Пробуждение - Пётр Губанов

Ремизов с широко открытым ртом в недоумении смотрит вверх. Он растерян, обескуражен. Матросы хохочут. Загорелое, словно вымазанное маслом, лицо Порфирия Ро́га блестит на солнце, округлилось от смеха, глаза — щелки. Он и Алексей Золотухин держат древки знамени. За ними шагают Чарошников, Пушкин, Решетников, Пойлов. Самый крайний, с бескозыркой в руке, — Антон Шаповал. Высокий гладкий лоб лоснится от пота. Шаповал серьезен и озабочен. Словно бы вся ответственность за это шумное сборище лежит на нем и только он один в ответе за все, что может произойти.

Разглядывая колонну демонстрантов, я заметил мичмана Алсуфьева. Нет, не его я искал в толпе.

Прошли студенты Восточного института. Среди них, совсем близко, я увидел Вику. Лицо ее сияло от счастливого возбуждения. Отсвечивали на солнце темные волосы. Простое лилово-серое платье аккуратно обтягивало невысокую стройную фигурку. В первый момент я хотел подойти к Вике, чтобы зашагать рядом с ней в общем людском потоке. Не хватило решимости…

Началась городская окраина. Я подумал, что демонстранты повернут обратно. Но колонна продолжала движение.

— Даешь гауптвахту! Освободим из-под ареста томящихся братьев!

— Да здравствует свобода! — раздались крики.

«Пошли громить гауптвахту».

У трактира я нанял извозчика и поехал обратно в город.

Усталый, проголодавшийся, возбужденный, мичман Алсуфьев вернулся к вечеру.

— Все обошлось благополучно, — сообщил он. — Правда, матросы пошумели немного у гауптвахты. Когда потребовали выпустить арестованных, комендантский адъютант поручик Верстовский выстроил во дворе караул и стал грозить расстрелом. Могли быть жертвы… Но приехал военный губернатор, генерал Флуг, и приказал выпустить всех. Матросы пытались качнуть генерала, но он уехал. Зато протоиерея Морского собора Ремизова качали долго, потом устроили ему морское крещение и чуть не утопили. Демонстранты хотели освободить политических из тюрьмы, да казаки загородили все улицы…

Алсуфьев вытер платком мокрый лоб и после небольшой паузы продолжал:

— А ведь невеста моя, Наташа, тоже была на демонстрации. И, оказывается, шла совсем близко от меня. Когда я зашел к ним, Наташи еще не было дома. Она пришла позже…

Ночью, лежа в постели, я перебирал в памяти события дня. «Невеста моя тоже была на демонстрации», — не выходило из головы. Скрытая гордость прозвучала в словах, сказанных мичманом. И я позавидовал его ясной, бездумной смелости и легкости, с какой он смотрел в завтрашний день.

В среду контр-адмирал Иессен назначил секретное совещание. Для меня оно было совсем некстати. Я мог не успеть на свидание с Викой. В белоколонном зале Морского штаба собралось человек тридцать командиров военных судов и сухопутных частей, расквартированных в крепости. Ждали командующего.

В высокие окна со стороны Адмиральской пристани били косые лучи солнца. Над Эгершельдом красным пламенем полыхало низкое зарево, охватывая скалистую землю и домики. По белым стенам зала пробегали розоватые тени.

Моряки, заняв три четверти помещения, сидели слева, сухопутные офицеры в серо-зеленых мундирах — справа, у затененной внутренней стены. Выделяясь среди остальных, картинно восседал командир канонерской лодки «Маньчжур», капитан первого ранга барон Раден, плотный сорокалетний мужчина с острым, выдвинутым вперед подбородком. Из-под стекол золотого пенсне остро поблескивали глаза, когда он поворачивал коротко остриженную голову. Возвышалась в кресле длинная, сгорбившаяся фигура командира «Бодрого», капитана второго ранга Куроша. Клином торчала его черная цыганская бородка. Смуглое испитое лицо его изрисовано вязью красно-синих жилок. Хищно посматривал Курош по сторонам черными, по-рысьи настороженными глазами.

В самом углу, в тени, устроился заведующий отрядом миноносцев капитан второго ранга Балк. Неподвижно покоилось в кресле его крупное, нескладное тело. Серое, невыразительное лицо иссечено множеством глубоких морщин. Длинные, с крупными ладонями руки тяжело и неудобно лежат на высоких коленях.

Назимов, Штер и незнакомый молодой подполковник сидели в первом ряду и о чем-то тихо беседовали. Я нашел незанятое кресло рядом с командиром «Тревожного» лейтенантом Оводовым. Я знал его еще гардемарином. Мы были с ним приятели.

— Как чувствуют себя жена и дочь, Николай Николаевич? — спросил я после приветствия.

— Привыкают, — с довольной улыбкой ответил Оводов. — Только жена вот никак не может освоиться со здешней жизнью, все питерскую вспоминает. А дочурка просто в восторге от моря, сопок, неба.

— Привыкнут, — вздохнул я, подумав о своем: «Через час Вика придет в сквер и будет ждать. За час совещание не кончится. Не дождется. Уйдет».

— Дочурка каждое утро просится ко мне на миноносец, — продолжал Оводов, — да все как-то не до нее…

— Господа офицеры! — раздался голос капитана первого ранга Радена.

В зал быстрым молодецким шагом входил военный губернатор Флуг в сопровождении адмирала Иессена. Генерал-губернатор и командующий сели за председательский стол. Моложавое лицо генерала с рыжеватыми бачками было озабоченно. Иезуитски скорбная маска командующего, обрамленная на висках завитками седых волос, непроницаема. Иессен походил на Победоносцева в картине Репина «Государственный совет». Волосы, поворот головы, вкрадчивый, насквозь проникающий взгляд — все, как у обер-прокурора Святейшего синода.

— Господа офицеры! — обратился к командирам Иессен. — Я собрал вас по чрезвычайно важному делу.

Тихий, без оттенка властности, голос адмирала звучал ровно, словно не желая оскорбить тишину зала, стиснутого белыми стенами.

— Факт самого совещания и все, что услышите здесь, должны содержаться в строжайшей тайне. — Иессен умолк, наклонил голову, обдумывая что-то.

— На флоте зреет мятеж! — неожиданно громко заговорил Иессен. — На военных судах и в частях орудуют агенты социалистов. Гарнизон крепости — накануне восстания, — голос Иессена звучал тревожно. — Настроение на кораблях и в полках — неблагонадежное. Нижние чины предъявляют коменданту через своих выборных неосуществимые требования… Опасное брожение в массе нижних чинов с каждым днем усиливается. На миноносце «Сердитый» вследствие скверной каши, поданной на обед, нижние чины выразили претензию. На «Бравом» имелся случай вооруженного нападения на офицера. На многих судах имели место отказы от заступления на вахту.

Тридцать второй полк два дня отказывался занимать караулы. Скоро некому станет нести охранную службу. — Иессен вздохнул. — Позорные беспорядки, коими в недавнем прошлом имели несчастье омрачить себя некоторые судовые команды, могут повториться…