Свитки Серафима - Иванна Осипова

Жизнерадостный возглас Казимира Вилоровича вспугнул голубей поблизости.

Кот грозно мявкнул басом, повторив попытку вырваться из рук хозяина, который никак не желал следовать на непонятную «службу».

— Из своих стало быть! Знаете ли, молодой человек, что наши с вами предки были основателями вот этой самой библиотеки?!

— Слышал, что-то такое, — не стал отпираться Алексей, размышляя об обилии непредсказуемых встреч, посыпавшихся на его голову.

Было отчего растеряться. Коллекция необычных образов пополнилась: вредная администраторша Маринка, строгий Борисыч, хамоватый Витька Смуров и аферист Воробышев, испуганная библиотекарь, а теперь и Казимир с котом.

А ведь существовали ещё и Сашка с фирмачом, что упорно искал Сакральный дар. Целый хоровод лиц вокруг одного Алексея. Каждый говорил что-то, спрашивал и требовал внимания. И ни минуты спокойно обдумать происходящее. Точно из волшебной шкатулки незнакомцы появлялись перед молодым историком.

Казимир внял молчаливой и яростной мольбе кота. Каждый пошёл своей дорогой. Распрощавшись с необычным горожанином, Борисыч некоторое время шёл молча. Заговорил он только ступив в полутень подъезда трёхэтажки, измазанной жёлтой краской.

— На второй, — Борисыч мотнул головой в сторону лестницы.

Квартира бывшего милиционера поразила Алексея аскетичной простотой. Одиночка Борисыч и не пытался обустроить быт, создать хотя бы видимость уюта. Повесив куртку на единственный крючок в прихожей, он сразу же направился в кухню, загремел чайником, чертыхнулся в ответ на свирепое фырканье в кране.

— Каждый день у них… Просрали всё, — бубнил хозяин дома.

Алексей тихонько пробрался бочком, устроился на табурете возле окна. Чувствовал он себя странно, будто смотрел долгий и бессвязный сон.

Что он делает в доме совершенно чужого человека? О чём им говорить?

Озноб прошёл по телу, заставив вцепиться в плечи, стиснуть зубы, с шумом втягивая воздух.

— Продрог? Легко одет, — наливая воду в чайник из пластиковой бутыли, сказал Борисыч. — Осень у нас обманчивая.

Дома он заметно расслабился, лицо разгладилось. Один раз бросил тревожный взгляд в окно, нахмурился, но скоро словно забыл обо всём или наплевал на сотни раз пережёванные мысли.

— Может выпить тебе надо, но звиняй, водки не держу.

— И горячий чай сойдёт, — улыбнулся Алексей. — Можно спросить?

— Давай свои вопросы. Вижу, много их у тебя. Да, про загадку не забудь. Записал ведь знаки?

— При мне, — историк похлопал ладонью по карману, где скрывался блокнот.

— Хотя, какая это тайна, — мужчина поставил чашки, тяжело опустился на табурет с другого конца квадратного стола. — На глазах у всех. Каждый школьник в городе знает о надписи. Дверь в начале века по заказу промышленника Смурова ставили. Лично эскизы рисовал, говорят. Увлекался, как тогда говорили, мистицизмом.

— И много в городе Смуровых? — Алексей вспомнил человека с котом.

Усач расхохотался.

— Ты про Казимира? Дядька он Витьке. Одна семейка, будь неладны.

— Не дружите вы с ними, — прищурившись Алексей думал, всё перебирал в памяти, о чём же хотел выспросить бывшего мента. — Что за семейный клад Витька ищет? Сакральный дар?

Борисыч смолчал, резко кинулся к закипевшему чайнику. В тишине разлил кипяток по кружкам. Он чётко обозначил незримую границу, за которую не следовало заходить в разговоре. Гость понял это сразу же, осадил себя и попытался вывернуть беседу в иное русло.

— И на какую службу с котом ходят? — будто удивляясь, проговорил он.

