Шулер с бубновым тузом - Наталья Солнцева

Вся интрига Жанны де Ламотт сводилась к тому, чтобы от имени королевы вынудить де Рогана приобрести у ювелиров бриллиантовое колье и якобы передать его Марии-Антуанетте, которая обожала драгоценности. Выступая «посредницей» между кардиналом и королевой, графиня де Ламотт на самом деле собиралась присвоить камни себе.

Мария-Антуанетта, если верить ее словам, понятия не имела о сделке.

Роган, обнадеженный великим Калиостро, не подозревал, что его втянули в скверную историю. Не располагая необходимой суммой, он согласился произвести только первую оплату. Остальное обязалась частями выплатить сама королева. Ее виза на договоре была подделана, чего кардинал не заметил.

В назначенный час он передал футляр с бриллиантами в руки Жанны де Ламотт, как доверенному лицу Марии-Антуанетты.

Больше ожерелья никто не видел.

Его преосвященство, ожидающий обещанных милостей, забеспокоился. Королева не надевала дорогого украшения и не появлялась в нем на придворных торжествах. Де Роган почуял неладное и затворился в своем поместье.

Ювелиры не получили положенных им по договору выплат и обратились непосредственно к Марии-Антуанетте. Та заявила, что в глаза не видела никого ожерелья, пришла в негодование и пожаловалась королю.

Скандал набирал обороты…

Все это промелькнуло в сознании Глории в считанные минуты.

— Куда же подевались бриллианты? — спросила она у призрака.

— Есть вещи, которые скрыты даже от нас, ясновидящих, — развел руками тот. — И это величайшее благо, сударыня. Иначе наша жизнь превратилась бы в сущий ад.

— Вы правы… — задумчиво кивнула Глория.

— Впрочем, некоторые из нас не находят покоя даже в смерти!

Подул ветер из сада, где великан Санта косил траву, и Калиостро с наслаждением потянул носом.

— Чудесный запах, не правда ли? Почему люди не могут довольствоваться простыми радостями?

— Человек — странное существо, — усмехнулась Глория.

— Да… моя жизнь изобиловала путешествиями, чудесами, взлетами и падениями. Я много страдал. Страсть разбила мне сердце, а любовь на поверку оказалась подставой. Мудрость же не уберегла меня от непоправимых ошибок. Вы знаете рецепт счастья, госпожа Голицына?

— А вы?

Граф поправил сбившийся на сторону парик и тяжело вздохнул.

— Я сделал ставку на женщину… и проиграл. Я прибегал к алхимии, общался с духами мертвых, пытался исцелять человеческие тела и часто забывал о душе. Люди поклонялись мне и предавали меня. Я разочаровался во всем, что было мне дорого. Я…

Глория терпеливо выслушивала излияния Калиостро, который говорил о многом и ни о чем.

— Значит, никому не известно, где ожерелье, похищенное Жанной де Ламотт? — улучив момент, спросила она.

— Не похищенное, — поправил ее гость. — Заметьте, кардинал сам вручил мошеннице камни. Причем совершенно добровольно. Потом я не раз пробовал определить местонахождение знаменитых бриллиантов. Увы, я потерпел фиаско. Ни мое магическое зеркало, ни мой хрустальный шар, ни мои медиумы не смогли помочь мне обнаружить пропажу. Колье как сквозь землю провалилось.

— И что, никаких следов?

— Поговаривали, что муж графини укатил в Лондон и захватил украшение с собой. Будто бы он даже сбывал английским ювелирам камни, которые так грубо выковыривали из оправ, что нанесли повреждения. Ходили слухи, что другой сообщник Жанны набрался наглости и предлагал бриллианты по дешевке в Париже. Но слухи — всего лишь слухи.

— Графиню де Ламотт арестовали?

— Сначала пришли за мной и кардиналом де Роганом. Его вызвали к королю и потребовали объяснений, потом препроводили в Бастилию. Бедный мой доверчивый друг! Он искренне стремился услужить королеве и поплатился за свои амбиции. Вблизи трона находиться опасно, я не раз предупреждал его об этом. Впрочем, трон тоже не самое приятное место на Земле. Несчастный Людовик и его ветреная супруга кончили на гильотине. Жестоко, не правда ли? Еще вчера вы всемогущий властитель, а завтра вас ждут палач и плаха.

— Да, грустно, — кивнула Глория.

— Скандал с ожерельем усилил революционное брожение, французский трон зашатался, и Бурбоны пали, — торжественно провозгласил призрак. — Но это случилось позже. А до того нам с кардиналом пришлось несладко. Жанна де Ламотт все валила на нас. Будто бы это была не ее идея обманным путем завладеть бриллиантами, а наша. Роган давал показания против графини. Они топили друг друга, желая спасти если не доброе имя, то хотя бы свободу.

