Дочь орла - Джудит Тарр

Знали ли они вообще об Афинах, эти варвары из западных стран? Рим когда-то владел ими, верно, но то, что оставили после себя Афины, — это империя, несвязанная с земными законами, это империя духа.

— Кто-то должен их учить, — подумала Аспасия вслух, но так тихо, что никто ее не услышал. Рядом с ней проплыла одна из трех огромных чаш, отлитых из золота и таких тяжелых, что они были подвешены на золотых канатах к потолку, и слуга направлял их по специальному пути от одного гостя к другому. Слуга, одетый в странное, по-императорски роскошное платье, был еще удивительнее этого механизма. Аспасия выбрала из груды орехов и фруктов апельсин и подождала, пока слуга очистит его для нее. В Германии нет апельсинов, А как там будет — кто знает? Такой роскоши, как здесь, не будет. Нигде в мире больше нет такой роскоши.

Женщины за столом щебетали, как птицы. Гул более низких мужских голосов вызвал в памяти образ моря. Завтра она будет плыть по морю. Впервые с тех пор, как она родилась, она покинет стены Города.

Она вздохнула. Внезапно ей захотелось уйти, оставить все это, оказаться на свободе.

Придворные пиры тянулись долго, и этикет дозволял незаметно выходить и так же незаметно возвращаться. Аспасия тихонько поднялась, воспользовавшись перерывом в танцах, когда многие вышли и искали нужную дверь. На мгновение она остановилась в коридоре, прислонившись к стене и закрыв глаза.

Открыв их, она увидела слугу, стоявшего перед ней с полоскательницей и полотенцем. Вода в полоскательнице пахла лимоном. Она позволила слуге освежить себя.

Она знала, что должна вернуться. Но медленно пошла в сторону туалетных. Навстречу шли люди, спешившие в зал.

Один из них остановился. Аспасия узнала его, хотя все еще была как в тумане. Священник Лиутпранда. Он выглядел усталым и грустным, но лицо его посветлело при виде Аспасии.

— Госпожа, — обратился он к ней.

— Святой отец, — ответила Аспасия. — Это он поручил тебе прийти сюда?

Священник грустно улыбнулся. — Он приказал. Я сижу на его месте, хотя я его и недостоин. Я пытаюсь получить от всего этого удовольствие. Он бы так и сделал.

— А потом пошел бы домой и все это безжалостно описал в своей книге.

Священник засмеялся, но тут же, будто провинившись, оборвал смех.

— Он говорил, что ты хорошо понимала его. Не было никого, сказал он, кто так, как ты, видел его насквозь и все ему прощал.

— Подобное стремится к подобному, — обронила Аспасия.

— И он так говорил, — ответил священник. Он спохватился, что-то вспомнив. — Он оставил кое-что для тебя.

— Его последняя воля? Я знаю: мне уже принес посланный.

— Не только это, — сказал священник. Он достал из-под мантии что-то, завернутое в шелк. — Он хотел, чтобы ты сохранила это на память. «Священники умеют молиться, — говорил он, — а женщины — оплакивать. Скажи дочери императора, чтобы она вспоминала меня таким, каким я был, и улыбалась».

Подарок Лиутпранда оказался увесистым. Аспасия, даже не разворачивая, поняла, что это такое. Он оставил ей свою книгу.

Священник пытался улыбнуться, но глаза его были полны слез. Она, утешая, погладила его по плечу. Это было уместно, хотя он был в два раза больше ее.

— Я тоже его любила, — сказала она.

— Я… вижу, — он говорил с трудом. — Меня зовут Гофрид. Если тебе что-то будет нужно, если мир, куда ты и твоя царевна направляетесь, покажется вам совсем чужим, вспомни обо мне.

Он поспешно отошел. Аспасия проводила его взглядом. Она почувствовала его искренность. Странные эти варвары: так быстро способны подарить свою дружбу. Надо помнить об этом, раз уж ей придется жить среди них.

Она содрогнулась при мысли, где ей придется жить. Крепко прижала к груди подарок Лиутпранда. Осязаемая весомость книги почему-то успокоила ее. На мгновение ей показалось, что он рядом, со своим злым языком, острым взглядом и ужасным нетерпением. Он был не святой, он был Лиутпранд.

Достойная эпитафия. Она прикрыла подарок широким рукавом и поспешила вернуться на императорский пир.

Хотя Аспасия много читала о морских путешествиях и мысленно готовилась к новой обстановке, она была взволнована неожиданными ощущениями, которые испытала, очутившись на палубе. Даже когда корабль еще был в тихой гавани, все кругом качалось и потрескивало; Аспасия никак не могла свыкнуться с мыслью, что под досками палубы, на которой она стояла, не было тверди, не было земли, опоры, а была только колеблющаяся, ненадежная вода. Что она почувствует, когда корабль выйдет на широкий простор Средиземного моря, оставалось только гадать.

Но она не боялась. Пока еще позади были стены Города, впереди виднелись стены Галаты, а внизу, у устья Золотого Рога, высилась гряда башен, охранявших Город от всего мира. На рассвете все это останется позади, а впереди будет бескрайний морской простор. Люди, которым довелось плавать в далекие края, рассказывали ей, какой страх вызывает бесконечное пространство, когда земля уходит из-под ног, а впереди открывается беспредельность.

Ей хотелось испытать это. Она стояла на корабле, как тень в тени блистательной Феофано. Город еще высился рядом, но она чувствовала себя уже разлученной с ним. Капитан отдал непонятные приказы на итальянском, и команда убрала канаты, которые привязывали их к земле. Набережная была запружена людьми, они кричали что-то: многие пришли посмотреть на царевну, уезжавшую на Запад. Но корабль уже стал отдельным миром.

Одна из горничных всхлипывала под своим покрывалом. Остальные переживали разлуку в безмолвной печали. Уезжавшие не отрывали глаз от отдалявшегося города: крыши, стены, террасы поднимались все выше, будто стремились уйти вместе с дымом от тысяч жаровен и печей к горестно-голубому небу, и казалось, что в неумолчном шуме можно уловить биение пульса величайшего в мире города.

Аспасия неотрывно смотрела на удаляющийся город. Множество чувств теснилось в ее груди. Она здесь родилась, здесь была счастлива, здесь страдала. Сейчас рвалась ее связь с прошлым. Что она здесь оставляла? Только клочок земли за городской стеной, которая приняла тело Деметрия. Теперь за могилой присмотрят другие, ей уже никогда не заплакать над могильным камнем, жалуясь на судьбу. Но разве она не унесет его в своем сердце?

Ветер холодил ее щеки, обжигая там, где текли слезы. Город туманился, отдалялся и расплывался в дымке.

Феофано была спокойна. Она стояла неподвижно, пока корабль шел по Золотому Рогу до мрачных башен возле узкого пролива Босфора. Там их подхватило течение, и, подняв паруса, корабль поймал ветер. Слева виднелись острые скалы и пологие склоны, тронутые первой весенней зеленью; справа высились стены Константинополя, казалось, поднимавшиеся из моря. Купола Святой Софии парили в вышине, бесплотные, казавшиеся несколькими лунами. Священный дворец сиял в кольце стен, ускользал, растворялся вдали.