Наказаны любовью - Наталья Гилева

Насколько же она хрупка, нежна, но в то же время сколько в ней силы и желания жить. — Может мне тебя отнести наверх, в твою комнату.

Кристина закрыла глаза, все ее существо кричало, душа рыдала, но она ничего не сказала. Отпустив ручку окна, она медленно расцепила его пальцы, отбросила его руки. Повернулась, прихрамывая стала подниматься по лестнице. Не доставит она ему такого удовольствия. Играть с ней в кошки мышки. Она не оставит попытки сбежать, но теперь будет умнее.

Рафаэль зашел в палату к жене. Его Луз лежала, как будто бы спала, но этот сон был обманчивым. Вокруг столько аппаратов, трубок. Он присел рядом на стул. Взял жену за руку. Целовал пальцы. Всегда такие теплые, отзывались на каждую его ласку. Сейчас же были холодны и безжизненны. Боль. Как же больно жить, дышать. Но там, внутри Луз зреет новая жизнь. Это маленькое чудо. Ради этого стоит жить. Рафаэль впервые за эти недели улыбнулся. Пусть это будет дочка. Девочка с яркими глазами. Черными волосами, волной ниспадающими на плечи. Его счастье и надежда.

Винсенте зашел в палату тихо. Рафаэль. Он видел, что горе посеребрило виски еще молодого человека. Это добавило ему уверенности, что только Луз держит его здесь. Он понимал, что, если с ней будут происходить неприятности, Рафаэль будет терять свою силу. Терять свою жизнь. И впервые за столько времени, Винсенте почувствовал уверенность.

— Держись, Рафаэль, — он тронул его за плечо.

Рафаэль вздрогнул. Он не любил, когда ему мешали быть с женой наедине. Если это можно было назвать так.

— Со мной все в порядке, — Рафаэль встал. — Ты хотел что-то сделать? Показатели вроде бы все в норме.

— Я просто зашел проведать мою пациентку. Обычный вечерний обход.

— Хорошо, — Рафаэль взглянул на жену, — тогда я не буду мешать, — поправил одеяло и вышел.

Винсенте даже не повернулся. Он слышал, как закрылась дверь.

— Ты мне поможешь. Ты сама лишишь его возможности подняться. Любовь. Зачем она? Если от нее столько проблем. Можно жить без нее. И все прекрасно получается. Нет ни клятв, ни обязательств. Всегда сам себе хозяин.

Роберто стоял у камина. В его руке был бокал с виски. Янтарная жидкость обжигала горло, согревая изнутри. Но это тепло такое обманчивое, туманившее сознание. Огонь в камине пылал, но согреться не получалось. Глоток виски, как язычок пламени скользил по горлу вниз, сердце равномерно стучало. Забьется ли оно еще раз так, как билось при Кристине? Когда его стук отдавался в каждой клеточке его тела. Ему хотелось дать себе волю, своим эмоциям, чувствам. Может быть даже позволить злости вырваться наружу. Но все это он наглухо закрыл, спрятал.

Не только Роб привыкал к самому себе. Рамона тоже пыталась приспособиться к новым условиям, где вместо ее любимого сына — чужой человек. Что с ними живет еще одна женщина. Жена его сына. Она хотела ее себе в невестки. Но почему-то все получилось не так, как она себе представляла. Палома превратилась в тень. Она и раньше-то не сильно ярко себя проявляла. Рамоне это нравилось. Она понимала, что ею будет легко управлять. Но вся соль заключалась в том, что управлять просто было некем. Палома жила тихо, незаметно. Старалась не попадаться на глаза. А во время обедов и ужинов только отвечала, не старалась поддержать беседу. Рамоне становилось страшно. Роб пропадал целыми днями, погрузившись в работу. Порой приходил за полночь, немного помятым. Пахнувший женскими духами. И все же каждую ночь он проводил с молодой женой. В этом она не могла его упрекнуть. Как он ей сказал — свои обязанности он выполняет. Она видела, как сын пьет, стоя у камина. Одинокий. Холодный. Неприступный. Раньше она могла подойти к нему. Обнять. Поговорить. Но не сейчас. Он близко не подпускает ее к себе. Может когда родиться ребенок, тогда и он изменится. Вернется ее прежний сын. Рамона стала подниматься по лестнице. Наверху она еще раз посмотрела на сына. Он там, но как же далеко были его мысли, и он сам. Все встанет на свои места. Она точно была в этом уверена.

Роберто чувствовал взгляд матери. Равнодушие. Он стал равнодушным. Допил до дна. Сознание начало притупляться. И в такой момент, он чувствовал дыхание Кристины. Он понимал, что это все действие алкоголя. Разум не получилось ни напоить, ни обмануть. Желание обнять и ненавидеть одновременно не утопить в бокале. Ему хотелось избавиться хотя бы от одного из этих чувств. Надо уехать, но пока нельзя. Еще не время.

Роберто поставил бокал на камин. Завтра его уберут. Надо лечь, выспаться. Он стал подниматься по лестнице. В свою комнату, где спит уже его жена. Он не заботился о том, что ее разбудит. Включал свет. Раздевался. Палома просыпалась, если спала. Она всегда с испугом и страхом наблюдала за ним. Роберто в душе усмехался. Она видит в нем монстра.

— Спи, я сегодня ничего не хочу, — он лег на свою сторону кровати. Благо кровать была большая. Можно спать, даже не соприкасаясь с друг с другом.

Палома все еще продолжала сидеть на кровати, прижимая одеяло к груди. Свет был выключен. Она прислушивалась к дыханию мужа. Оно стало ровным, глубоким. Он заснул. Только тогда она позволила себе лечь. Как он может так быстро засыпать. Она повернулась на бок.

— Кристина, — мягко с нежностью произнес Роб.

Палома вздрогнула. Сколько раз уже во сне он звал другую женщину. Всегда после этого она не могла уснуть. В то время как ее муж спал спокойно. Он всегда спал спокойно, когда ему снилась Кристина.

Кристина проснулась рано. Ей не спалось. Сколько раз она продумывала варианты побега. Но Бруно всяческий раз пресекал любую ее попытку. Казалось, что стоит Кристине только подумать о варианте сбежать, Бруно уже знал, как именно она думает сбежать. И начинал расставлять свои капканы. Хорошего пса выбрал Алехандро. От Августы же не было никакой помощи. Она просто находилась рядом. Кристина даже боялась ее о чем-либо попросить. Как-то вечером, Кристина стала спрашивать Августу — почему та вышла замуж за Алехандро, не любя. Августа лишь пожала плечами. Как она могла доверить своего ребенка этой женщине. Надо бежать. Бежать, но как?

Бруно зашел в комнату. В руке он, как всегда, держал газету. Он постоянно читает. Кристина не понимала. Ей казалось, что такой человек, как Бруно не должен был бы интересоваться прессой. Детектив, фантастика — что-то в этом роде. Ну не вписывалось это