Пробуждение - Пётр Губанов

По-рысьи стремительно вскочил с места капитан второго ранга Курош. Дернул длинной головой со спутавшимися на затылке черными волосами и, заикаясь, заговорил:

— В-вся команда «Бодрого» з-заражена революционной пропагандой. К-канальи каждый день учиняют беспорядки. Как один, все нижние чины — бунтари! Не корабль, а арестантская рота. — И сел.

В зале прозвучал сдержанный смешок.

— А почему вы равнодушно смотрите на это? — спросил Флуг.

— С-стараюсь, ваше высокопревосходительство, — отрапортовал Курош.

Назимов говорил четко, словно командовал, обрезая на конце короткие фразы.

— «Грозовой» боеспособен. Брожения среди нижних чинов нет. Усилиями офицеров и кондукторов нижние чины держатся в строгости. На демонстрации в воскресенье не был ни один. В случае мятежа либо волнений в крепости на вверенный мне миноносец можно положиться.

Командир «Статного» горячо и долго заверял адмирала и генерал-губернатора в верности государю и правительству. От выспренних верноподданнических выражений кое-кто морщился.

— «Усердный» будет всегда верен присяге, — рапортовал лейтенант Штер. — Ненадежных нижних чинов на миноносце немного. В случае беспорядков или бунта я справлюсь с ними.

Оводов говорил долго. Мямлил.

«Неужто и мне придется докладывать? — растерялся я. — Что им скажу? Да и не хочу я совсем говорить». И все же пришлось.

— Как и на других судах, неспокойно на «Скором», — начал я. — Волнуются матросы… А почему волнуются? Потому, что многие их законные требования не удовлетворены. А следовало бы…

Я заметил, как презрительно сморщилось скопческое лицо адмирала. Генерал Флуг, глядя на меня, что-то говорил ему на ухо. Иессен побагровел.

— Из унтер-офицерских детей… Либерал, так сказать… — услышал я.

Конец неудавшейся речи я скомкал. Сел злой и усталый. Но сразу же вспомнил о Вике и посмотрел на часы. Было ровно восемь.

«Вика пришла. И сразу же уйдет», — пришло в голову.

Поднялся капитан первого ранга барон Раден. Он был старший из командиров судов и, кроме того, находился на особом положении у адмирала. Подняв еще выше острый свежевыбритый подбородок, Раден грозно блеснул стеклами пенсне, оглядел сидящих..

— Господа! — зычным голосом произнес он. — Положение в крепости тревожное. Недовольства нижних чинов растут. Атмосфера накаляется. На канонерской лодке «Маньчжур» четыреста шестьдесят нижних чинов. И четыреста из них — ненадежные. Я могу положиться на очень немногих. — Раден поправил пенсне. — Но с твердой уверенностью я заявляю, что «Маньчжур» не станет на сторону мятежников. Неустанно следят за нижними чинами верные присяге кондукторы. Все офицеры канонерской лодки готовы, не щадя жизни, исполнить свой долг. Все они, от старшего офицера до младшего мичмана, встанут с оружием на защиту престола и государем дарованных прав, — твердым, уверенным голосом закончил Раден.

Наконец Иессен объявил, что совещание окончено. Попрощавшись с Николаем Оводовым, я выбежал на улицу. Через несколько минут входил в сквер Невельского.

«Ушла или еще ждет?» — стучало в висках. Аллея была темна и пустынна. Я повернул направо, в глубину сада, и едва не столкнулся с Викой.

— Как я рад, что ты не ушла, — жадно оглядывая всю ее, радостно сказал я вместо приветствия.

— Я думала, что не придешь, и собралась уже уходить, — тихо ответила Вика. Глаза ее потеплели. Из-под шапочки выбилась темная прядка.

— Меня задержали, и никак не мог быть раньше, — оправдывался я, внимательно рассматривая прядку, подковкой лежавшую на лбу.

— Через час с четвертью я уезжаю. Ты проводишь, Леша? — спросила Вика, задумчиво глядя на меня.

— Куда?

— В Никольск-Уссурийск и Спасск. По делам… не надолго, на несколько дней.

— Так внезапно?..

Шли по улице молча. Я вспомнил, о чем говорил генерал Флуг, и с болью, и жалостью подумал, что вот идет она рядом, а в любую минуту жандармы могут арестовать ее и посадить в тюрьму. Могут арестовать в дороге, дома, на вокзале — где угодно.

— За тобой установлена слежка жандармским отделением, — сказал я.

— Знаю.

— Может быть, тебе пока не приезжать обратно.

— Н-нет! Сейчас самое время, чтобы приехать обратно. Скоро наступит то светлое время, о котором я тебе говорила.

Я колебался — сказать ли о том, что услышал на совещании…

— Властям все известно, Вика, — с твердой решимостью начал я. — Они осведомлены о всех ваших действиях через своих филеров. Они узнали, что существует тайное сообщество, от проникшего к вам провокатора. Я узнал это сегодня на секретном совещании. Этот провокатор знает руководителей, и он же предал Шамизона и открыл явочную квартиру на мысе Чуркина.

— Это нам известно, — вздохнула Вика.

— За «Общей столовой» в доме Кунста давно следят.

— А мы считали арест делегатов от судовых команд во время собрания в столовой случайностью…

— Командование крепости готовит удар, вернее, расправу, — раздраженно продолжал я. — Флуг вызывает из Раздольного эскадроны драгун и казачий полк… Иессен отправил в море крейсеры…

— Поэтому мне нужно уехать и скорее вернуться.

— Ну, как знаешь, — проговорил я.

Мы шли по обрывистому берегу Амурского залива, в сторону вокзала.

Над водой ползли густые клочья тумана. Воздух был сырой и холодный. В просветах между темно-серыми рваными тучами светили редкие звезды.

— Хорошо, что ты начинаешь понимать смысл происходящего, — облегченно вздохнула Вика. — Я рада, что ты привыкаешь различать правду.

— Нет, Вика. Для меня все стало еще запутаннее…

— Наступит время — и все прояснится.

— Не знаю… Вряд ли…

— Обязательно прояснится. Сердцем ты наш. Если бы ты был не с нами — не стал бы раскрывать секретов, доверенных тебе.

— Это не то, Вика. Я не хочу, чтобы сотни людей попали в тюрьму и на каторгу. Боюсь, что с тобой может случиться что-либо…

Вошли в вокзал. Поезд стоял на путях. По перрону прохаживались редкие пассажиры с чемоданами и саквояжами.

— А помнишь, Вика, как ты провожала меня?

— Как это было давно! Как много изменилось с тех пор и как много осталось по-старому!

— Я такой же, каким и был…

— Это неправда, — слабо улыбнулась Вика. — Ты теперь наш. Ты будешь с нами обязательно, — говорила она, стоя на подножке вагона.

Пронзительно и тревожно засвистел паровоз. Громко зафыркал, выбросив под колеса густые кольчатые клубы серого пара.

Гибкие, горячие руки неожиданно обвились вокруг моей шеи. Вика молча прижалась щекой к моему лицу. И сразу же, словно испугавшись порыва, отстранилась. На разгоряченном лице гасла смущенная улыбка. Что-то по-женски жалкое, усталое уловил я в глазах ее, смотревших на меня с пристальным вниманием.