвышалась церковь, обращенная к лежащей у холма деревушке и полям, спускающимся к морю. Пока Фина не было на острове, около церкви появилась большая покрытая щебнем автостоянка. На въезде и выезде она была защищена от овец и их помета специальными решетками, а свеженанесенная разметка была призвана помочь верующим парковаться по-христиански аккуратно. Как раз сегодня люди собирались в церковь, некоторые приходили издалека. Черные полы плащей завивались вокруг их ног; одна рука придерживала шляпу, в другой была Библия.

От парковки к большому двухэтажному особняку — дому пастора — шли ступени. Дом построили еще в те времена, когда Церковь обязывала своих сынов иметь три общие комнаты и пять спален: три для семьи, одну для заезжих священников и одну для использования в качестве кабинета. Из дома открывался великолепный вид на северную оконечность острова вплоть до указующего перста маяка. Зато он был полностью открыт для гнева Господнего, в какой бы форме тот ни обрушивался с небес: даже священников не щадила погода острова Льюис.

Дорога еще полмили поднималась в гору за холмом и шла вдоль края утесов; дома Кробоста были словно нанизаны на нее. Хотя отсюда их не было видно, но Фин знал, что дом Артэра и земельный участок его родителей всего в нескольких сотнях ярдов. Впрочем, он не был уверен, что готов сейчас идти туда. Поэтому, открыв ворота, Фин пересек автостоянку и направился к ступеням, ведущим к дому пастора.

Он несколько раз постучал в дверь и позвонил в колокольчик, но никто не ответил. Он толкнул дверь, за ней оказалась мрачная прихожая.

— Эй! Есть кто дома?

Но его встретила только тишина. Фин снова закрыл дверь и осмотрел окрестности церкви.

Она была построена из огромных блоков, вырубленных из местных скал, и выглядела по-прежнему весьма внушительно. С обеих сторон располагалось по маленькой башенке, а над сводчатыми дверями возвышалась колокольня. Впрочем, колокола на ней не было. И Фин не помнил, чтобы он когда-то был: колокола выглядели легкомысленно и, возможно, слишком отдавали католицизмом. Все окна тоже были сводчатые: два над главной дверью, по одному с каждой стороны от нее и по четыре в боковых стенах. Высокие и безыскусные. Кальвинистский аскетизм не допускал никаких цветных витражей. Никаких изображений. Никаких крестов. Никакой радости.

Двойные двери были приоткрыты, и Фин вошел в холл, где священник обычно встречал паству и провожал людей, пожимая всем руки. Облицованное темным лакированным деревом, с вытертыми половицами, это место было мрачным и безрадостным. Тут пахло пылью, отсыревшей одеждой и временем. Казалось, за тридцать лет запах не изменился. Сразу вспоминались долгие воскресные дни, когда родители заставляли Фина слушать полуторачасовые гэльские псалмопения, которые прерывались пламенной проповедью и возобновлялись в шесть вечера. Днем ему еще приходилось два часа отсиживать в воскресной школе. А когда он не ходил ни в церковь, ни в воскресную школу, он должен был сидеть дома, пока отец читал Библию на гэльском.

Фин шел знакомым с детства путем. Зайдя в церковь, он двинулся мимо жестких деревянных скамей, ряды которых рассекал надвое проход, к огражденному возвышению, на котором угрюмые старейшины обычно пели псалмы. Над ним возвышалась кафедра — резной помост, к которому с другой стороны поднималась круговая лесенка. Стоя там, пастор как бы утверждал свою власть над простыми смертными, угрожая им вечным проклятием каждое воскресенье. Неделями он твердил им, что спасение в их собственных руках, если только они вверят себя Богу.

Фин, казалось, почти слышал гэльские псалмы, древние напевы, исполняемые без аккомпанемента, звучали нестройно для непривычного уха. Но было в них что-то завораживающее. Что-то от земли, природных сил, от борьбы за существование с неизвестными шансами на успех. Что-то от людей, среди которых он вырос. Достойных людей, в молитвах выражавших признательность за нелегкую, но наполненную смыслом жизнь. От одного этого воспоминания по коже пробежал холодок.

Фин услышал стук, который, казалось, наполнил церковь и отразился от галереи, что с трех сторон опоясывала здание. Металл по металлу. Он удивился, но потом заметил, что звук исходит из радиаторов, установленных вдоль каждой стены. Центральное отопление тут появилось недавно. Так же, как и двойные рамы в высоких окнах. Вероятно, сейчас на воскресных службах было теплее, чем много лет назад. Фин вернулся в холл рядом со входом и увидел, что дверь в дальнем его конце открыта. Стук раздавался откуда-то из-за нее.