Леди мира. Автобиография Элеоноры Рузвельт - Элеонора Рузвельт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Позже мистер и миссис Мортимер устроили для меня большой театральный вечер и ужин с танцами в Sherry’s, самом модном ресторане тех дней. Так у меня появилось ощущение, что я выполнила свою часть обязанностей по развлечениям, целый вечер принимая гостей вместе с тетей и не испытывая беспокойства. Той зимой мы с Пусси устроили несколько обедов и ужинов в доме на 37-й улице.
Мало-помалу я обзавелась друзьями и уже не так боялась выходов в свет. Но в ту первую зиму, став дебютанткой, я едва не пала жертвой нервного расстройства. У меня в голове крутились мысли, отличные от общественной жизни. Я управляла домом, насколько могла, потому что Пусси была еще более темпераментной, чем в юности, а ее любовные похождения становились все серьезнее. Бывали дни, когда она запиралась в своей комнате, отказывалась есть, и часами плакала.
Время от времени Валли приходил в дом с одной-единственной целью: развлечься по полной программе. Пусси не могла справиться с ним, поэтому я сама разбиралась с ситуацией. Должно быть, о себе давала знать определенная сила и решимость, которые лежали в основе моей робости, потому что я лучше справлялась со многими сложностями, чем Пусси, которая была примерно на четырнадцать лет старше меня.
Но в ту зиму произошло и много приятных событий. Благодаря музыкальному таланту Пусси поддерживала связь с артистами, и мне нравилось слушать ее пьесы и ходить с ней в театр, на концерты и в оперу. Боб Фергюсон, который вел в Нью-Йорке приятную холостяцкую жизнь и имел много друзей, познакомил меня в тот год с художницей Бэй Эмметт и некоторыми из ее друзей, и я была рада, что мы с Бобом восстановили былую дружбу. Он считал, что имеет право привозить меня домой после вечеринок, которые мы посещали вместе, что было для меня большим облегчением, ведь в противном случае меня ждала горничная – это было одно из правил, установленных бабушкой. Оно забавляет меня, когда я вспоминаю, как весело было гулять по европейским городам в полном одиночестве. Бабушка приняла Боба в качестве моего спутника, но даже слышать не хотела о том, чтобы кто-то еще имел такую же привилегию.
Боб брал меня с собой на вечеринки в студию Бэй Эмметт, где я могла в неформальной обстановке познакомиться с людьми, достигшими успехов в области искусства и литературы. Мне это нравилось гораздо больше, чем официальные обеды и танцы, которые я каждый вечер с трудом выдерживала, но мне не хотелось оставаться в стороне, потому что меня все еще преследовал призрак моего воспитания, и я верила, что так называемое Нью-Йоркское общество действительно важно.
Еще в то время я начала видеться со своим кузеном Франклином Рузвельтом, который учился в колледже, и с его кузеном Лайманом Делано, другими членами его семьи и некоторыми друзьями по колледжу. Думаю, матери Франклина, миссис Джеймс Рузвельт, было меня жалко.
Миссис Рузвельт и ее муж, скончавшийся в 1900 году, очень любили мою мать и особенно отца, вместе с которым однажды пересекли океан на пароходе, когда он начинал кругосветное путешествие. Они его так обожали, что после рождения Франклина попросили моего отца стать его крестным.
Когда мне было два года, родители взяли меня с собой погостить у Рузвельтов в Гайд-парке. Позже свекровь рассказала мне, что помнит, как я стояла в дверях с пальцем во рту, мама называла меня «старушкой», а Франклин катал меня по детской на спине. Мое первое воспоминание о Франклине относится к одной из оранжевых рождественских вечеринок, а более позднее – к тому лету, когда я вернулась домой из школы и поехала в Тиволи в вагоне поезда Нью-Йоркской центральной железнодорожной компании. Франклин заметил меня и отвел к своей матери, которая сидела в пульмановском вагоне. Больше я его не видела до тех пор, пока он не начал время от времени приходить на танцы в ту зиму, когда я вышла в свет и меня стали приглашать на домашние вечеринки в Гайд-парке, где в числе гостей были в основном кузены Франклина.
Летом я уже не так часто бывала в Тиволи. Там я проводила часть своего времени, но регулярно ходила в гости, потому что у меня появилось много друзей, и миссис Пэриш была как всегда добра ко мне. Осенью, в мои девятнадцать, бабушка решила, что не может позволить себе открыть нью-йоркский дом, и встал вопрос, где мы с Пусси будем жить. Миссис Ладлоу пригласила Пусси к себе, а миссис Пэриш предложила мне поселиться у нее.
За прошедший год я повзрослела и решила, что не стану тратить следующий год на одни светские рауты, тем более жизнь с кузиной предполагала меньше случайных развлечений, чем дом на 37-й улице. Миссис Пэриш все еще соблюдала уйму формальностей и была пунктуальной, а последнее перестало быть одной из моих сильных сторон.
Кузина Сюзи (миссис Пэриш) сказала, что иногда мне можно приглашать гостей на чай в маленькую приемную на втором этаже, но я не думала, что могу пригласить кого-нибудь на обед. Зато у меня была горничная, и все устроили так, что я могла выходить из дома сколько угодно. Кузина была более чем любезна, принимая меня на официальных обедах и ужинах.
Одно я помню четко. Я сильно выходила за рамки бюджета, у меня было много просроченных счетов, и в конце концов мистер Пэриш взял меня за руку и начал старательно учить бухгалтерии. Он не позволял мне просить бабушку оплатить счета и заставлял оплачивать их постепенно. Это был, вероятно, мой единственный урок обращения с деньгами, и я была бесконечно благодарна за него.
Мистер Пэриш был высоким, худощавым, с утонченной внешностью, усами и, несмотря на формальность манер, самым добрым человеком, которого я когда-либо знала.
Той зимой я начала работать в ассоциации Junior League, находившейся на ранних стадиях формирования. Мэри Хэрриман, впоследствии миссис Чарльз Кэри Рамси, была ее движущей силой. Мы были не клубом, а просто группой девушек, которые стремились принести пользу своему городу. Объединившись, мы распределили обязанности, и нам с Джин Рид, дочерью миссис и мистера Уайтлоу Рид, достались занятия с детьми в местном театре на Ривингтон-стрит. Джин должна была играть на пианино, а я – развлекать детей, обучая их ритмической гимнастике и необычным танцам.
Насколько помню, мы приезжали туда днем, после окончания уроков, и уезжали, когда было уже темно. Джин часто приезжала и уезжала в своей карете, а я ездила по надземной железной дороге или на трамвае с Четвертой авеню и шла пешком от Бауэри. Грязные
