О человеках-анфибиях - Ирина Дедюхова

Слушали его Макаровны с Ленкой и поражались глубине человеческой подлости. Даже Колька, карауливший дверь с ножкой от стула, смущенно крякал. Мужик, блин, называется!

А придумал Валентин Борисович нехитрое. Вспомнил он сказочку, которую ему в детстве маманя рассказывала, да и решил Елену Матвеевну на Елену Митрофановну ночью поменять, когда у них на вахте пересменок бывает. О других планах, которые он в отношении Елены Матвеевны вынашивал ранее, он благоразумно промолчал.

— Я теперь совершенно перековался и раскаялся, господа! Понял я, что вся жизнь, замешанная круто в неповторимости своей, как сказал, не помню кто, была ошибкой. С понедельника начинаю я совершенно новую жизнь, старую, естесна, по херу. Да и попутно становлюсь новым человеком. Директором всех ларьков на рынке. Поэтому претензии по старым промахам принимаю только до понедельника, а наш вопрос мы должны решить немедленно, — категорично сказал он честной компании, пряча в карман обгоревший галстук.

— Нет, господин хороший! Седни никак не получится! — вдруг пыхнула сизым дымом одна из Макаровн. — Вы для начала тещу свою обратно пропишите, да в гостевой книге Колю укажите. А то мы тут все сгрудились в двух клетушках, а он и довольный! Жену еще сюда свою решил перебазировать! А Ленку нашу к себе решил подобрать! Одного уже подобрал, вонючка!..

Пока прапорщица медитировала, Пластюкова возбужденно бродила по кабинету, уговаривая ее сделать крупный вклад в мировую науку. Для своей же пользы пройти полное обследование, освободившись от всех боевых заданий и учебных тревог.

Тут зазвонила прямая штабная вертушка. Пластюкова взяла трубку. Совершенно некстати ей приказали срочно явиться в штаб каким-то странным гундосым голосом.

Как только она из кабинета вышла, в медпункт, сорвав стальные жалюзи с петель, ворвались Жеки с тридцать пятого по сорок восьмой номер. Заскулившую было сигнализацию они с мясом вырвали, все таблетки по карманам распихали, да и медицинский журнал Пластюковой тоже стырили. Заплаканную Женьку спустили за ноги в фортку — к ее подружкам-прапорщицам. Потом вытрясли из столов все бумаги на пол, написали на стенке «Спартак — чемпион!» и покинули, наконец, обезображенное помещение.

Вернулась Пластюкова в медпункт — а там полная срань, полная! Стала в штаб звонить, жаловаться, а ей и говорят, мол, сама могла бы допереть, что хахаль этот придет зазнобу свою выручать. И про какие-то жалюзи в бета-гамме вообще смешно говорить. То, что сигнализацию спер, отморозок, тоже не страшно. Для учебных целей это даже полезно. Но вот то, что у Пластюковой секретный журнал и таблетки стратегического назначения как попало валялились — тут она объяснительными не отбрешется! Правильно ее молокосос наказал! Они еще добавят! Совсем, мымра старая, нюх потеряла!..

И начался не просто шухер, а прямо-таки большой шухер в бета-гамме. С собаками все подразделение молодняка прочесали — никаких следов эти архаровцы не оставили. Правильно, их же сам Франкенштейн Иосиф Маркович обучал следы изничтожать.

Только штабные дознаватели понять-то не могут ничего! У всех Жек алиби — железней некуда! И их железный наставник в недоумении головой крутит, как мерин сивый. Все, говорит, как один в пятнадцать двадцать под лед в ближайшем озере нырнули, в шестнадцать десять — вынырнули. Все задания подо льдом справили, а двадцать восьмой даже успел рыбки для пищеблока наловить.

Правильно, их же сам комиссар подразделения бета-гамма, майор Михайлюк обучал на счет алиби себе заранее суетиться.

У прапорщиц тоже полный порядок в подразделении. И предъявить-то им нечего! Журнал у Пластюковой реквизировали!

Все прапорщицы дознавателям наперебой справки от фельдшерицы о превосходном моральном облике под нос суют, боевыми наградами трясут, а про Женьку говорят, что она в отдел Гренландии ушла, вот-вот назад вернется!..

И тут вообще надо же нитки как-то связать воедино… Задачка-то не средних умов. Откуда бы какому-то хахалю-разбойничку узнать, что девицу его к Пластюковой поведут? Откуда?.. От верблюда! Не телепатией же они переговаривались!

Почетный караул, срочно снятый с поста у черномазого, дал твердые показания, как при перекрестном допросе с пристрастием, так и на очной ставке, что никто и никогда к прапорщицам проникнуть не пытался. Да это и ежу понятно! Там же два рва с погретой водой и крокодилами! А забор-то какой! Красавец забор! А гранатометы у караула на что?

Нет… Темнит что-то Пластюкова! Темнит, сука!.. Водилось и раньше за ней самоуправство. Было дело. Но чтоб вот так, внаглую…

Беременная прапорщица, говорит, сбежала! Следов, кроме хулиганской надписи, никаких, отпечатков и окурков — тоже, на стальные развороченные жалюзи аж смотреть страшно… Сбежала, говорит! Таблеток с собой прихватила на полгода вперед, сигнализацию весом в 165 кило, из них платины и драгметаллов на пятьдесят кило вытянет. Но главное, журнал унесла! Ага, в зубах, как видно!

А в тот журнал Пластюковой, может, даже генерал имел горячее желание поглядеть! Давно хотел. И тут, всем назло, журнал сперла какая-то беременная прапорщица!.. Вот чо бабки-то заколачивать? Вот как в таком бабском бардаке применять аналитику сыскного дела?

В самый ответственный момент похищения журнала, военврач третьего ранга решает вдруг по звонку до штаба пройтись! Для аппетита перед ужином и общего моциона. Оставив секретный журнал и прапорщицу. Тоже, поди, алиби себе обеспечивала.

Ну, сплошные непонятки! Ни журнала, ни прапорщицы! И эта Пластюкова дело вывернула так, что во всем подразделении только у прапорщицы алиби не было. А вся бета-гамма еще с подразделения молодняка твердо знала, что когда на ком-то сходились неопровержимые улики, того уже среди живых искать — зазря беспокоиться. Беременную не пожалела, врачиха-убийца!

Кстати, а от кого прапорщице беременной-то быть?..

И тут котик этот морской еще под ногами в штабе начал у всех мешаться. Все скулил про Женьку и Гренландию. Ах, вот кто у нас герой дня! Вот кто у нас решил прапорщицам отпуска декретные забесплатно устраивать! В Гренландии вот кто у нас медовые месяцы решил себе выкаблучивать за казенный счет!

Взяли этого котика за пушистую шкурку и давай на вертушке крутить. А тот стоит на своем: два раза только в клубе прижал, а когда в блиндаж звала — не пошла. Но с Пластюковой-то у него явный сговор был! И непонятно, чо теперь делать с этой Пластюковой? Не на пенсию же заслуженную отправлять…

Нет, устроить такое из-за какого-то паршивого журнала! Да уж если так надо было журнал похерить, сказала бы, что в унитаз уронила! Зачиталась, мол, задремала на очке… Только хотели ее к награде по выслуге представить… Какие все же эти бабы дуры неорганизованные! Ведь никогда не знаешь, что ожидать! На ровном месте писец устраивают!

Оправили обоих, котика с Пластюковой, в Гренландию. Не пропадать же путевке и командировочным на двух человек.

Котик морской, утираясь бушлатом, перед отправкой выл в дежурке, что его так прапорщицы уделали, суки. Чует, мол, он это атавистическими органами чувств. Хана, мол, ему теперь, хоть ни взрывайся на хрен в Ванкувере… После таких откровений уважение к подразделению прапорщиц во всей бета-гамме выросло неимоверно.

О пропавшей Женьке первое время погрустили. Н-да, что-то явно гнида-Пластюкова перемудрила с несчастной прапорщицей. Но доказательств и следов никаких. А Пластюкова, пущай, во льдах Гренландии теперь помудрит. Полезно некоторым.

…А в это суровое время где-то в Море-Окияне на далекой Тихоокеанской флотилии молодой технолог выглянул из трюма и заголосил в переговорную трубу: «Товарищ капторанг, господин директор флотилии! Чо щас скажу-то! Кальмар, что давеча поймали, весь розовый сделался! Может еще в рассоле подержать, пускай крепче просолеет, ась?»

Внимательно выслушал его седой, умудренный опытом капитан по фамилии Кургузкин, бывший в далеком прошлом таким же зеленым технологом с розовыми представлениями о жизни, певший когда-то в общагах романтическим девушкам под гитару: «На далеком севере бродят рыбаки, а за ихним сейнером бродит рыба-кит!» и припев: «Но нет кита, нет кита, нет кита не видно! До чего, чего, до чего обидна-а! А-а!»

— Слушай меня, Тищенко! И слушай внимательно, сволочь! — сказал капитан Кургузкин вполголоса, закрывая трубу от первого помощника. — Кого ты травить этим собрался? Народ свой, Тищенко, ты собрался травить! Сам, паскуда, нажрись, а другим не смей навяливать! Подумай о будущих поколениях, Тищенко! Которым еще жить и жить, когда ты сдохнешь! Немедленно всю эту хрень за борт!

Потом капитан долго о чем-то вздыхал в смотровой рубке, смотрел на вскипавшую за бортом волну и, доставая очередную сигарету из именного портсигара, задумчиво почесывал жабры за ушами…