Скала - Питер Мэй

Вот так я и оказался в тот вечер в доме Артэра, за партой в маленькой задней комнате, которую его отец любил называть своим кабинетом. Одна из ее стен была полностью закрыта полками, прогибавшимися под весом книг. Сотен книг. Мне, помнится, было любопытно, как вообще может один человек прочитать столько книг за свою жизнь. Рабочий стол мистера Макиннеса был из красного дерева, со столешницей, покрытой зеленой тисненой кожей. Стол вместе с таким же стулом стоял у стены, напротив книжных полок. Еще в комнате было большое уютное кресло для чтения и кофейный столик со стоящей на нем лампой, а из окна открывался вид на море. Мы с Артэром обычно учились за складным карточным столиком, который мистер Макиннес ставил посреди комнаты. Мы сидели на жестких стульях, спиной к окну, чтобы не отвлекаться на то, что происходит снаружи. Иногда мы занимались вместе, обычно математикой, но чаще всего раздельно, ведь мальчишки обычно подначивают друг друга и не могут сосредоточиться.

Сейчас я уже не помню, чему именно учился долгими зимними вечерами и ранними весенними утрами, помню только, что мне это не нравилось. Забавно, что в памяти всплывают разные мелочи. Например, шоколадно-коричневый цвет войлока, который покрывал карточный столик, и тусклое, но четкое кофейное пятно на нем, похожее очертаниями на Кипр. Или старый коричневый водяной подтек в углу на потолке, напоминавший мне летящую олушу, и трещину в штукатурке, которая пересекла подтек, карниз, а затем скрывалась за рельефными кремовыми обоями. А еще помню трещину в оконном стекле, которую видел, украдкой бросая взгляды на тот, уличный, мир. И запах табачного дыма, который всегда витал вокруг отца Артэра хоть и не помню, чтобы он когда-нибудь курил.

Мистер Макиннес был высоким худым мужчиной на добрых десять лет старше моего отца. Я думаю, семидесятые стали для него тем временем, когда он осознал, что не молод. Впрочем, в восьмидесятых он продолжал носить уже немодную тогда прическу. Странно, как люди иногда попадают в своеобразную временную петлю: они всю жизнь цепляются за взрастившие их времена — те же прически, стиль в одежде и музыкальные предпочтения, хотя мир вокруг них изменился до неузнаваемости. Моя тетка жила шестидесятыми: тиковая мебель, лиловые ковры, оранжевая краска, The Beatles. Мистер Макиннес слушал The Eagles. Я хорошо помню Tequila Sunrise, New Kids In Town и Life In The Fast Lane.

Мой преподаватель не был тщедушным, как положено человеку науки; напротив, он был статным мужчиной, любил ходить под парусом и был одним из завсегдатаев ежегодных походов на Ан-Скерр за птенцами олуши. Он был недоволен мною в тот вечер, потому что я никак не мог сосредоточиться. Когда я пришел, Артэра просто распирало от желания что-то мне рассказать, но его отец быстро проводил меня в заднюю комнату и велел сыну успокоиться. Что бы там ни случилось, это может подождать до конца занятий. Я прямо-таки чувствовал нетерпение Артэра, поджидавшего меня за дверью. Мистер Макиннес, осознав в конце концов, что ведет заведомо проигрышный бой, отпустил меня пораньше.

Артэр едва дождался окончания моих занятий. Выбравшись из дома, мы поспешно двинулись по главной дороге, ведущей к скрытым в темноте воротам. Ночь была леденяще холодной, а чернильно-черное небо усыпано звездами, похожими на вкрапления драгоценных камней. Погода стояла безветренная, и густой белый иней уже начал пылью ложиться на вересковую пустошь. Он сверкал под светом осенней луны, бросавшей лучи на необычайно неподвижное, словно застывшее море. Говорили, что такая погода продлится на Гебридах еще несколько дней. Идеальная ночь для костров. Я слышал взволнованное дыхание Артэра. Он стал крупным и сильным малым, выше меня ростом, но его астма порой все еще напоминала о себе. Он глубоко затянулся из своего ингалятора:

— У ребят из Свэйнбоста есть тракторная шина, а она больше шести футов в диаметре!

— Вот черт! — выругался я. Такая покрышка будет гореть гораздо лучше того, что имелось у нас. Мы собрали больше дюжины шин и камер, но все они были автомобильные или велосипедные. А ведь мальчишки Свэйнбоста наверняка запаслись чем-то таким же. — Где они ее взяли?

— Какая разница? Главное, что она у них есть, и костер у них выйдет гораздо лучше нашего, — он замолчал, высматривая разочарование в моих глазах. — Может быть.

Я нахмурился:

— Что ты имеешь в виду под «может быть»?

Артэр заговорщицки смотрел на меня:

— Они не в курсе, что мы знаем об их находке. Они просто спрятали ее где-то до праздника.

По-моему, я переусердствовал с учебой в тот вечер, потому что никак не мог понять, к чему он клонит:

— И что?

— Они думают, что если мы узнаем, то постараемся навредить им.

Я уже начинал замерзать:

— Ну ладно, мы знаем. Но я все равно не понимаю, что мы вообще можем сделать с тракторной шиной.

— В том-то и дело! Мы и не будем ничего с ней делать, — глаза Артэра возбужденно блестели. — Мы ее украдем.

Я был захвачен врасплох:

— Чья это идея?

— Дональда Мюррея, — сказал Артэр. — У него есть план.

К обеду следующего дня толстый слой изморози все еще покрывал землю. Все ребята высыпали на игровую площадку, где стояло с полдюжины ледяных горок. Лучшая располагалась в самом дальнем от ворот конце площадки: там заасфальтированный участок спускался прямо к сточной канаве. Эта горка была добрых пятнадцать футов в длину: надо только хорошенько разогнаться, а дальше можно положиться на силу тяготения. Только нужно успеть вовремя отпрыгнуть в сторону, чтобы не оказаться в канаве.

Мне не терпелось занять место в очереди и тоже прокатиться, но Дональд Мюррей созвал всех мальчишек Кробоста на совещание. Мы столпились около технического блока и могли лишь с завистью поглядывать издалека на катающихся.

Дональд был высоким, нескладным, но симпатичным мальчиком с копной песочных волос, спадающих на лоб. Все девчонки кокетничали с ним, но его это абсолютно не волновало. Он был прирожденным лидером, и если ты был с ним, то мог не бояться братьев Макритчи. Ангел к тому времени окончил школу Кробоста и получал профессиональное образование в замке Льюс. А вот Рыжий Мердо был по-прежнему здесь и представлял собой реальную угрозу.

Изначально Дональд пользовался авторитетом просто потому, что все боялись его отца. То есть все, кроме самого Дональда. Пасторы тогда еще обладали значительным весом в обществе, поэтому жителям Койньях Мюррей казался грозным. Койньях — гэльский вариант имени Кеннет, и хотя по документам во главе прихода стоял Кеннет Мюррей, все знали его как Койньяха. Впрочем, обращались к нему только «мистер» или «преподобный Мюррей». Мы всегда воображали, что жена тоже зовет его «преподобный». Даже в постели.

Дональд, правда, называл отца не иначе, как «старый ублюдок». Он постоянно спорил с ним, отказывался ходить на воскресные службы и в конце концов добился того, что по воскресеньям его начали запирать дома.

Одним субботним вечером мы устроили вечеринку у кого-то, чьи родители уехали на свадьбу в Сторновэй, и решили остаться там на ночь, чтобы не рисковать и не вести машину в нетрезвом виде. Было не очень поздно, где-то половина одиннадцатого, когда дверь распахнулась, а на пороге, как ангел мщения, сошедший с небес покарать грешников, появился Койньях Мюррей. Конечно, половина из нас пила или курила. Включая девушек, которые тоже там присутствовали. Койньях рвал и метал: он обязательно поговорит с родителями каждого из нас. Неужели мы не знаем, что сегодня канун Божьего Дня и дети нашего возраста должны уже быть дома в кроватях? Мы были испуганы. Все, кроме Дональда. Он остался на том же месте: развалившись на диване с банкой пива в руке. И естественно, это именно за ним и пришел на самом деле преподобный. Он обвиняюще указал на сына пальцем и велел ему собираться. Но Дональд так и остался сидеть на месте, вызывающе глядя на отца. А потом шокировал нас окончательно, велев ему убираться прочь. После этого воцарилась такая тишина, что, казалось, можно было бы услышать, как в Сторновэе падает булавка.

Красный от гнева и унижения, Койньях Мюррей подошел к Дональду и выбил банку из его руки. Пиво разлилось повсюду, но никто не двинулся с места и не заговорил. Даже Койньях. Кроме духовной власти, которую давал ему сан, он обладал еще и недюжинной физической силой. Преподобный за шиворот стащил Дональда с дивана и увел в ночь. Это была потрясающая демонстрация силы, подавляющей любое неповиновение. Никто из нас не хотел бы оказаться на месте Дональда, когда они с отцом вернутся домой.

Верный своему слову, преподобный навестил родителей всех, кто был в доме в ту ночь. Все были наказаны. Все, кроме меня. Моя тетка была крайне эксцентричной особой, поэтому для нашей богобоязненной общины ее истовый атеизм казался вполне естественным. Не так цветисто, как Дональд, но и не стесняясь в выражениях, она высказала пастору, куда он может засунуть свое лицемерное возмущение. Тот пригрозил, что она окажется в аду.