— В библиотеку, — спокойно ответил Борисыч. — Кот по мышиной части, а Казимир при фонде и музее пыль глотает. Копается в архивах, что та же мышь или, вернее, крыса.

— Мне туда нужно, — внезапно разоткровенничался Алексей.

— Нужно ли? — с тоской поглядев в окно, где под ветром билась листва, вздохнул хозяин.

— Почему нет?

Историк замер с кружкой в руках: внимательно, досконально изучил складки морщин, вновь изменившие лицо Борисыча, задумчивое, но всё такое же острое, выражение глаз.

— Лучше уходи, парень, — тот метнул взгляд в окно, затем на Алексея.

Мрачный, недовольный, тревожный взгляд, но сам Борисыч точно внутренне собрался, даже плечи расправились.

— Иди! — слова звучали приказом.

— Спасибо за чай.

Как в пространстве туманного сна, Алексей неторопливо вышел на лестницу. Замер, ухватившись за перила, сжимая их с силой, как будто пытался выдрать из бетона. Нехорошо как-то сделалось, тягостно, тоскливо кольнуло в сердце, тут же отпустило. Пришлось зажмуриться, потрясти головой, чтобы вернуть осознанность.

— Что за чертовщина творится здесь? — прошептал, не ожидая ответа. — Зря чаёк пил. Ой, зря.

Глава 11

Стёпка упорно бежал по еле различимой в темноте дороге. Не страх гнал его. Страха не было, но неясная, смутно ощутимая сила, толкала в спину, заставляла перебирать уставшими ногами. В чёрном ночном лесу он упал лицом в мох и заплакал. Боль вытекала из него слезами, которые благодарно принимала земля. Он не заметил, как уснул.

Утром прошёл дождь. Промокший и разбитый Стёпка очнулся ото сна, как от забытья. Заставив себя подняться, он пошагал дальше.

Чувство сожаления по утраченному покою и дружбе с Лукой терзало Стёпку. Он знал, что больше никогда не сможет вернуться. Опять приходилось бежать, искать убежища в новых местах.

Стёпка ощутил глубокую усталость. Мысль о страннике билась в сознании, но была холодной, почти жестокой. Чувствуя себя словно старые лапти, что поносили и выбросили за ненадобностью, он не желал больше ничего знать о страннике.

Стёпка не помнил, сколько дней шёл. Сутки слились в один непрекращающийся поток бесчувственного передвижения, неясных образов леса и сменой дня и ночи, где не было ни смысла, ни понимания. Только упёршись в развилку двух дорог, Стёпка будто очнулся и посмотрел вокруг.

Лес оборвался духмяным полем, которое подрезал с другого края сосновый лес. Широкой сухой полосой дорога уходила в сторону, огибала линию сосен и окончательно растворялась далеко-далеко впереди. Другая тропа была пряма и терялась в травах, а затем уходила круто вниз за сосны, в густую зелень бора.

Уже темнело. Стёпка растерялся. Он не мог выбрать, куда следует идти. Широкий и сухой путь манил к себе, но сердце рвалось на прямую тропу. Пока не показались звёзды, он бродил между двумя путями. Прямой был страшен своей неизвестностью и трудностями, второй же смущал сердце тем, что уходил далеко в сторону. Не привёл бы он его обратно, туда, где Стёпка уже был, куда не нужно было возвращаться. Мальчик очень чётко понимал это.

Ясный, как маленькое солнце, огонёк вспыхнул возле бора. Мальчишка встрепенулся и побежал. Жёлтое, тёплое пятно расширилось и превратилось в пламя костра. Тёмная фигура подле неторопливо бросала еловые лапы прожорливому жару. Сноп искорок поднимался в воздух, кружил и гас.

— Погрейся, — голос странника потёк над огнём.

Стёпка отшатнулся. Обида ударила в сердце, ужалила змеиным ядом.

— Кто верует и следует