Вивьен Ли. Жизнь, рассказанная ею самой - Вивьен Ли

лишь скользнул по мне взглядом, как по креслу в салоне, проверяя, что оно не занято, я все равно в него влюбилась! Я влюбилась в Ларри сразу и навсегда!

И этому сумасшедшему чувству не мешают ни трудности, ни всеобщее осуждение, ни даже понимание всех его недостатков и отвратительных черт характера. Я могу видеть, что божественный актер Лоуренс Оливье страдает безумным количеством земных пороков, это не мешает мне любить его. Недостатки богов тоже божественные, даже подлость у Ларри божественная, талантливая, гениальная! И пусть меня снова тащат на электрошок, я и там буду кричать, что он лучший!

Господи, какая дура… Но дура влюбленная.

Ларри, если вдруг тебе попадутся на глаза эти записи и ты сумеешь прочитать дикую смесь языков, запомни одно: как бы я ни ругала, как бы ни костерила тебя, я все равно тебя обожаю и ради того, чтобы остаться рядом, готова на все.

Божественный Лоуренс Оливье

Как быть, если нет возможности играть самой? Остается смотреть, как это делают другие. Холман не слишком любил театр, тем более современные пьесы, казавшиеся ему полной профанацией. А на лондонской сцене блистали мой дорогой друг Ноэль Кауард (тогда он еще не был не только другом, но и просто знакомым), аристократичный Джон Гилгуд и самый многообещающий молодой актер красавец Лоуренс Оливье. Особенно Ларри был хорош в «Королевской семье», пьесе Кауфмана и Фербер.

Я пропала в первый же миг, как увидела красавца Оливье на сцене.

К этому времени у Ларри начался крутой подъем карьеры. Просто поразительно, почему режиссеры и прочие ответственные за поиск талантов не сразу заметили гениального молодого актера. Это говорит только об их слепоте и отсутствии чувства прекрасного.

В отличие от меня у Ларри никогда не стоял вопрос – быть или не быть актером, его семья ему не мешала. Но и не помогала тоже. Неизвестно, что лучше, а что хуже – когда у тебя есть все, кроме свободы выбора, кем быть, или когда эта свобода есть, но совершенно нет денег.

Ларри играл всегда и везде с самого детства, я помню его выражение, что под маской актера у него скрывается следующая маска. Говорят, театр полностью заменил Оливье жизнь. Нет, это не так – для него сама жизнь только театр. С помощью лицедейства Ларри даже не самоутверждается, он этим живет. Отец разрешил ему пойти на сцену, но не дал при этом ни фунта. Хочешь играть – играй, только живи на собственные средства. Ларри по-настоящему голодал и бедствовал, когда я вспоминаю об этом, в горле встает ком, который трудно проглотить.

И все же отец хоть чем-то помог, он попросил дочь своего друга Сибилл Тордайк, муж которой Льюис Кэссон был режиссером, помочь Ларри. Думаю, теперь Кэссон должен гордиться, что помог начинающему актеру Лоуренсу Оливье быть замеченным Барри Джексоном. Конечно, театр Джексона в Бирмингеме – это не Вест-Энд или Бродвей, но там начинали многие талантливые актеры. К тому же, если вспомнить мое собственное начало в «Кью», то становится понятно, сколь талантлив Лоуренс.

Да, конечно, ему тоже пришлось два года играть что попало, пока взяли в основной состав, но ведь взяли же! Мне не предложили и того…

А потом была «Синица в руки» с Джилл Эсмонд Мур, связавшая Ларри и Джилл в семейную пару. Ларри как-то смеялся, говоря, что само название спектакля описывает его тогдашнее состояние. Джилл – дочь весьма влиятельного театрального семейства. Ее отец Генри Вернон Эсмонд был известным режиссером, а мать Эва Мур прекрасной актрисой.

Отец Джилл уже умер, я не могла увидеть его на сцене, но мать не только еще играла, она продолжала сниматься в фильмах (Эва Мур как раз в то время сыграла в нашумевшем «Еврее Зюссе», который через пять лет по-своему повторили в нацистской Германии). Сама Джилл недавно снялась в «Грязной игре» Альфреда Хичкока…

Даже к тому времени, когда Ларри и Джилл встретились, она уже была опытной актрисой – шесть лет на сцене. Красивая, умная, с твердым характером, она талантлива, хотя сам Ларри бессовестно отказывает ей во всем, кроме влиятельных родителей. Это не так, достаточно посмотреть фотографии Джилл, она красива, но, конечно, до Ларри ей далеко (как и всем остальным), я не знаю актера, который мог бы сравниться красотой с божественным Лоуренсом Оливье в середине тридцатых годов.

Это не предвзятое мнение влюбленной по уши женщины, это объективный факт, чтобы в нем убедиться, достаточно посмотреть фотографии.

Конечно, Джилл была много образованней Ларри, это неудивительно, потому что у Оливье просто не было возможности получить приличное образование, он не поленился бы, однако его отец не позаботился об этом, а мать умерла давно. Ларри не слишком любил признавать превосходство Джилл хоть в чем-либо (он вообще не любит признавать чье-то превосходство, Лоуренс во всем должен быть первым, подозреваю, что, если бы сказали, что прыгнуть из самолета без парашюта имеет право только лучший, Ларри сделал бы этот шаг, что не умаляет его гениальности). Однако не раз проскакивало признание, что именно Джилл научила его читать книги помимо театральных пьес, слушать музыку, интересоваться живописью и вообще чем-то помимо сцены.

Джилл была опытней, хотя и ровесница Ларри, вернее, их опыт располагался словно в разных плоскостях. По умению выживать без денег и пробивать себе путь Ларри оставит позади кого угодно, а вот умению видеть перспективный материал его пришлось учить.

Ларри рассказывал, как они спорили с Джилл (ее имя при этом не произносилось, но было понятно, с кем именно спорил Оливье) по поводу малоизвестных пьес и ролей в них. Оливье всю жизнь тянет к ролям героев, только сейчас больше к злодеям, а тогда тянуло на роли героев-любовников, этакие слащавые идеализации подвигов, страсти и даже войны. Он мечтал сыграть в «Красавчике Жесте».

Зная Ларри уже достаточно хорошо, я представляю эту борьбу Джилл с ним, понимаю, чего стоило заставить Оливье репетировать предложенную ею пьесу и как она была разочарована, когда Ларри бросил трагическую роль ради эффектной пустышки. Речь идет о пьесе Роберта Шерифа «Конец путешествия». Джилл настаивала, что Ларри должен сыграть главного героя капитана Стеунхопа – почти антигероя, спивающегося по ходу пьесы.

Совсем не романтический герой, пьяница, сама пьеса антивоенная, никакого величия… Я понимаю, что только опасения потерять поддержку Джилл заставили Ларри начать репетировать. Но если Оливье что-то не хочет… я представляю, что это было, я сама такая. И все же спектакль начали играть, и отклики критики были прекрасными, все, казалось, подтверждало слова Джилл.

И тут Дин вдруг собрался поставить пьесу, о которой мечтал Ларри, – «Красавчик Жест» – и пригласил Ларри играть в