— А вы, граф?

— Я? — рассеянно переспросил Калиостро. — Благородный человек не сражается с дамой, кем бы она ни была. Моя природа не позволила мне обливать грязью женщину, пусть и недостойную. Коварство происходит от слабости духа, не так ли, сударыня? А слабость осуждать бесполезно, ей можно только сочувствовать. Я сам пал жертвой собственной слабости, поддавшись на уговоры Лоренцы. Мне ли судить Жанну де Ламотт? Ею руководила алчность, мною — похоть. Мы оба хороши.

— Какую же цель преследовала ваша жена?

— За ее спиной маячили зловещие тени иезуитов. Они мутили воду везде, где удавалось. Вероятно, у них был какой-то замысел.

— Вы не разобрались, какой?

— В Бастилии меня больше занимала моя судьба и судьба де Рогана, которого я подвел.

— Что же вы отвечали на следствии?

— По существу дела ничего, — рассмеялся призрак. — Я рассказывал о том, как Моисей вывел израильтян из Египта, о взятии Иерусалима Готфридом Бульонским, о походах Александра Македонского. Всех их я знавал лично! — похвастался он. — Потом описал картину извержения Везувия. Я был очевидцем!..

Глория с интересом его слушала и рассматривала. Призрак имел вид крепко сложенного широкоплечего мужчины со смуглым лицом и глазами навыкате. Он производил впечатление умудренного жизнью человека и одновременно наивного ребенка, не ведающего, что творит. Внешне он ничем не отличался от живого, разве что казался бледноватым и как бы невесомым.

Газонокосилка в саду умолкла, и Калиостро обрадовался наступившей тишине.

— К счастью, нас с кардиналом оправдали, — заключил он. — Видели бы вы ликование парижан, которые днями напролет толпились у Дворца правосудия! Было тепло, светило солнце. В воздухе пахло цветущими каштанами и революцией. Нас с Роганом несли на руках под восторженные крики людей…

— А Жанна? — перебила его Глория.

— Ей не удалось выкрутиться, — помрачнел граф. — Она испробовала все: отрицала свое участие в сделке, прикидывалась умалишенной, называла происшедшее шуткой и розыгрышем. В конце концов адвокат уговорил ее придерживаться одной линии защиты: якобы кардинал в самом деле выкупил у ювелиров колье по просьбе королевы, а Жанна всего лишь забрала украшение у де Рогана и передала Марии-Антуанетте. Из рук в руки. Поскольку ожерелье было слишком известным, королева приказала втайне разобрать его по камешку и изготовить новое. Несколько мелких бриллиантов перепали графине де Ламотт за услугу.

— Ей не поверили?

— Разумеется, нет. Судьям надо было кого-то наказать, и вся тяжесть обвинения обрушилась на Жанну. Ее публично высекли на Гревской площади и поставили позорное клеймо.

Глория живо вспомнила леди Винтер из «Трех мушкетеров».

— В виде лилии?

— В виде буквы V, — ответил Калиостро. — По-французски «voleuse» означает «воровка». Жанна была вне себя от боли и унижения, в нее будто бес вселился. После плетей она вырвалась из рук палача, и ее силой повалили на помост. Но не смогли удержать, и раскаленное железо угодило вместо плеча на ее грудь. Запахло горелым мясом… графиня лишилась чувств. Полумертвую ее привезли в тюрьму, где она должна была провести остаток своих дней. Ее приговорили к пожизненному заключению. Однако судьба благоволила к интриганке, и ей организовали побег.

— Кто?

— Злые языки твердили, что королеву замучила совесть, и она решила искупить свою вину по отношению к бывшей наперснице.

— Вы думаете иначе?

— Кому-кому, а Марии-Антуанетте было выгодно держать Жанну за решеткой. Ведь на свободе ей рот не закроешь. Графиня скрывалась в Англии и в отместку за свои страдания опубликовала «правду» о скандале с ожерельем, изобилующую самой грязной клеветой. Особенно досталось в этих мемуарах королеве Франции. Жанна отвела ей роль недалекой, расточительной, развратной женщины, которая водила за нос не только короля, министров и парламент, но и свой народ. Марии-Антуанетте стало не до шуток. Жанне тоже жилось невесело. Ее искали тайные агенты короля и многочисленные кредиторы. Она боялась ходить по улицам, боялась есть и спать. В любое блюдо ей могли подсыпать отраву, любая прогулка могла стать для нее последней, в любую ночь к ней мог проникнуть убийца и прикончить прямо в постели. Она дошла до того передела, за которым наступает безумие…