Странница - Шарон Крич

Мне было страшновато остаться на камбузе вдвоем с ним. Не знаю, о чем с ним говорить. Поэтому я решилась спросить его о Розали.

— Вы когда-нибудь видели Розали? Ту Розали, о которой нам рассказывал дядя Док?

— Конечно, — кивнул Стю.

— Дядя Док сильно ее любил, правда?

— Мягко сказано.

Дядя Стю погрузился в свои списки, одно вычеркивая из них, другое добавляя.

— Значит, когда Розали вышла замуж за другого, он не мог не горевать, правда? Она разбила его сердце, да?

— Что-то в этом духе, — промычал дядя Стю.

— И как он поступил? Пытался забыть ее?

Дядя Стю выпучил на меня глаза:

— Забыл о Розали? Ты шутишь? А зачем, ты думаешь, мы делали все эти остановки — и на острове Блок, и на Мартас-Винъярде, и на Грэнд-Мэнане?

— Зачем? Разве мы не навещали друзей дяди Дока? Разве не занимались ремонтом «Странницы»?

— Да, конечно. — Дядя Стю аккуратно сложил свои бумаги. — Послушай, я расскажу тебе кое-что, только не говори дяде Доку. Он очень чувствителен во всем, что касается Розали.

— Не скажу, — кивнула я.

— Дядя Док впервые встретил Розали не на острове Блок.

— Вот как?

— А помнишь Джои в Мартас-Винъярде? Так вот, Джои — брат Розали.

— Ее брат? Правда?

— От Джои Док и узнал, что, когда муж Розали умер…

— Так ее муж умер? Она больше не замужем?

Становилось все интереснее.

— Да, это так, — подтвердил Стю. — Поэтому Док, узнав, что Розали поехала на Грэнд-Мэнан навестить Фрэнка и полюбоваться китами…

— Вы хотите сказать, к нашему Фрэнку?

— Вот именно.

— А Розали? Где она была, когда мы приплыли туда?

— Уехала.

— Ох, да где же она наконец?

— Угадай, — усмехнулся Стю.

Но тут вошел дядя Док, и дядя Стю нарочито углубился в бумаги, давая понять, что разговор окончен.

Позднее я снова попыталась расспросить дядю Стю, но он отмахнулся:

— Я и без того рассказал тебе слишком много. На сегодня вполне достаточно.

— Вам действительно многое известно о Розали. Наверное, никто мне не расскажет больше вас.

— Ха-ха-ха. Да, я знаю кое-что еще.

Я все время думала, где же сейчас Розали? Может, мы плывем вовсе не к Бомпи? Может, дядя Док привезет нас еще куда-нибудь в поисках Розали? Что, если она в Гренландии? Это как раз нам по пути. А может быть, она осталась в Соединенных Штатах и Док собирается повернуть назад и отправиться на встречу с Розали?

Прошлой ночью, во время нашей вахты, дядя Док меня встревожил. Я стояла у руля, а он на носовой части палубы вглядывался в горизонт. Он обернулся и, посмотрев на меня с минуту, спросил:

— Для чего все это, Софи? — и тяжело вздохнул.

— Что вы имеете в виду, дядя Док?

— Ты знаешь, о чем я. О жизни.

— Вы спрашиваете это у меня? — опешила я.

Он закусил нижнюю губу. Мне показалось, что он заплачет, и это было ужасно, ведь именно дядя Док всегда оставался самым стойким и спокойным. Невозможно было себе представить, что он мучается вопросом о смысле жизни. И уж точно никто не ожидает увидеть его плачущим ночью на яхте.

Потом он прошел на корму и стал перебирать какие-то канаты и больше ничего не сказал о жизни. Глядя на море, на небо, я испытала быструю смену чувств. Только что я погружалась в полный покой, словно находилась в самом мирном месте на земле, но вдруг умиротворенность сменилась острым чувством полного одиночества.

Тогда я вспомнила о страховании жизни, о том, как было бы славно, если бы продавали страховку на счастливую жизнь, и чтобы все, кого ты знаешь, жили счастливо, могли делать все, что пожелают. И чтобы отыскали всех, кого так хотят найти.

34. Ночные кошмары маленького ребенка

Почти не спал, потому что отец ко мне придирался, дядя Стю и Брайан со мной препирались, а дядя Док накричал за то, что я бросил свободный конец линя на палубе; и шел дождь, и висел туман, а море штормило так, что все вещи валились мне на голову.

Когда я наконец заснул, меня разбудила Софи, она кричала, потому что ей приснился кошмар, правда она не рассказала, что ей привиделось. Однажды она рассказывала мне про того маленького ребенка, ее знакомого.

Когда ребенку было примерно три года, он очутился на берегу океана. Может, с ним была его мать, но точно Софи сказать не могла. Ребенок лежал на полотенце (голубом таком, сказала Софи) и заснул.

И вот тут-то появилась волна, она накрыла ребенка словно черной стеной. Мать схватила ребенка за руку, но волна не отдавала его и затягивала, затягивала все дальше, он уже не мог видеть, не мог дышать.

Тогда мать вытолкнула ребенка на поверхность воды.

— Знаешь, все равно этому ребенку снится, что ужасная волна приближается к нему, — говорила Софи.

— То есть ребенок до сих пор боится воды? — уточнил я.

— Я этого не говорила. — Софи покачала головой. — Ему нравится вода, он любит море…

— Но почему же кошмар все время повторяется?

— Не знаю. Может быть, из-за того, что это произошло неожиданно. Ведь сначала ребенок был в безопасности, крепко спал в тепле и покое, а волна, словно коварная змея, подкралась, чтобы забрать его.

— Ого! Такое впечатление, что волна охотится на ребенка, и он боится, что волна выследит его и вернется…

— Может, так, — Софи отвернулась, — а может быть, и нет.

Весь день Софи вела себя странно. То подолгу смотрела на море, то быстро сбегала вниз в кубрик, потом выскакивала на палубу, словно внизу ей было душно. И так весь день вверх-вниз, вверх-вниз. Наверное, волновалась о маленьком ребенке.

35. «Синий плясун»

Мы плывем уже полторы недели, «Странница» проделала путь около двух тысяч километров. Мы находимся на полпути к Бомпи! Пересекли два часовых пояса, теперь наши будильники на два часа впереди тех, что остались в Кентукки. Впереди еще три часовых пояса. Каждый раз, переводя часы вперед, Коди радуется: «Пока-пока, часик! Куда эти часы уходят?»

Мы почти на тысячу миль восточнее Ньюфаундленда и немного меньше двух тысяч миль на юг от Гренландии. Я все еще боюсь услышать приказ дяди Дока: «Эй, давайте-ка остановимся в Гренландии!» или «Зайдем на Ньюфаундленд», и придется нам сделать остановку, а он бросится на поиски Розали. Но никто не заикается о возможных остановках.

Последние несколько дней стояли холода, и только при приближении к Гольфстриму потеплело. Дядя Стю говорит, что сочетание Лабрадорского течения (самого холодного в Атлантике, движущегося с севера на юг) и Гольфстрима (самого теплого, поднимающегося с юга) создает «весьма интересные погодные явления».

— Что это значит? — Я решила уточнить.

— Ну, знаешь, внезапные штормы, сильные бури…

Может быть, дядя Стю просто проверяет меня на смелость — сказал и посмотрел, испугаюсь ли я, заплачу ли. А может быть, он просто хочет подготовить меня к возможным испытаниям.

Я и виду не показала, что испугалась, и плакать не стала.

Вчера, когда гроза задела нас краем, мы попали в шквал, дядя Стю крикнул:

— Отключить электроприборы!

— Почему? — спросили мы с Коди.

— Хотите сгореть как спичка?

Тяжелые темные тучи надвигались на нас, резкий ветер словно кнутом ожег «Странницу». Дядя Стю проверял по списку:

— Радар?

— Выключательно!

— Спутниковая связь?

— Отключательно!

— Система дальней связи «Лоран»?

— Отмыкательно!

— Что за черт! — заорал дядя Стю. — Что ты несешь? Отключены системы или нет?

— Отключены! — доложил Коди.

Я не стала слушать, чем закончится их разговор, спешила на вахту. Мы неслись вперед, ветер хлестал как бешеный. Все надели штормовое обмундирование, поэтому не обращали внимания на потоки проливного дождя, обрушивающегося сверху, в то время как «Странница» пробивалась вперед по бурному морю. Казалось, откуда-то из-за кулис нашу борьбу со стихией сопровождает громоподобная драматическая симфония. Каждая клеточка моего тела напряженно трудилась, чтобы выжить. И яхта помогала нам в этом, а все мы помогали яхте, действуя как единый организм. О, какое мощное чувство движения!

Почти каждую ночь мы пытались установить контакт с цивилизацией, и Коди, на удивление всем, стал королем коротковолновой связи. Необходимо знать тьму кодов, уметь виртуозно пользоваться фонетическим алфавитом и жаргоном радиолюбителей. Нужно напрягать все мозги, чтобы уловить суть радиосообщений. Наши позывные — N1IQB Маритим Мобайл, а на языке коротковолновиков надо говорить так: Новембер-Один-Индия-Квебек-Браво Маритим Мобайл. Ужасно интересно слушать, как Коди разговаривает, словно на иностранном языке: